Знал ли Пращур о том кровавом кошмаре, что творился в его землях? Безусловно, знал. Мог ли его остановить? Пожалуй, мог. Камень Ло поставил в ряды почитателей Умрана и Эрды немало магов, пусть и не Великих, но вполне способных обуздать злую нежить. Но Пращур не предпринимал ничего. Известие об очередном опустошённом селе или ополовиненном караване паломников встречал неизменно: «Такова воля богов», и внутренне усмехался, потому что знал: никаких богов нет, это его собственная воля! И происходило это не оттого, что Павел Степанович Рыхтиков был кровожаден от природы. Просто это уже НЕ БЫЛ Павел Степанович Рыхтиков в том виде, в каком Судьба привела его в этот мир.

Есть на свете силы, прикоснувшись к которым невозможно остаться прежним. И Павел Степанович изменился. Насколько? Настолько, что случись ему, к примеру, проголодаться, и надумай он попробовать хлебнуть свежей кровушки – пошла бы, ох, пошла! Но был он теперь постоянно сыт и весел, и мысли такого рода пока не приходили ему в голову. И в зеркало он смотреться не любил: зачем? Он ведь жрец, а не девка на выданье. А если бы глянул, так может, и заметил бы, что стал походить на человека меньше, а больше – на кого-то неприятного и злого.

Но в том и была беда, что осознать творящиеся с ним перемены Павел Степанович не мог! Ему казалось, он всё тот же, прежний, просто ловко применившийся к новым обстоятельствам. Ну, конечно, и возраст даёт о себе знать. Все мы с годами не молодеем! Оттого и сеть мелких морщин на посеревшей коже, и желтизна заострившихся зубов, и болезненная худоба… Ну, да ему, как говорят в этом мире, на королевские балы не ходить! А если вдруг надумает да пойдёт – ему в любом виде будут рады!

Убивать нежить всегда трудно. Вдвойне – делать это незаметно для окружающих. Потому что это только название такое «нежить». А начнёшь её резать драконьим серебром – визжит громче любой живой твари. И паломники сразу оглядываются: кто это там не пожелал стать жертвой любимой Эрде, кто посмел противиться воле её?

– Мне кажется, они нас подозревают! – нервничал Эдуард. – Они на нас косятся! Вон тот, видите! – он исподтишка указал пальцем на паломника, плетущегося справа от их группы.

– Да он не за тобой подглядывает, он просто от природы косой! – успокоила Меридит. – Я его вчера на ночёвке хорошо рассмотрела! Глаза как у зайца.

– Расходящееся косоглазие! – авторитетно подтвердил магистр Ингрем. – Говорят, от него можно вылечиться единорожьей мочой.

Вылечиться косоглазому паломнику не пришлось, его съели следующей ночью. Но Эдуарду легче не стало, он по-прежнему чувствовал себя неуютно в стане врага.

– Лучше бы мы шли одни! И быстрее, и веселее, и безопаснее!

– Безусловно. Но тебе же объяснили: в храм пускают лишь тех, кто совершил священный ход, а не кого попало с улицы!

Всё это принц знал и сам. Просто капризничал.

– Какой пример ты подаёшь Улль-Бриану! – укоряла его сильфида. – Он должен видеть в тебе образец воинской доблести, а не деву корриган!

Если честно, девица и сама была бы не прочь поныть и поругаться, только ниша эта оказалась занята принцем, и следовать его примеру было бы неоригинально. Пришлось стать на противоположную позицию и демонстрировать чудеса благоразумия и долготерпения…

Рагнар, тем временем, слушал их разговоры и вздыхал. Ах, насколько легче было бы ему теперь, окажись его изнеженный родственник дома, в безопасности! Сколько с ним хлопот: то ногу сотрёт в кровь, то простудой заболеет, то поносом, то ещё беда какая! На днях, к примеру, упырь его сцапал – еле успели отбить! А главное – всё у него молчком! Лучше бы сразу жаловался, легче было бы помочь! Так нет! Гордый! Будет страдать, но не пикнет, как орк на допросе, пока он, Рагнар, сам не заметит, что у кузена очередное несчастье! Однажды это может случиться слишком поздно – вот чего боялся рыцарь. Страшные картины рисовало воображение: вот он, огромный и сильный, способный одним ударом проломить городские ворота, кладёт к ногам любимой тётушки Элеоноры жалкое бездыханное тельце её единственного сына и произносит роковую, до отвращения избитую фразу: «Прости. Я не смог ему помочь…»

Ему, Рагнару, уже случалось бывать в подобных ситуациях, и не раз. Он знал, каково это – смотреть в глаза матери убитого друга. Но тогда это, по крайней мере, не касалось его собственной семьи…

– Хельги!!! – взмолился наследник престола Оттонского, придержав демона за плечо, чтобы приотстать от колонны. – Я тебя всеми богами заклинаю, помоги!!! Нету больше моих сил!!!

– Ты о чём?! – испугался тот. Только что всё было, вроде бы, в порядке, откуда вдруг такие страсти?!

– Об Улле я, о чём же ещё?! Неровен час, с ним выйдет беда! Что мне тогда делать?! Тётка моя тогда совсем того… – рыцарь жалобно шмыгнул носом и умолк. Ну, не умел он облечь свои благородные мысли в красивые слова! Порою, в минуты душевных волнений, окружающим стоило немалого труда его понять.

– Так от меня ты чего хочешь? Чтобы я тётку утешал? Так это больше по части Аолена! А я не умею!

– Бестолочь! – рассердился Рагнар. Будучи человеком добрым и уравновешенным, он крайне редко выходил из себя. Но теперь его одолевали дурные предчувствия, и нервы расшатались. – При чём тут тётка?! Я тебя староземским языком прошу: отправь ты этого горемыку к Максу! Пусть там обретается, вместе с Агнессой! – и добавил важно. – Этот мир не для нежных поэтов!

Бедный Хельги не знал, что и сказать. С одной стороны, Рагнар был прав. В деле спасения мира Улль-Бриан становился обузой, и неплохо было бы от него избавиться. С другой – поэт, пусть даже самый нежный, это всё-таки не комнатная собачка. И трудно сказать, будут ли в ином мире обрадованы такому гостю. А с третьей – как к этому, будучи тварью разумной и отнюдь не бессловесной, отнесётся сам Улль-Бриан?