Шрифт:
– - И существенны… главное -- существенны,-- самодовольно прибавляет старик.-- Ха-ха-ха!
– - О да, папенька!..-- говорит тронутым голосом Хлыщов, вспомнив неожиданную подбавку пятидесяти тысяч, и, нагибаясь, целует руку будущего своего тестя.
(Не худо заметить, что Хлыщов с самого дня помолвки называл господина Раструбина папенькой и целовал его руку.)
Далее неподвижная Поликсена Ираклиевна оживилась. Целый день она в хлопотах: то примеряет приданое дочери, то показывает его многочисленным гостьям, хлопочет, чтоб всё в доме было прибрано, вымыто, вычищено и приготовлено. Маленькие Раструбины, удачно прозванные Хлыщовым за свою толстоту и черноту насосавшимися пиявками, тоже в хлопотах. С утра до вечера прыгают и бегают они, радуясь, что старшая сестрица выходит замуж, что будет свадьба, будет музыка, будут танцы, будут конфекты…
Так как Хлыщов в глубине своего сердца более питал склонности к двумстам тысячам, чем к самой Варюше, то и неудивительно, что посреди свадебных приготовлений он не упускал и других преходящих, менее существенных, но успевших пробудить его интерес целей.
"Надо, надо проститься с молодостью!" -- думал он, приближаясь утром 23 августа к красильному заведению господ Дирлинг и К®.
И он вошел в приемную красильщика. Красильщица, как всегда, была одна. Пожав ей руку,-- право, которым уже давно пользовался,-- он спросил:
– - Что, мой кашне готов?
– - Нет еще.
– - Отчего же? Ведь вы обещали сегодня?.. А, а! Попались! Уж теперь не отделаетесь.
– - Муж сказал, что не успел просохнуть.
– - Ну, уж как хотите, я сказал, что, если не сдержите слова, я вас поцелую, и уж теперь прошу не гневаться…
И он хотел исполнить свое намерение, но она увернулась. Успев ухватить ее руку, он с жаром целовал ее.
– - А когда же будет готов?
– - Вечером.
– - Рано ли?
– - В семь часов.
– - Мне нельзя: я так рано не могу быть.
– - Ну так в восемь.
– - И то нельзя. Можно в девять?
– - Можно, приходите.
– - Ну а если я приду в десять?
– - понизив голос, сказал он.-- Мне давно хотелось с вами поговорить,-- прибавил он еще тише.
– - Приходите,-- отвечала она тем же равнодушным голосом.
– - И вы будете одни?
– - Да.
– - А муж?
– - Он там,-- указывая в пол, отвечала красильщица.
– - А, там!
– - успокоенным тоном повторил Хлыщов.-- Так можно?
– - Непременно будет готов,-- отвечала она.
В то же время в соседней комнате послышались шаги. Явился полосатый подмастерье с своей мрачной физиономией.
– - Хозяин просит нумер семьдесят девятый,-- сердито проговорил он.
– - Прощайте,-- переменив тон, сказал Хлыщов.-- Я зайду за моею вещью или пришлю к назначенному вами времени.
Последние слова произнес он с особенным ударенном в вышел.
Отыскав вещь под нумером семьдесят девятым, красильщица молча подала ее мрачному подмастерью.
– - Хоть бы ручку позволили поцеловать,-- плачущим голосом проговорил он, потупляя глаза.
– - Ни-ни! взял, что надо, и ступай, марш!
Но подмастерье не трогался с места.
– - Больше ничего от вас не будет?
– - наконец спросил он уныло.
– - Ничего не будет,-- тем же строгим и резким тоном отвечала она.
– - Небось другим позволяете…
– - Что?.. иди… а то скажу… иди!..
– - Каролина Францевна!.. я всё вижу… чем я такой несчастный…
– - Иди, иди!
– - гневно перебила красильщица, топнув ложной и покраснев.
– - Так вы так-то, Каролина Францевна!
– - Идить,-- нетерпеливо повторила красильщица.-- Я не хочу слышать… я позову… И она пошла к двери.
– - Уйду, уйду!.. сам уйду!..-- злобно воскликнул подмастерье.-- Вижу, что нечего больше ждать, нечего! Вот вы теперь меня не жалеете, а я вас жалел, долго жалел…
– - Идить!
– - прокричала опять немка.
– - Ну уж теперь всё кончено, не пеняйте! сами не хотели выслушать… Увидите… я всё знаю…
Злоба душила его, и он ушел, произнося несвязные угрозы…
VII
"Пообедав и просидев у Раструбиных до десяти часов, Хлыщов пробирался в знакомую улицу.
"Сегодня прощусь с молодостью, завтра пообделаю делишки, приготовлюсь, а там и за солидную жизнь!" -- думал он, довольный и судьбою, и проведенным днем, и предстоящим свиданьем.
Было уже темно. Однако ж, подходя к заведению господ Дирлинг и К®, он тотчас узнал силуэт русой головки, рисовавшийся в крайнем окне.
"Она ждет!" -- подумал он, и сердце его забилось.