— Итак, — сказал я свидетелям, когда все они расселись в гостиной, — вы можете быть весьма полезными следствию в раскрытии преступления. Но при одном условии: если будете говорить правду, и только правду.

— Что вы хотите этим сказать? — Надя Кодова-Астарджиева посмотрела на меня злыми глазами.

От Данчева, с которым я побеседовал отдельно, я узнал, что она работает директором магазина меховой одежды.

— Я сказал, что надо строго придерживаться правды! — спокойно ответил я.

— Прошу иметь в виду, — продолжала Надя возбужденно, — что здесь присутствуют самые близкие друзья моего отца! Они будут говорить вам правду и без всяких ваших рекомендаций и напутствий. Это разумеется само собой. Все мы в равной мере заинтересованы в том, чтобы правда всплыла наружу!

— Товарищ Кодова, — сказал я, — в чем заинтересованы все и каждый из вас в отдельности, лично мне не известно. — И я сразу же, молниеносно, сделал следующее «сальто»: — В котором часу в этот вечер вы видели своего отца в последний раз?

— Я?

Наверное, она хотела возмутиться — почему, мол, я начал допрос с нее, с дочери? — но, помолчав, благоразумно решила не обращать внимания на это обстоятельство.

— Когда пробило одиннадцать, папа был в прихожей, разговаривал с кем-то по телефону. Вот этот зуммер, — указала она, — который отец установил, чтобы слышать телефон, позвонил за две-три минуты до одиннадцати.

— Две или три минуты — не одно и то же! — сказал я.

— Две минуты! — вмешался доктор Беровский. — Телефон зазвонил ровно за две минуты перед боем часов.

— Ты-то как услышал бой часов? — удивленно повернулась к нему Надя. — Ты же в то время был на кухне. Оттуда невозможно услышать бой!

Беседа становилась любопытной уже с самого начала! Мне хотелось воскликнуть: «Ну же, милые, ругайтесь, хватайте друг друга за волосы, это принесет следствию только пользу!» Я потер бы руки от удовольствия, но сдержался, и, когда Надя бросилась на доктора в наступление, я даже глазом не моргнул.

— Я имею в виду не бой часов! — снисходительно улыбнулся Беровский. — Чтобы я мог услышать его из кухни, он должен быть таким же громким, как колокола собора Александра Невского. Но когда звонит телефон в прихожей, в кухне его слышно. Я взглянул на часы в тот момент, когда зазвонил телефон.

— А почему вы посмотрели на часы именно в тот момент? — вмешался я.

— У меня привычка часто смотреть на свои часы! — невозмутимо ответил доктор Беровский.

Я прикинулся наивным:

— Эта привычка, вероятно, связана с вашей профессией?

Доктор только пожал плечами.

— Еще бы! — ответил вместо него окровавленный Кодов. — Доктор следит по часам, через сколько минут забеременевшая бацилла освобождается от бремени! — И улыбнулся иронически.

— Если тебе весело, выйди-ка отсюда! — шикнула на него Надя.

— Зачем? — спросил Кодов, закуривая. — Когда мне особенно тяжело, меня так и тянет на шутки... Кто же их оценит там, за дверью?

— Остряк! — презрительно бросила Надя.

— Уж какой есть, — парировал ее муж.

— Супруги из-за меня поссорятся! — обратился ко мне доктор Беровский. Лицо его было насмешливо, но взгляд — тревожный, озабоченный — так и впился в меня. — При чем тут эти часы?

— Просто так, пришло в голову — и все, — сказал я (поскольку знал от Данчева, кто из гостей находился в гостиной, когда был убит профессор) и сделал новое «сальто»: — В момент убийства здесь сидели все, за исключением доктора Беровского. Вы были на кухне, не так ли?

— Да, но я хочу уточнить! — сказал доктор Беровский. — Я был действительно на кухне, а Кодова в о о б щ е не было в квартире — в это время он был в подвале.

— В подвале? — удивился я.

— Вот именно! — Кодов попытался улыбнуться, но, натолкнувшись взглядом на потемневшее от гнева лицо жены, нахмурился. — Имеющие самое низкое образование спускаются в самый низ, в подвал. Таков закон в этом профессорском доме. У моей жены — высшее, у ее брата — два высших. Беровский и Буков закончили докторантуру, Любенов — кандидат наук. А у меня всего лишь незаконченное высшее, вот я и спускаюсь в подвал. Мой тесть, вечная ему память, сказал: «Краси, возьми-ка кувшин и нож, налей вина и отрежь окорока!» И я спустился в подвал, ибо дамаджана с вином и копченый окорок внизу, в подвале, а чтобы спуститься туда, надо ведь с п у с к а т ь с я, а не п о д н и м а т ь с я. Никто не видел, чтобы человек с п у с к а л с я в подвал, п о д н и м а я с ь при этом, не так ли?

— В котором часу вы спустились? — спросил я Кодова.

— Видите ли, у меня нет привычки ежеминутно смотреть на часы, как это делает уважаемый доктор Беровский. Не знаю, в котором часу я спустился в подвал.

— А в котором часу вышли из квартиры?

— Этого я уж совершенно не знаю. Внизу, в подвале, я потерял представление о времени.

— Почему же?

— А потому. Глотнул там вина из дамаджаны, и на мое сознание начала действовать теория относительности Эйнштейна.

Я посмотрел на Беровского.