— Ох, да что же это я?

Людмила Петровна засуетилась и потянула Димку на кухню. Она усадила сына на табуретку, взъерошила ему волосы и кинулась к плите.

— Звонили мне из милиции, — мама гремела какими-то кастрюлями, доставала посуду и хлопала дверцей старого холодильника. — И отец звонил, к нему в Москве тоже приходили. Ерунду какую-то говорят. Будто ты из армии сбежал. А я им говорю — да быть такого не может. Мой Дима всегда военным хотел стать. И отец, вот, у него полковник. А они говорят, что если появится, мол, чтоб я тут же позвонила. И телефон, вот, оставили.

Людмила Петровна поставила перед Димкой полную тарелку борща.

— Ты поешь, поешь. Голодный, поди? Сейчас пирогов еще состряпаю… Тебе ведь отпуск дали, да?

Базов взял в руки ложку.

— Н-да… Крепко взялись, оказывается…

Дмитрий быстро расправился с борщом и поймал суетящуюся мать за руку.

— Мамуль, не надо ничего больше. Сядь, пожалуйста.

Людмила Петровна настороженно присела на краешек табуретки и сложила ладони на коленях. В глазах читалось тревожное нежелание что-либо слышать.

— Я не буду долго расписывать, мам. Нельзя мне пока с милицией встречаться. Так что я, наверно, помоюсь и пойду. Когда все кончится — расскажу, хорошо?

— Ну, ты ведь, ничего плохого?…

Дима взял испуганную маму за руку.

— Ну, что ты? Нет, конечно. Вот, будет все нормально, и все расскажу, — он привстал и поцеловал сидящую в напряженной позе мать.

Наскоро помывшись и одевшись, Димон выскочил из дома. И на выходе из подъезда чуть не споткнулся о невысокого широкоплечего мужичка в строгом сером костюме.

— Базов Дмитрий Владимирович?

За спиной мужичка вырос милицейский сержант с укороченным автоматом Калашникова. Второй автоматчик вышел из-за припаркованного у подъезда воронка.

— Быстро вы, ребята…

— Работа такая, — неопределенно кивнул «серый костюмчик». — Давайте-ка, прокатимся с нами.

Слава свернул из Рабочего переулка на набережную Пряжки и медленно пошел по тротуару вдоль домов к Мойке. Навстречу, пыхтя и стреляя, прополз хлебный фургон, заставив идущую впереди женщину склониться над коляской и успокаивать младенца.

Вячеслав не очень хорошо понимал, зачем он сюда пришел. Конечно, можно было перейти мостик через Пряжку, войти в проходную лечебницы и поинтересоваться, как там себя чувствует Ирина Владимировна Косенко. Можно было даже попросить разрешения повидаться с ней. Вот только, о чем он будет с ней говорить? О том, что сын ее довольно талантливый мальчик, и очень скоро, возможно, получит степень магистра? О том, что она к две тысячи десятому станет довольно-таки успешным врачом?

«А ты сам-то уверен, что это все — правда?»

И если у нее, действительно, открылось психическое заболевание, а не просто психоз, будет ли ей какая-то польза от его слов? Вот, то-то и оно, как бы не вред…

Слава остановился в раздумье напротив высокой стены и поднял взгляд на мрачное здание больницы. Его глаза рассеянно перебегали от одного из зарешеченных окон к другому, пока в одном из проемов третьего этажа взгляд не зацепился за какое-то движение.

Если бы не абсолютная память, Вячеслав назвал бы происходящее дежавю. Но, к счастью или к сожалению, он совершенно точно знал, когда и где он видел эти короткие пепельные волосы и пухлые губы. И знал, что эти губы сейчас произнесут.

— Спасите моего сына! — тонкие руки схватились за решетку и с силой встряхнули ее.

Крик выплеснулся из окна, поднял с деревьев стаи всполошившихся воробьев и, прокатившись по набережной, разбился о стены домов. Ноги Вячеслава вросли в асфальт, и он как-то отстраненно наблюдал за возникшим в окне суетливым движением.

— Слава!!! — кто-то оторвал тонкие руки от решетки. — Верните мне моего сына!..

«Слава? Она крикнула — Слава?»

Оцепенение разлетелось на тысячи осколков, и Кротков, напружинившись, приготовился к рывку. Вот только пропустить этот УАЗик, не хватало еще под колесами оказаться…

Машина скрипнула тормозами прямо перед Славой. Он уже почти обогнул ее капот, когда захлопали двери, и чья-то рука мягко коснулась его груди.

— Тю-тю-тю, не надо так спешить, Вячеслав Соломонович.

Улыбаясь и глядя Вячеславу в глаза, майор снял фуражку с фиолетовым околышем и вытер платком лысину. За спиной Кроткова выросли два милиционера с автоматами наперевес.

— Досрочное присвоение внеочередного звания, гауптштурмфюрер?

Слава ушел в самое глубокое, какое только смог сотворить, замедление и сделал рывок в стеклянном воздухе.