Махди, который был уже у самой двери, полуобернулся.

— Кто сказал рабочим, что русский джентльмен собирается отправить их на болота Оберры?

— Не знаю, сэр. Но люди говорят, что рабочие не хотели убивать Красного.

— Ну и отлично, если не хотели. Но почему же они сбежали?

— Они были уверены, что белый господин хочет взорвать свои патроны на Оберре и убить Красного.

— Вы собирались начать сейсморазведку с Оберры? — обернулся ко мне Пирсон.

— Нет… То есть я думал… Но объясните же мне, наконец, что происходит.

— Так… хорошо. Не смею вас далее удерживать, мистер Махди, Рад был с вами познакомиться, Махди ушел.

— Бы говорили рабочим, что собираетесь работать на Оберре? — спросил меня Пирсон сразу же, как захлопнулась дверь.

— Насколько помнится, ничего определенного я не говорил. Я рассказал им, что мы вместе будем искать нефть, которая так нужна их молодой стране, что это очень важно и почетно.

Пирсон молчал. Лицо его было бесстрастно. Ирония, с которой он меня слушал, проявлялась лишь в легком трепете ноздрей.

— Ну, а про Оберру вы им говорили?

— Я только упомянул, что мы, возможно, будем работать и на Оберре.

— Теперь мне все ясно! Я искренне соболезную вам, Эндрью, хотя вместо этого следовало бы напомнить вам мой совет, которым вы в свое время так легкомысленно пренебрегли. Последствия, как говорится, налицо.

— Что вы имеете в виду?

— Совет — не фамильярничать с нилотами. Это же дети природы, цивилизация почти не затронула их. По сравнению с ними даже африканцы центральных провинций выглядят подлинными европейцами. Но вы… Впрочем, упреки теперь излишни. Вы закатили перед этими невежественными людьми, которые, кстати сказать, знают по-английски не более сотни слов, пламенную речь. О чем? О нефти, которую они сроду не видели. Зачем? На этот вопрос затруднительно будет ответить даже вам самому. В итоге вы проговорились, что собираетесь работать на Оберре, и, наверное, попытались популярно объяснить, что же именно вы там намереваетесь делать. Из этого объяснения они поняли лишь одно: белый господин хочет взрывать на Оберре тетриловые патроны. Зачем взрывать? Да, очевидно, затем, чтобы убить Красного. Через час грохочущий самосвал увозил ваших рабочих в Джелу… Надеюсь, закономерность событий вам ясна? Что же вы теперь собираетесь делать?

Я был в полной растерянности и все еще ничего не мог понять.

— Я не хочу поставить вам в вину решение начать разведку с Оберры, а не с Аледжиры, — продолжал Пирсон. — Я, правда, с самого начала советовал как раз обратное, но вы, а не я, отвечаете за порученное вам дело, и не мне принадлежит право принимать решения. Тем более что, в сущности, и Оберра и Аледжира одинаково бесперспективны в отношении нефти и разница между ними лишь в трудности производства работ. Я вижу, что вы все еще не поняли ситуации, в которой очутились?

— Признаться, да. Я не нахожу объяснений непонятному бегству рабочих. Да еще тут этот… как его?.. Красный! Кто такой этот Красный?

— Ах, вы хотите узнать о Красном? А зачем, позвольте вас спросить? Зачем вам, убежденному материалисту, знать о темных суевериях древнего народа? Вы же не собираетесь извлекать из этого пользу! Ведь ваши убеждения не позволяют вам подобным образом использовать обстановку. Я расскажу вам о Красном, а вы назавтра же выступите перед нилотами с антирелигиозной лекцией. Учтите, мой бедный молодой друг: бегство рабочих — это еще не самое страшное. Если вы станете разглагольствовать среди нилотов о Красном, то рискуете в одно прекрасное утро вообще не проснуться. Заключение местного врача — между прочим, милейшего человека — будет крайне лаконичным. «Exitus letalis», — скажет он, пощупав остановившийся пульс. Но вас это не пугает, не правда ли? И вы по-прежнему хотите, чтобы я рассказал вам о Красном? Ну, вот видите, я в этом не сомневался! Белый человек всегда остается белым человеком, кто бы ни были его предки: Писарро, Кортес, полковник Лоуренс или генерал Скобелев…

Но я не расскажу вам о Красном. По крайней мере теперь. Нужно срочно спасать положение. Я поеду в Джелу и попытаюсь уговорить рабочих. Надеюсь, что мне это удастся. Дело прежде всего. А побеседовать мы еще успеем.

И, не давая мне опомниться, Пирсон поднялся из-за стола, пригладил волосы и, сняв с гвоздя шлем, вышел из комнаты, Я никогда не думал, что он может быть таким экспансивным и многословным. По-видимому, пресловутая английская холодность не что иное, как обычная сдержанность. Да и то до поры до времени.

А на другой день я получил телеграмму:

— Ну что же, если вас это так заинтересовало, я расскажу вам о Красном, — сказал Пирсон, когда мы встретились после его возвращения из Джелу. — Конечно, более подробные сведения вы могли бы почерпнуть из работ Ивэна Сэндерсона, Фрэнка Меллэнда, маркиза де Шатело. Кое-что вам могли бы поведать и такие господа, как Бертен из Парижского музея, или педантичный систематик Симпсон. Хотя вы, наверное, и не слыхали об этих людях?

— Да, должен признаться… Правда, мне попалась как-то на глаза одна книжка Сэндерсона… Ну да! Конечно! Я нашел ее в своем номере в день приезда… Она как нарочно раскрылась на описании болот Оберры. Интересное совпадение, не правда ли?

— Совпадение? Ну, нет! Будь я добрым протестантом, я бы счел это знамением. Но я атеист… Так, значит, вы прочли у Сэндерсона то место, где говорится о кангамато?

— Кангамато?

— Таинственный птеродактиль, живущий в болотах Джиуиду и Оберры.

— Ах, это!.. Я счел это фантазией, изложением местных суеверий.