Странно, но правда. "Правда всегда странна, страннее выдумки",-- говорит Байрон.

Но зачем я веду вас туда? Непременно нужно, иначе мы потеряем из виду героя повести, без которого и конца повести не будет. Итак, несколько ступенек вверх по этой лестнице, и мы на месте. Однако ж берегитесь, чтоб не упасть: лестница хуже наружности дома; недаром говорится, что внешность есть вывеска внутренности. Да мало ли что говорится недаром; вот, например, я указал вам надстройку дома тоже недаром; там живут… Раз, два, три… вот и последняя ступенька, вздохните свободнее. Мы войдем в эту комнату без церемоний.

Комната невелика. Прямо против двери единственное окно, направо кровать, налево стол с письменным прибором, там и сям несколько стульев; в углу, подле двери, самовар, сальная переломленная свеча в изогнутом медном подсвечнике, щипцы, сапожная щетка и старые сапоги. Вот все ее принадлежности. Близ письменного столика сидит пожилой человек. Лицо его расстроено, щеки бледны и впалы, лоб сморщен, брови нахмурены. У окна, с чулком в руке, сидит молодая женщина; она тоже печальна, глаза ее не совсем еще обсохли от слез, черные локоны, распущенные в беспорядке, придают лицу ее, оттененному бледностью, мрачное выражение. Ни он, ни она не говорят ни слова уже более часа.

Наконец пожилой человек потянулся, зевнул, положил ногу на ногу и сказал:

– - А которое, бишь, сегодня число, душенька?

– - Кажется, 21,-- отвечала женщина.

– - Значит, скоро срок платить за квартиру, душенька.

– - Да, скоро…

– - Что за немилость божия на нас!
– - сказал мужчина, помолчав несколько минут.-- Как пошло, как пошло сорить беды одну за другою -- так и не успеваешь опомниться! так и душит! Помнится, вскоре после того проклятого бала, да который мне так не хотелось ехать, начались наши несчастия. Вот не прошло еще пяти месяцев, а приходит жутко. Неужели наши несчастия еще продолжатся…

– - Бог милостив, авось всё опять поправится.

– - Поправится, да не воротится. Ох! дети, дети! я вас воспитывал, за вами ухаживал, вас любил, да за вас же мне и досталось. И как всё вдруг собралось на мою голову. Недаром с той самой минуты, как граф сделал мне выговор, сердце у меня было не на месте; помнишь ли ты, душенька, когда это было?

– - Вы мне это рассказывали.

– - Да, да; в этот же день, кажется, я был в маскераде. Ужасный маскерад! ты, точно знала, не поехала; ах! кабы и я сделал то же! Да нет! грех попутал, черт сунул -- думал, лучше будет. Тут ни с того ни с другого показалось мне, что и ты в маскераде.

– - Как! неужели? вы мне прежде не говорили; странно, я не вставала в тот вечер с постели.

– - Знаю, душенька; видел. Да ведь если черт захочет кого попутать, так на своем поставит. Ну так и шепчет: твоя жена! твоя жена! Я ну бежать за тобой как сумасшедший.

– - Как за мной?

– - Да, что я? за той-то дамой, бежал, бежал, долго говорил с ней…

– - Долго говорили? она хороша собой?

– - Ах, душенька, ты уж и вот что подумала; просто так говорил, потому что хотел узнать, кто она.

– - Потом что?

– - Вдруг, ох этот несчастный случай! я столкнулся на повороте с Кононом Филатьичем, чуть не уронил его, расшиб у него часы; он рассердился, да так, что не принял тысячи рублей, которые я послал ему на другой день за разбитые часы, да как часы тысячи не стоили, то частичку, знаешь, так авось думал, гнев-то и поуходится. Как узнал я об отказе, сердце у меня так и съежилось; вот уж тут я вправду струсил… да и было чего. Хожу по комнате часов в десять утра, а дрожь меня так и пробирает; ты еще спишь, я пожалел будить тебя, ты же накануне была больна, пусть, думаю, еще понежится. Оделся, поехал в канцелярию. Вхожу, а граф уже там вместе с Кононом Филатьичем; я так и обмер. "Господи помилуй, конец мой пришел!" -- думал я… А Конон Филатьич злобно поглядывает на меня да посмеивается. Эка бестия! Граф начал ревизовать дела, рассердился ужасно, не сказал со мной ни слова и уехал… Я чуть жив приехал домой.

– - Ах, какие вы приехали тогда бледные и сердитые…

– - Побледнеешь, матушка, как того гляди под суд упекут! Уголовная-то не свой брат! спасибо, что еще велели только подать в отставку,-- кабы притянули к суду да ко взысканию -- вот тут бы так уж хоть матушку репку пой, не справиться. Потеря места хоть кого озадачит, помнишь, как мы с тобой плакали. Вдруг в тот же почти день новое горе… Эти дрянные купчишки наклеветали на меня, что я растрачиваю имение их покойной сестры, ненавижу детей, прижитых в браке с ней; отняли у меня опеку над детьми, отняли детей, отняли их имение, взыскали штраф… о, это всего ужаснее! несправедливость явная; я буду протестовать… дай только мне поопериться, опять найти место!

– - А что вам сказал сегодня этот князь, к которому вы ходили хлопотать о месте?

– - Да, душенька, я и забыл. Вели-ка Степановне почистить мой фрак да сапоги высветлить получше. Мне сегодня нужно на бал…

– - К кому, по какому случаю?

– - К князю, я зван. Давеча я у них был; самого князя не видел; он очень занят и поручил на время принимать всех просителей своему родственнику. Прекрасный молодой человек, такой вежливый, принял меня очень ласково, сказал, что похлопочет сам, и просил быть ужо у них на бале. Только что полтора месяца женился, еще на уме всё праздники!