– А, здравствуйте, Ольга Александровна! как поживаете? – сказал Каютин, раскланиваясь с печальной матерью Кати и Феди. – Ну, а вы что кричите, а? – продолжал он весело, обращаясь к детям. – А где же Карл Иваныч? что его не видать?

– Я ему дала комиссию; он сейчас придет, – отвечала Полинька.

– Хорошо! А я покуда, с позволения дам, выкурю трубку.

Но вдруг лицо Каютина омрачилось.

– Ах, я дурак! что я наделал? табаку-то и не купил, – воскликнул он печально и с ужасом посмотрел на всех.

Полинька невольно улыбнулась и, перемигнувшись с Надеждой Сергеевной и Ольгой Александровной, отвечала:

– Зато вино есть!

– Я сейчас сбегаю… нет, мне не хочется…

И Каютин хныкал, как капризное дитя; ему не хотелось оставить Полиньку. В ту минуту в дверях показался Карл Иваныч, весь запыхавшись, с двумя картузами табаку в руках, Он, видимо, смутился и не знал, что ему делать при виде Каютина, который радостно закричал: "а, а, а!"

Полинька подскочила к оторопевшему Карлу Иванычу, вырвала у него из рук картуз с табаком, поблагодарила его за хлопоты и весело начала дразнить табаком Каютина.

– А я об вас спрашивал, – сказал Каютин и пожал руку Карлу Иванычу. – Спасибо вам: вы все хлопочете.

– Ничего-с! – И Карл Иванович странно улыбался и вытирал себе лоб; потом он взял Каютина за руку, отвел его в сторону и, таинственно подавая ему коробочку сигар, сказал: – Вот-с, на дорогу.

– Что это? сигары?.. Ах, Карл Иваныч, спасибо, спасибо вам!

Каютин поцеловал смущенного Карла Иваныча в лоб.

Полинька, пользуясь временем, самодовольно набивала табаком чудесный новенький кисет собственной работы.

– Где табак? – спросил Каютин, суетясь с трубкой, которую хотел набить.

– Вот он! – торжественно сказала Полинька и подала ему туго набитый кисет.

Каютин был тронут внимательностью Полиньки; он молчал и так нежно смотрел на свою невесту, что она, краснея, сказала:

– Что же вы?

– Полинька!.. Палагея Ивановна! – поправился Каютин, но слов у него недостало… он с жаром поцеловал ее руку.

Полинька вырвалась и сказала:

– Ну, набейте же вашу трубку.

– Какой хорошенький! – в восторге говорил Каютин, разглядывая кисет.

Он осыпал его поцелуями и бегал по комнате с криком "какой хорошенький!" Подбежав к Полиньке, Каютин неожиданно поцеловал ее в щеку. Полинька вскрикнула и готова была надуться; но Каютин так смешно вертелся по комнате, всех целуя, с кем сталкивался, что сердиться у Полиньки недостало духу. Все смеялись. Каютин, все больше одушевляясь, делал страшные прыжки, прижимал к сердцу кисет, целовал его страстно; но вдруг; общий смех и говор замолк. Каютин, приготовлявшийся к новому прыжку, остановился неподвижно. Все прислушивались к тяжелому стуку, раздавшемуся у окон… Вдруг стук замолк.

– Телега, телега! – радостно кричали дети, подбегая к окну.

Полинька побледнела и закрыла лицо руками: В комнате было страшное молчание. Привязанный колокольчик уныло позванивал, когда коренная встряхивала головою. Безобразная Розка злилась и лаяла на телегу и особенно на ямщика, который дразнил ее кнутом. Карл Иваныч, дрожа всем телом, смотрел то на Полиньку, то на Каютина, стоявшего неподвижно среди комнаты с испуганным лицом.

– Шампанского! давайте пить и веселиться! – вдруг вскрикнул он и снова запел и завертелся по комнате.

– Где же вино? – спросила Полинька.

– В колодце у Доможирова… ла, ла, ла! – отвечал Каютин, напевая вальс Вебера и грациозно вальсируя с кисетом, который он держал за снурки, будто даму.

Все засмеялись.

– Зачем вы его туда кинули? – спросил Карл Иваныч.

– Ха, ха, ха! вот мило! как кинул? деньги заплатил, да кинуть! нет-с, я не такой! я его опустил, чтобы оно холоднее было.

– Я сбегаю принесу его.

Карл Иваныч побежал за бутылкой.

– Пока уложили бы чемодан и вещи в телегу, – заметила Надежда Сергеевна.

– Успеем, – беспечно отвечал Каютин, будто оставалось еще очень много времени, и, обратясь к Полиньке, тихо прибавил:

– Ну, Полинька, я уез…

И, не окончив своей фразы, он громко запел:

Вот мчится тройка удалая

Вдоль по дороге столбовой!

Но и песни своей он не кончил, а снова обратился к Полиньке:

– Палагея Ивановна, спойте мне что-нибудь.

– Вот что вздумали! я стану петь!

– Отчего же и нет? Ну, пожалуй, если не хотите петь, так давайте пить; вот и Карл Иваныч… а, спасибо! холодно ли?