– Вы Лена? Федорова? – тихо спросила девочку Надежда Антоновна и, услышав в ответ недоуменное «да», тут же поспешно назвалась: – Я мама Маши Голубицкой.

– А-а, – протянула в ответ Леночка и кивнула в сторону лестницы, – а Маша еще не подошла.

– Я знаю. Собственно, я хотела переговорить с вами, Леночка. Если вы не спешите, то, может, пройдетесь со мной немного? – Надежда Антоновна почувствовала, что выбрала с девочкой верный тон, обращаясь к ней как к взрослой и равной себе.

– Да, я, конечно... Только одну секундочку... – Тут Леночка повернулась в сторону смиренно ожидавшего ее студентика и крикнула ему громко, сквозь гвалт раздевалки: – Паша! Ты меня не жди, иди один! У меня дела!

Леночка и Надежда Антоновна вышли из здания факультета и не спеша направились к автобусной остановке на улицу Менделеева. Погода была мерзкая, с мокрым осенним снегом и ветром, и к разговору не располагала. Голубицкая предложила зайти в какое-нибудь студенческое кафе или столовую и выпить хотя бы чаю. Леночка против не была и повела Надежду Антоновну в буфет недалеко от спортивного манежа. Там выпили чаю, и Голубицкая по-матерински настойчиво накормила Леночку бутербродами и пирожными. Пока пили чай и подкреплялись на скорую руку, говорили ни о чем, о погоде и тяготах учебы, о преподавательской вредности и маленьких стипендиях. И как-то само собой, как представлялось Леночке, перешли на глупых студентов, словно в школьные времена провожающих понравившихся одногруппниц домой.

– Вы не думайте, Пашка мне совсем не нравится. Мне и без него проблем хватает, с одной только учебой, и потом у меня бабушка строгая. – Леночка пила уже второй стакан чая, разомлела и разоткровенничалась. – Он живет в одной стороне со мной, и домой вместе ехать не так скучно. И сумка тяжелая. А Пашка хоть и дохленький, а сумку все равно у меня каждый раз забирает и сам несет. Но это все так, несерьезно.

И Леночка, играя во взрослую опытную женщину, высокомерно помахала испачканной фломастером ладошкой воображаемому Пашке. Надежда Антоновна поняла, что подходящий момент настал, и приготовилась играть роль.

– Это хорошо, что вы, Лена, бабушку слушаетесь. Старшие плохого не посоветуют... А моя Маша совсем от рук отбилась. – И Надежда Антоновна пустила слезу, сначала притворно, а потом уже и по-настоящему расплакалась. – Что-то происходит с моей девочкой, а что – не знаю, только чувствую. И никто-никто не хочет помочь, сказать мне, в чем дело. А если с Машенькой беда случится? Самим же стыдно будет. А я не переживу.

– Ой, Надежда Антоновна, вы только не плачьте! – бросилась утешать Леночка. – Вы бы сразу меня спросили, я бы вам все-все рассказала. Мне Нинка говорила, что вы ей звонили. Да она злюка, только о себе и думает. Я, если хотите, вам все, что знаю, расскажу. Только вы не плачьте так.

– Расскажи, деточка, расскажи. Никто знать не будет, о чем мы тут говорили, только ты да я. Ведь Машенька у меня одна.

И Леночка, захлебываясь словами и эмоциями, рассказала. Без злорадства, но красочно. Надежду Антоновну тут же в буфете чуть инфаркт не хватил.

– Сколько, говоришь, ему лет? – Громко Голубицкая говорить уже не могла, получилось почти шепотом.

– Точно не знаю, но на вид где-то под сорок. Выглядит-то он здорово, гладкий такой и нарядный, весь в дорогой фирме, а глаза умные, совсем взрослые. Сорок, не меньше. И богатый. Бандит, наверное, – предположила впечатлительная Леночка.

– О Господи! – только выдохнула Надежда Антоновна, потом все же спросила: – И давно он к моей Машеньке ходит?

– Может, и давно. Я лично его в первый раз увидела, еще когда мы на День города в кино ходили. Может, конечно, они и раньше знакомы были. Да я же Машу только в университете узнала. Я же из Ленинграда, – словно в оправдание пояснила Надежде Антоновне Леночка.

– Кто он такой, ты знаешь?

Дружеская беседа переросла в настоящий допрос, но, увлеченная откровениями, Лена Федорова этого не заметила.

– По-моему, иностранец. Но не совсем.

– Как это не совсем? – не поняла Голубицкая.

– Наверное, поляк или чех, а может, болгарин. Он вроде бы говорит по-русски правильно, но как-то не по-нашему. И имя у него иностранное – Ян. Наверное, поляк. Хотя поляки – те светлые. А у этого и глаза, и волосы темные. Наверное, болгарин.

Надежде Антоновне было уже достаточно и поляков, и болгар. И, взяв с Леночки душевное обещание держать ее, несчастную мать, в курсе событий, она стала прощаться с разговорчивой Машиной подружкой. Главное, что встречи дочери с загадочным импортным кавалером происходят как раз на большой обеденной перемене. И Маша обратно на занятия уже не возвращается. Выследить дочку во время свидания было теперь делом терпения и техники.

На второй день Надежде Антоновне повезло. На удачу ее предприятию светило холодное ноябрьское солнце, и не было нужды мокнуть под дождем. Погода располагала к городским прогулкам, а для тепло одетых граждан и к получению от оных удовольствия.

Все стало ясно, когда Надежда Антоновна увидела у памятника дочь и загадочного иностранца. Идти за ними далее не было нужды, но Надежда Антоновна все же решила проследить. И, таясь за деревьями и припаркованными машинами, наблюдала за Машей и ее спутником, пока они оба не укатили в попутной машине в неизвестном направлении. Сцену с воображаемым расставанием она видела тоже. И утвердилась в наихудших своих подозрениях.