— Зря шикуете, покупая такое дорогое шмотье! — с легким осуждением в голосе произнесла Николь. — Случись черный день и Вам за него ломаного сантима не дадут. На Вашем месте я больше откладывала бы на черный день. Ведь красота не вечна. Или того хуже, вдруг внезапно подзалетите. Кому Вы с животом будете нужны? Придется ждать, пока не разродитесь, а это всё деньги и немалые! Сплошной разор и на докторов и на младенца! А потом и приюту нужно что-то дать. Так просто младенца никто не возьмет, а бросать его на улице все же нельзя, как-то это не по-божески.

Деловито поучая юную хозяйку, горничная не обращала внимания на ее потрясенный вид.

— О, боги, как же тяжело найти приличную рабыню. Что за невезение! Уже третья за месяц, — сказала Эльжбета, нахмурившись. — Зря я погорячилась с Адой. Не особо раздражая, всё же она сумела продержаться почти год.

— Я Вам не рабыня, а свободная и независимая женщина, — возмутилась беспардонная горничная. — Откуда у Вас такие крепостнические замашки? У нас во Франции с 1848 года отменено рабство.

Опасаясь остаться без жалованья перед увольнением, Николь всё же придержала язычок. Она вооружилась расческой и, манерно улыбнувшись, вопросительно посмотрела на хозяйку.

— Мадмуазель, могу я помочь Вам с прической?

— Приступай, — разрешила Эльжбета и изящно опустилась на банкетку у огромного зеркала.

— Ах, какой у Вас сегодня был красивый молодой человек и такой горячий! — закатив глаза в немом восторге, с дерзкой развязностью воскликнула горничная. Её руки легко порхали над головой хозяйки, на удивление ловко укладывая густые блестящие волосы в изящную причёску.

— Черт, даже завидно! Мой Жан больше двух раз за ночь не выдерживает. Ваш новенький покровитель, наверняка, тоже из евреев? Уж чересчур он на ангела похож, какими их на картинах рисуют. Эх, жаль, что он не француз! Знаете, мадмуазель, соотечественники как-то больше мне нравятся. Поверьте, с ними гораздо проще договориться. Хоть французы и не так богаты, как нувориши из сионского племени, но они гораздо щедрее в оплате услуг, — с намеком проговорила Николь, нахально прищурившись, и покровительственно добавила: — Не бойтесь, мадмуазель, если Вы хотите разом сохранить обоих, то я ничего не скажу тому солидному господину, который бывает у Вас по четвергам. Конечно, если Вы слегка прибавите жалованье.

— Подай пеньюар, — сдержанно произнесла Эльжбета и, одевшись, повернулась к наглой горничной.

— Как ты смеешь дерзить, ничтожная тварь? — прошипела она, гневно сверкая глазами.

Наплевав на деньги, Николь решила высказать ненавистной гордячке всё, что она думает.

— Оля-ля! Нечего строить из себя принцессу! Не забывай, что на деле ты… — уперев руки в боки, начала она говорить и вдруг замолчала на полуслове. Лицо горничной посинело. Упав, она каталась по полу, безмолвно раздирая себе горло ногтями.

— Ну, конечно, ты никому ничего не скажешь! — уронила Эльжбета, равнодушно наблюдая за мучениями горничной. — Как не сказала, что тебе негде жить, поскольку последний любовник выгнал тебя на улицу, узнав, что ты беременна. Принеси плетку со стола.

Получив возможность дышать, горничная с ужасом глянула на хозяйку.

— Извините, госпожа, я не хотела Вас оскорбить… — с трудом просипела она, приподнимаясь на колени.

— Замолчи, криа [2] . Плетку!

С вытаращенными от испуга глазами горничная неловко двинулась в указанном направлении и, взяв плеть, протянула ее хозяйке.

— Госпожа, не бейте! Я сделаю всё, что прикажете… — взмолилась она.

— Поздно. На колени!

— Госпожа! Не надо!..

При виде выражения, появившегося на лице хозяйки, горничная вскрикнула и, падая, кинулась прочь из комнаты. Бесполезно. От расправы было не уйти. Свистнуло длинное жало, и комнату наполнил истошный визг. Удар пришелся по лицу, оставив несчастную без глаз. Безостановочно замелькала плеть, искусно вырывая кусочки кожи на вздрагивающем обнажённом теле, катающимся по полу. Наконец, скорчившись, оно замерло, Эльжбета пнула его и сосредоточенно осмотрела рисунок на спине. Она нахмурилась, заметив сбой, и серией ударов принялась ретушировать неудачное место, и ещё живая жертва забилась в предсмертных конвульсиях, издавая нечеловечески ужасные звуки. Когда всё было кончено, Эльжбета потянула за шнур звонка. Мгновенно возникший молчаливый слуга упал на колени, ожидая распоряжений.

— Рико, вышвырни падаль из моего дома и убери ошметки, — приказала она.

Когда хозяйка скрылась в другой комнате, не изменившийся в лице слуга, запихал труп в заранее приготовленный мешок и тщательно затёр кровавые следы. Закончив свое чёрное дело, он вытер руки и запихал испачканные кровью тряпки в мешок к убитой. Взвалив его на плечо, он вышел через чёрный ход и двинулся укромной тропой.

Вечером Эльжбета приказала слуге отнести увесистый кошель с золотыми родным Николь. И ее мать в изумлении высыпала целое состояние на убогий дощатый стол. Заметив алчный взгляд сожителя, она быстро сгребла монеты в кошель и, прижав его к груди, замерла на месте. Но золото — слабая защита от мужчины с ножом.