Горбун весело улыбнулся.

– Вот, небось, – заметил молодой человек, – про эту мне ничего не говорил, а она получше всех твоих рекомендованных.

– Незачем было говорить: я знал, что она не чета другим… -

Молодой человек презрительно засмеялся;

– Ты уж слишком много ей приписываешь! не потому ли, что она твоя невеста?

– Смейтесь, сколько угодно; но вы знали только женщин слабых, которые любят деньги. Есть еще другие, которые умрут с голоду, а не продадут себя: так, видите ли, я потому вам ничего и не говорил о ней.

– Ну, хорошо, – перебил молодой человек, – положим, есть такие женщины, положим! но, видно, они существуют только для горбатых женихов. Вот, я думаю, тебя надует!

И он засмеялся. Горбун задрожал.

– Да она еще не моя невеста! – сказал он задыхающимся голосом.

– Ну, мне все равно! А вот, знаешь ли, что я тебе скажу? ты лучше достань мне денег,

– Хорошо, только проценты те же.

– Помилуй, брат, это чистое воровство, грабительство! – запальчиво возразил молодой человек.

– Как угодно! – равнодушно отвечал горбун.

– Ну, так и быть, обрабатывай!

И молодой человек пошел прочь, но тотчас же обернулся к горбуну и крикнул:

– Ты мне адрес ее принеси!

– Я уж вам сказал, – с бешенством отвечал горбун, – что она не такая… – Как ты глуп сегодня с своей недоступной красавицей!

Они разошлись.

Прибежав домой, Полинька собрала письма горбуна, зажгла свечу и начала их жечь. Пламя быстро охватило тонкие листки; Полинька с отвращением кинула их и, сердито затоптав черный пепел, по которому бегали огненные искры, гордо подняла голову, как будто победив своего врага.

С того дня она не решалась выходить со двора одна. Время шло, а новых писем от горбуна не было, и Полинька уже начинала думать, что он забыл о ней, как вдруг опять принесли письмо. Обманутая адресом, надписанным незнакомой рукой, она распечатала и прочла его. Оно состояло из нескольких строк:

"Близкие вам люди находятся в очень затруднительном положении. Вы, верно, догадываетесь, кто? Срок по заемному письму в очень значительную сумму окончился. Если вы принимаете участие в них, то доставьте мне случай вас видеть. При свидании вы узнаете все в подробности. Ваш и пр.

Борис Добротин."

Полинька испугалась и хотела тотчас бежать к Надежде Сергеевне, но страх встретиться с горбуном остановил ее; она решилась подождать башмачника, которого не было дома, и просить его проводить ее. Зная хорошо жизнь Кирпичова, его беспечность, расточительность, она не могла не поверить письму горбуна, и беспокойство ее с каждой минутой возрастало. Она уже решилась было писать к горбуну, чтоб он пришел к ней, но одумалась. Дождь, шедший весь день, к вечеру полил сильней. Полинька прислушивалась к его однообразному шуму, к унылому вою ветра, и волнение ее усиливалось. А башмачника все нет! Она не знала, что делать.

Вошла хозяйка и подала записку: Надежда Сергеевна просила Полиньку приехать тотчас же к ней. Это окончательно убедило ее, что горбун прав.

– Возьмите мне извозчика, – сказала Полинька хозяйке, спеша одеться.

– На что вам извозчика? ведь карета за вами прислана.

– Неужели? – радостно вскрикнула Полинька, но тотчас же прибавила печально: – Боже мой! не случилось ли чего?

– Ишь, дождь как льет, точно из ведра! – заметила хозяйка, протирая запотевшее стекло.

– Потрудитесь запереть мою комнату, а ключ положите на вторую ступеньку; я, может, поздно приеду, – торопливо сказала Полинька и вышла.

Проводив ее глазами, хозяйка начала все обнюхивать и рассматривать.

– Поздно приду! – ворчала она. – Добрые люди уж спать теперь ложатся, а она в гости едет.

Полинька вышла за калитку. На улице было темно и сыро.

– Сюда, барыня, сюда! – крикнул извозчик, открывая дверцы кареты.

– Кто тебя прислал?

– Кто? – запинаясь, повторил извозчик. – Да кирпичовский артельщик нанимал.

– А! ну, так скорее, скорее!

И Полинька кинулась в карету, горя нетерпением видеть Надежду Сергеевну.

Извозчик лениво захлопнул дверцу; четвероместная карета медленно двинулась. Сырой и душный воздух, скопившийся в ней, неприятно подействовал на Полиньку. Унылый вой ветра теперь еще яснее слышался ей, а дождь громко барабанил в крышу кареты и неистово стучал в стекла, будто негодуя, зачем их не отворят. Мысли Полиньки были печальны: положение Кирпичовой представлялось ей в мрачных красках. Она жалась в угол кареты и плотнее куталась в свой бурнус.

Вдруг в карете послышался легкий шорох.