Женщина повернулась к ней.

– С юга.

– Хм… Далеко это отсюда?

В ответ женщина пожала плечами.

– Ты красивая. По крайней мере, все зубы на месте. Бьюсь об заклад, ты из города.

– Родилась я не в городе, но да, я из Аракса. Мы оба оттуда.

– Ты и твоя тень из Города Множества Душ?

– В Крассе мы называем их призраками.

Женщина рассмеялась. Ее смех был похож на звук, который могла бы издавать задыхающаяся ворона.

– Это мне нравится. – Еще одна пригоршня порошка, шурша, полетела в огонь. – Так точнее. Слово «тень» смягчает удар; оно похоже на окровавленный меч в богато украшенных ножнах. Какими бы ни были ножны, внутри все равно гребаная сталь, верно? «Тень» делает чудовище почти похожим на человека.

Нилит кивнула, пытаясь решить – мудрая ли эта женщина или просто странная. Ругалась она как пират, это точно.

– Один раз я видела великий город. Правда, только его края.

– Просторы?

– Я видела город, протянувшийся на много миль. Повсюду жучиные фермы. Вдали здания, похожие на горы. Они больше Лестницы. Слишком большие. Слишком, сука, большие.

– Сотни миль улиц и здания оттуда до самого моря, – вставил Фаразар. – Более сотни с востока на запад. Величайший город в мире.

– Ты идешь туда, чтобы его заколдовать? – кивнула женщина на призрака.

Нилит настороженно постучала зубами. Старая карга указала на завернутый труп, припрятанный за камнем недалеко от пещеры – с подветренной стороны.

– Это очевидно, верно? Тело еще не коснулось гребаной воды, так что еще ты можешь с ним делать? Обо мне не беспокойся: я тенями никогда не владела, и не собираюсь.

– Я его заколдую, – ответила Нилит, чувствуя на себе холодный взгляд Фаразара, – в Великом колодце Никса.

Женщина помахала обрубком, обводя им пещеру.

– Ты камни видела?

– Да.

– А что это за камни, знаешь?

– Произведения искусства?

Женщина, ковыляя, подошла поближе, и Нилит пришлось приложить усилия, чтобы рука с кинжалом осталась спокойно лежать на коленях. В глазах старухи вспыхнул темный огонь, словно расплавленная смола. Нилит сделала все, чтобы не отвести взгляд.

– Это могила, девочка. То, что этот мир забыл. Видишь ли, раньше мы проживали нашу жизнь только один раз. С той минуты, когда наши шлюхи-матери выталкивали нас в мир, мы жадно впитывали жизнь, мы вдыхали ее, вцеплялись в нее обеими гребаными руками. – Женщина закатила глаза и посмотрела на свою культю. – Победить в этой борьбе невозможно, но в этом все и дело. Ты знал, что однажды гонка закончится, и это заставляло тебя работать упорнее, прилагать больше усилий, жить, сука, упорнее. Мы обманывали смерть до тех пор, пока она нас не ловила. Раньше люди ценили жизнь. А мы – нет. Теперь ты просто всаживаешь нож в человека, у которого есть то, что тебе нужно. Теперь мы без раздумий берем то, что нам не принадлежит, и оставляем себе то, что мы убили. Нет, мы больше не боремся за жизнь. Теперь мы просто боремся за смерть. За гребаную смерть. Тебе не кажется, что мир уже умер – просто другой смертью?

Нилит вдруг поняла, что выпрямилась и сидит не шевелясь.

– Если честно, то да.

– Вот как? – Еще один хриплый смешок. Еще один косой взгляд на Фаразара. – У меня было три девочки. Три девочки, мать их. Их забрали эти тупоголовые душекрады. Четыре дня вели их по пустыне, по самой жаре. Насиловали, когда выпадала охота, а когда подошли к рынкам душ, хладнокровно убили их в канаве. Но при этом так облажались, что никто не пожелал их купить. Никто, кроме меня, конечно. Я выследила этих кровожадных мудаков и купила моих мертвых дочерей с гребаной скидкой, а затем подожгла лагерь работорговцев и смотрела, как все они горят.

Нилит подумала о том, что одного кинжала, возможно, ей не хватит.

– Даже не представляю себе, как больно тебе было.

– Их монеты теперь в Никсе, и это главное.

– Мне жаль, – ответила Нилит – более искренне, чем рассчитывала. Она подумала о других матерях, которые недавно потеряли детей. Она представила себе, как эти дети лежат под грудой камней на склоне какого-нибудь холма. Их призраки в конце концов восстанут и будут торчать там, пока не угаснут, или пока их не поработят проходящие мимо путники. Нилит поморщилась.

– Не страшно, не страшно. Пустыня – дерьмовое место. Гребаный песок подтачивает тебя, меняет тебя так, как тебе совсем не нужно. Чем больше времени ты проводишь тут, тем сильнее пустыня тебя стирает. – Блестящие глаза посмотрели прямо на Нилит. – Хотя есть способы уменьшить это бремя, смягчить удар.

Они еще немного посидели, а затем Нилит принялась копаться в лежащем рядом с ней мешке. Она вынула из него мешочек, завязанный полоской тростника, и положила его перед женщиной. Фаразар зацокал языком: он не одобрял благотворительности и, как и большинство аркийцев, едва знал, что означает это слово.

Он не понимал, что это, скорее, плата. Клинок Нилит не зарезал дочерей этой женщины, но он убил тех трех мужчин. Нилит совершила злое дело, ущерб от которого следовало возместить. Необходимо было восстановить равновесие.

– Пусть мертвые боги вознаградят тебя за потерю, – сказала Нилит слова, которые до сих пор только читала в свитках.

– Ты добрая.

– А ты добрее.

Внезапно закончив церемонию, женщина взяла мешочек, а затем показала на раненую ногу Нилит.

– Между прочим, я знаю целителя. Охрененного целителя.