– Здравствуйте, здравствуйте… Интересно бы узнать, по какому поводу…

Он не договорил, потому что девушка, осчастливив всех своим светлым взглядом, повернулась к Элле и проникновенно произнесла:

– Привет, мамуль…

На Эллу было страшно смотреть. В ее широко раскрытых глазах бесновались блики пламени.

– Марина? – прошептала она, отказываясь верить очевидному. – Ты?.. Но почему? Откуда?

И вдруг она в ужасе схватилась за голову, кинулась к девушке и схватила ее за плечи.

– Что?! – крикнула она. – Не тяни же!! Что случилось?! Почему ты здесь?!

Марина, испугавшись страха Эллы, отпрянула, отрицательно замотала головой и так же громко ответила:

– Да ничего не случилось! Что ты кричишь? Все нормально. Отец жив-здоров, просил передать тебе горячий привет… У меня барабанки полопались от твоего крика (она хотела сказать «барабанные перепонки»).

С опозданием наступила немая сцена. У Эллы отлегло на душе, она сразу обессилела и стала соответствовать своему возрасту. Опустив руки и ссутулившись, она медленно повернулась, сделала шаг в сторону Брагина, но тотчас передумала и поплелась к поваленной сосне, на которой верхом восседала Вера Авдеевна.

Брагин смотрел то на Марину, то на Эллу и не только не скрывал, но даже демонстрировал всем полное непонимание происходящего, очень смешно кривя нос и губы. Шубин напоминал попугая, который топчется по жердочке и двигает сложенными крылышками, так он ритмично переступал с ноги на ногу и пожимал плечами. Вера Авдеевна задумчиво курила и при этом выглядела монументально и величественно – этакий памятник Серьезному Человеку.

«Так это ее дочь!» – вдруг поняли все, причем почти одномоментно, и странная ситуация засверкала новыми гранями.

Брагин сделал нелепую попытку отойти от Эллы как можно дальше, направился к своей палатке и там, в густой тени, застрял – неподвижный и немой. Вера прикурила от окурка новую сигарету, что делала очень редко, в минуты особого душевного подъема. Шубин, правдоподобно заикаясь, предложил Марине добрать из кастрюли лисички, но настолько невнятно, что девушка приняла его слова за храп. Мира и Гера как-то незаметно оказались рядом и, поскольку центр внимания переместился с них на Эллу и ее дочь, принялись нашептывать друг другу нечто малозначимое и несерьезное.

– Какая неожиданная встреча! – ожила наконец Вера Авдеевна, нечеловеческими усилиями сдерживаясь, чтобы не кинуться в пляс. – Мы очень рады, очень! Подсаживайтесь в наш тесный и дружный кружок!

– Марина, так все же почему ты здесь? – глухим голосом спросила Элла. Стоя к костру боком, она смотрела в темный лес и обнимала себя за плечи.

– Соскучилась! – призналась девушка и посмотрела на маму влюбленными глазами. – А ты разве не рада?

Лицо Эллы окаменело. Пока она нервно жевала губы, продолжая удерживать себя в собственных объятиях, Марина, будучи девушкой воспитанной, сделала круг почета, представляясь каждому лично и при этом протягивая расслабленную ручку, словно крылышко.

– Марина Викторовна, – говорила она.

Брагина она не нашла в тени палатки, где он стоял еще минуту назад, постучала камешком по колышку.

– Але-о-о! Извините, я не знаю, как вас зовут!

– Хватит паясничать! – сердито крикнула Элла.

Марина, сотворив на своем лице любимое и, по всей видимости, наиболее доступное выражение («А что случилось? А я тут вовсе ни при чем!»), медленно приблизилась к матери.

– Почему ты на меня рассердилась, мамуль? – спросила она, не сводя своих наивных глаз с лица матери.

– Как ты узнала, что я здесь? – едва разжимая губы, спросила Элла. Она по-прежнему избегала смотреть дочери в глаза.

– Сердце подсказало… – И, нарочно сбиваясь и путаясь в словах, быстро заговорила: – А папа передает тебе привой большет. Он говорит, что очень тебя любит, что верит тебе, что ждет, и каждую минуту думает о тебе, и охапками покупает тебе цветы…

Звонкая пощечина заставила Марину замолчать. Опустив руку, Элла нервно дернула головой, повернулась к Вере Авдеевне и отрывисто, словно выкидывая из карманов камни, выкрикнула:

– У вас есть сигареты? Ну дайте же мне сигарету!

Марина застыла на сцене, коснувшись ладонью пылающей щеки.

– Теперь хватит, – шепотом произнесла она. – Она свое дело сделает… Приходи завтра, и ты найдешь меня вполне успокоенной. Финита ля комедия.

Теперь Элла, яростно раскуривая сигарету, смотрела на дочь в упор, и на ее губах, кажется, билась в агонии усмешка.

– Ну? – произнесла она. – Что ты выставляешь себя на посмешище? Кого ты из себя корчишь? Что ты этим хочешь сказать?