Но интеллигентный человек не слышал Юдина. А Юдин в конце концов выдохся и не смог больше преследовать свою жену, которая перемещалась по квартире, словно рассерженный матадором бык. Именно так, как положено быку на корриде, Мила замерла перед дверью в спальню: чуть пригнула голову, приподняла плечи, шумно засопела. Глаза ее налились кровью…

Юдин, трусливо ожидающий развязки за спиной жены, вдруг опешил от счастливой идеи, спикировавшей ему в голову. Сейчас Мила разнесет дверь в щепки и ринется на Гертруду Армаисовну. Разумеется, Мила будет уверена, что «сифилитичка» крепко спит, а потому не преминет воспользоваться ее беспомощным положением. Скорее всего, разъяренная супруга станет душить покойницу, а когда угомонится и начнет нормально соображать, то осознает, что убила человека. Конечно же, она чистосердечно признается в содеянном милиции. Мила всегда была совестливой и честной, как все дуры и бедняки на земле. Какой чудесный выход из, казалось бы, тупиковой, безнадежной ситуации! Это не просто спасательный круг! Это целый корабль, вдруг подоспевший Юдину на помощь.

В общем, Юдин застыл за горячей спиной жены, позволяя событиям развиваться по своим законам. Он не думал в это время ни о моральной стороне грядущей перспективы, ни о тяжких испытаниях, которые предстояло пережить его жене. Он вообще ни о чем не думал в тот момент, разве только о том, что благополучно миновал темную камеру с вонючей парашей и расписанными уголовниками… Мила двинулась на дверь, чем-то напоминая транспортную космическую ракету, которая стартует медленно, но летит потом так, что не остановишь. В ее вкрадчивых, сдержанных движениях угадывалась запредельная мощь разгневанной самки. Юдин облизывался, мысленно желая жене безумной, но праведной злости… Мила отворила дверь. От блеска ее глаз в спальне стало светло, как в операционной. Гертруда Армаисовна покоилась на своем смертном одре в прежней умиротворенной позе, отдавая свое бесчувственное, остывающее тело на растерзание.

Мила вперилась взглядом в усыхающий трупик своей соперницы, жадно разглядывая все то, из чего Гертруда Армаисовна состояла, и на ее глаза стала снисходить сладостная патока нежности и умиления. Так детишки смотрят на спящих зайчиков или котят.

– Баиньки делаем, – прошептала Мила, прижимая палец к расползающимся в улыбке губам, и, попятившись назад, тихо прикрыла дверь. – Долларами обложилась! Заработала свои грязные деньги и прикорнула малость.

Юдин оторопел. Логика в развитии событий вдруг дала сбой. Мила вовсе не кинулась душить Гертруду Армаисовну. Мало того, она даже не попыталась ее разбудить! «Баиньки делаем…» И это – все? Это и есть проявление неистовой женской ревности и мести?

Пока Юдин справлялся с нахлынувшей на него очередной волной тупикового ужаса, Мила, мурлыча себе под нос песенку, подошла к входной двери, заперла ее на два оборота и сунула ключи в какое-то затаенное женское место. После чего вернулась в холл, села в кресло, закинула ногу на ногу и взялась за телефон.

– Ты кому звонишь? – спросил Юдин, чуя приближение чего-то еще более скверного, чем уже было.

– Маме, – ответила Мила, всем своим видом показывая, что делает это с необыкновенным удовольствием.

– Зачем?! – воскликнул Юдин. Упоминание о теще даже в самые светлые дни безнадежно портило ему настроение. Сейчас же слышать о ней было просто невыносимо.

– Чтобы приехала, – нараспев ответила Мила и приложила трубку к уху. – Чтобы приехала и увидела эту спидоноску своими глазами.

Юдин едва успел вырвать трубку из руки Милы.

– Не делай этого, я очень тебя прошу! – изо всех сил начал убеждать он. – Не надо маму! Не надо!

– Отдай телефон! – потребовала Мила. Она вовсе не хотела лишать себя такого редкостного удовольствия и наступала на Юдина очень даже решительно.

Только сейчас Юдин понял, что тещу он боится более всего. Это плотоядное существо, появившись тут, неминуемо взяло бы реванш, и победный вопль вырвался бы из ее крысиной пасти, и неописуемый восторг селевым потоком снизошел бы на нее. Вот оно! Свершилось! Я ведь говорила, что зять – мерзавец и ничтожество! Я ведь предупреждала, что он гадина! Наконец мы увидели его истинное лицо! Падай же на колени, жирный суслик! Сейчас ты за все ответишь – и за борщи, и за носки, и за навязчивые запахи!

Теперь он был готов на все, лишь бы не позволить теще отыграться, взять верх в их многолетнем и изнурительном поединке. Юдин затолкал телефонную трубку в джинсы, подобно тому, как еще совсем недавно надменный Аль Капоне совал за пояс пистолет. Но Милу это не остановило, хотя она давно забыла, как это делается и что есть интересного у мужчины в штанах.

– Милочка! – неузнаваемо меняясь, жалобно клянчил Юдин. – Давай обойдемся без мамы! Не надо беспокоить старушку! У нее сердце… Давление… Геморрой…

– Нет, без мамы никак не обойтись! – играя с Юдиным, как кошка с полупридушенной мышкой, возразила Мила. – Она будет главным свидетелем на суде. Поэтому должна все увидеть.

– На каком суде? – пролепетал Юдин.

– На бракоразводном! – ответила Мила, удивляясь тому, что муж задает такой глупый вопрос, и ловко вцепилась в его ремень.

– А разве ты собираешься разводиться? – развивал дискуссию Юдин, отступая в сторону кухни.

– А как же, миленький? С меня довольно! Натерпелась. Наелась.