Её голубые глаза на миловидном юном лице горели решимостью, белокурые волосы оказались спутанными, а измятое зелёное платье сидело криво, надетое впопыхах. Кажется, у неё из декольте даже выглядывала левая грудь.

— Помилуйте! — упал на колени старик, умоляюще сложив руки.

Его молодая родственница тоже грохнулась на колени и зарыдала, глядя на дворянку жалобными озерами глаз. А та, кажется, до того была объята эмоциями, что даже не понимала, что сделает лишь хуже, если убьет старика… кто тогда будет разбираться с телегой?

Марена равнодушно посмотрела на дворянку с револьвером, дуло которого дрожало, направленное в простолюдинов, умоляюще тянущих к аристократке руки.

— Помилуйте… помилуйте… — в унисон хрипели они, пока остальные простолюдины спешно обходили телегу по обочине, ломая кусты.

— Нет, сука, я не могу так, — пробормотал я и тут же накинул на себя иллюзию красавца-дворянина. — Не хнычьте! Сейчас помогу!

Мой голос привлёк внимание и простолюдинов, и девицы. Первые с надеждой уставились на меня, вторая же — сначала зло, будто я вмешался в её личное дело, но очень быстро девичий взгляд смягчился, и симпатия начала распускаться, как цветок на солнце.

Дворянка даже убрала револьвер и торопливо принялась приглаживать волосы. Краем глаза глянула на своё декольте, ойкнула и дёрнулась, заметив, что её грудь вместе с алым соском откровенно выглядывала наружу. Девица поспешно поправила платье и снова уставилась на меня.

Я же ловко соскочил с козел остановившейся кареты, за которой скромно уселся дракончик, и подошёл к телеге. Схватил её за заднюю часть, рассчитывая приподнять и помочь лошадёнке стянуть телегу на обочину.

— Да ничего у него не выйдет! — злобно прошипел из окна кареты разъярённый дворянин, высунув красную ряху, только отдалённо напоминавшую смазливую мордашку его дочки. — Ты глянь, какая тяжёлая! Бьюсь об заклад, хрен у него что получится!

Его дочь метнула на меня странный взгляд — то ли осуждение, то ли восхищение, а, скорее всего, просто любовалась, как у меня вздулись мышцы. А они действительно вздулись, потому что телега оказалась охренеть какой тяжёлой. Будто мешки в ней были набиты камнями, словно простолюдины решили вывезти из города свою хибару, разобранную на куски!

У меня аж лицо от напряжения чуть не перекосилось, но я всё же сохранил скучающее выражение. И со скрипом приподнял телегу. К счастью, заскрипела ось, а не моя спина.

— Сейчас, сейчас, господин! — затарахтел старик и снова дёрнул лошадь. И благодаря моей помощи та справилась. Мы всё-таки сумели убрать телегу с дороги.

— Боги! — с изумлением выдохнул краснорожий дворянин, выпучив зенки.

— Какой сильный… — протянула его дочка, уже явно оценивающе разглядывая и мои мышцы, и лицо, и богатую одежду, созданную иллюзией.

— Да я так же мог в молодости! — прошипел её отец, и его голубые зенки сверкнули завистью.

— Да конечно, — насмешливо бросила ему девица.

Тот скрипнул зубами и вперил в меня ненавистный взгляд, а потом таким же взором полоснул и простолюдинов. А те таращились на меня так, будто я не телегу поднял, а гору с места сдвинул.

У старика челюсть едва не хлопнулась на землю, а в глазах внучки полыхал такой восторг, словно я крутанул телегу на пальце, потом отсыпал им с дедом с барского плеча пару мешков золота и сделал ей предложение руки, сердца и всего остального, оказавшегося больше, чем у коня.

А девица, надо признать, была вполне себе ничего: по-крестьянски крепкая, с внушительной грудью и круглой мясистой попкой. Невысокая, но миловидная.

Я заметил, что старик уловил, куда именно у меня скользнул взгляд.

— Благодарю, благодарю вас, господин! — затараторил он, чуть ли не падая мне в ноги. — Вы спасли нас! Я человек бедный, и мне нечем отплатить, но… но я могу предложить вам в услужение свою внучку! Она… она полностью отработает наш долг за год или два!

При этих словах девица сразу же игриво стрельнула в меня глазами, а затем робко опустила взор, её щёки зарделись и даже к груди румянец спустился.

— Ага, спихнуть её на меня хочешь? — фыркнул я и скривил губы в усмешке. — Нет уж, спасибо. Я как-то без услужения обойдусь. У меня что, рук своих нет?

— Но как… как же… — начал заикаться дед, явно не понимая, как кто-то может отказаться от столь «щедрого дара».

Я лишь отмахнулся и направился к своей карете, успев заметить, как глаза девицы наполнились отчаянным разочарованием. Она даже прикусила нижнюю губу, будто у неё только что отняли надежду на богатую жизнь.

Зато другая смертная — та самая, что всё время выныривала из кареты, — довольно усмехнулась, увидев, как я отказался от «щедрой награды» старика. Дворянка ещё и улыбнулась мне, а потом скосила глаза на собственную грудь, прикидывая: не приоткрыть ли её снова, чтобы уж наверняка.