Я вспомнила праздники наши,

Огнями горящую залу, цветы,

Подарки, заздравные чаши,

И шумные речи, и ласки… кругом

Всё милое, всё дорогое -

Но где же Сергей?.. И подумав о нем,

Забыла я всё остальное!

Я живо вскочила, как только ямщик

Продрогший в окно постучался.

Чуть свет на дорогу нас вывел лесник,

Но деньги принять отказался.

"Не надо, родная! Бог вас защити,

Дороги-то дальше опасны!"

Крепчали морозы по мере пути

И сделались скоро ужасны.

Совсем я закрыла кибитку мою -

И темно, и страшная скука!

Что делать? Стихи вспоминаю, пою,

Когда-нибудь кончится мука!

Пусть сердце рыдает, пусть ветер ревет

И путь мой заносят метели,

А все-таки я продвигаюсь вперед!

Так ехала я три недели…

Однажды, заслышав какой-то содом,

Циновку мою я открыла,

Взглянула: мы едем обширным селом,

Мне сразу глаза ослепило:

Пылали костры по дороге моей…

Тут были крестьяне, крестьянки,

Солдаты и – целый табун лошадей…

"Здесь станция: ждут серебрянки,-

Сказал мой ямщик,- Мы увидим ее,

Она, чай, идет недалече…"

Сибирь высылала богатство свое,

Я рада была этой встрече:

"Дождусь серебрянки! Авось что-нибудь

О муже, о наших узнаю.

При ней офицер, из Нерчинска их путь…"

В харчевне сижу, поджидаю…

Вошел молодой офицер; он курил,

Он мне не кивнул головою,

Он как-то надменно глядел и ходил,

И вот я сказала с тоскою:

"Вы видели, верно… известны ли вам

Те… жертвы декабрьского дела…

Здоровы они? Каково-то им там?

О муже я знать бы хотела…"

Нахально ко мне повернул он лицо -

Черты были злы и суровы -

И, выпустив изо рту дыму кольцо,

Сказал: "Несомненно здоровы,

Но я их не знаю – и знать не хочу,

Я мало ли каторжных видел!.."

Как больно мне было, родные! Молчу…

Несчастный! меня же обидел!

Я бросила только презрительный взгляд,

С достоинством юноша вышел…

У печки тут грелся какой-то солдат,

Проклятье мое он услышал

И доброе слово – не варварский смех -

Нашел в своем сердце солдатском:

"Здоровы! – сказал он,- я видел их всех,

Живут в руднике Благодатском!.."

Но тут возвратился надменный герой,

Поспешно ушла я в кибитку.

"Спасибо, солдатик! спасибо, родной!

Недаром я вынесла пытку!"

Поутру на белые степи гляжу,

Послышался звон колокольный,

Тихонько в убогую церковь вхожу,

Смешалась с толпой богомольной.

Отслушав обедню, к попу подошла,

Молебен служить попросила…

Всё было спокойно – толпа не ушла…

Совсем меня горе сломило!

За что мы обижены столько, Христос?

За что поруганьем покрыты?

И реки давно накопившихся слез

Упали на жесткие плиты!

Казалось, народ мою грусть разделял,

Молясь молчаливо и строго,

И голос священника скорбью звучал,

Прося об изгнанниках бога…

Убогий, в пустыне затерянный храм!

В нем плакать мне было не стыдно,

Участье страдальцев, молящихся там,

Убитой душе необидно…

(Отец Иоанн, что молебен служил

И так непритворно молился,

Потом в каземате священником был

И с нами душой породнился.)

А ночью ямщик не сдержал лошадей,

Гора была страшно крутая,

И я полетела с кибиткой моей

С высокой вершины Алтая!

В Иркутске проделали то же со мной,

Чем там Трубецкую терзали…

Байкал. Переправа – и холод такой,

Что слезы в глазах замерзали.

Потом я рассталась с кибиткой моей

(Пропала санная дорога).

Мне жаль ее было: я плакала в ней

И думала, думала много!

Дорога без снегу – в телеге! Сперва

Телега меня занимала,

Но вскоре потом, ни жива, ни мертва,