Открытые свидания проходили в большом зале, заполненном шестью рядами кабин, в каждом ряду было по 20 кабин, отделенных низкими перегородками. По краям комнаты были приподнятые мостики, с которых могли наблюдать охранники. Мы ожидали в большой накуренной камере своей очереди, сначала нас быстро обыскивали, затем мы получали цветной фартук с номером. Цвет фартука и номер соответствовали кабине. Когда все заключенные усаживались в своих кабинах, разрешалось войти посетителям. Их проверяли с собаками, но обыскивать их тюремные служащие не имели права. Жены и девушки обманывали собак, завертывая наркотики в клейкую пленку и пряча пакетики под одеждой. Пакетики передавали в начале или перед окончанием свидания, когда разрешалось поцеловать друг друга. Нас всех тщательно обыскивали, особенно тех, кто подозрительно целовался, у таких осматривали даже рот. Контрабандисты поэтому вынуждены были проглатывать свои пакетики, рискуя умереть, если пакетики лопнут. Позже они возвращали эти пакетики, как говорил Ронни, "из того или другого отверстия".

К концу срока заключенные встречаются с инспекторами, наблюдающими за поведением, чтобы обсудить условия освобождения. Инспектор вызвал меня 29 марта в помещение для встреч с юристами, где я увидел молодую женщину-инспектора, ожидавшую меня.

– В вашем деле есть что-то странное, – сказала она хмурясь. – Обычно мы встречаемся первый раз с заключенными за три месяца до их выхода на свободу, но о вас нам сообщили в министерстве внутренних дел всего два дня назад, и начальник тюрьмы хочет переговорить со мной о вас после нашей беседы.

Я подозревал, что здесь не обошлось без надоедливого вмешательства МИ-6, но ничего не сказал. Инспектор объяснила, что я буду под наблюдением в течение трех месяцев после освобождения, и в этот период меня снова могут отправить в тюрьму за нарушение условий освобождения.

За несколько дней до выхода из тюрьмы я был вызван мистером Ричардсоном для еще одного свидания с инспектором по надзору. По дороге в зал свиданий я думал, что снова увижу молодую женщину-офицера. Но на этот раз инспектор оказался мужчиной, который не улыбался и не протянул мне руку для приветствия.

– Томлинсон, вот ваши условия выхода на свободу. – Он протянул мне два листа. – Вам не разрешается покидать страну после выхода из тюрьмы и вам надо будет сдать оба ваши паспорта – британский и новозеландский – в отдел городской полиции. Вам не будет разрешено беседовать с какими-либо представителями средств массовой информации. Если вы нарушите эти условия, вас немедленно снова отправят в тюрьму. Вы понимаете?

Я кивнул, хотя мне трудно было поверить в то, что они смогли поставить меня в такие сталинские условия.

– И, наконец, вам не разрешается пользоваться Интернетом и электронной почтой.

– Неужели вы говорите серьезно? – рассмеялся я. – Может быть, вы еще скажете, что нельзя говорить по телефону и читать газеты?

Инспектор серьезно посмотрел на меня и ничего не ответил.

Добсон много раз повторял, что несколько последних дней перед освобождением покажутся мне самыми длинными в моей жизни, но на самом деле они мало отличались от других. Даже когда оставшиеся дни можно было сосчитать по пальцам, меня не покидало чувство гнева, вызванное моим заключением в тюрьму. То, как МИ-6 уволила меня, превысив свои полномочия, и лишила меня права разоблачить злоупотребления, потому что суды якобы были "ненадежны", а затем лицемерно и многословно использовала те же суды для моего осуждения, – все это еще страшно терзало меня. Я не мог смириться со своей судьбой, даже один день тюрьмы был для меня невыносим. Шесть месяцев вынужденного перерыва привели к тому, что моя решимость напечатать эту книгу окрепла еще больше.

Доброе утро, Томлинсон. Вас выпускают досрочно. – С этими словами мистер Ричардс в семь утра бодро распахнул дверь моей камеры. Он, конечно, не первый раз открывал двери тюрьмы, выпуская заключенных, но все еще получал от этого удовольствие. Прошлым вечером я раздал всю имевшуюся у меня еду, журналы и книги, оставив только несколько вещей, которые собирался спрятать в трюме лайнера. Мистер Ричардс дал мне время попрощаться с Добсоном и Луковкой.

– Удачи тебе с твоей книгой, и скажи им, что я невинный человек, – крикнул из своего угла Луковка.

– Надеюсь, я тебя здесь больше не увижу, – сказал мистер Ричардс, передавая меня с рук на руки сотруднику администрации.

Даже несмотря на то, что мое освобождение было делом решенным, не обошлось без ставших уже привычными тщательных обысков, рентгенов и долгих ожиданий в прокуренных помещениях.

А вдруг ты хочешь что-то стащить? – пояснил мне один из обыскивающих. – Тюремные робы сейчас особенно популярны.

К концу третьего часа в дверь просунулась голова одного из тюремщиков:

– Кто из вас Томлинсон? – пристально оглядев нас всех, спросил он. Я поднял руку.

– Сегодня в три часа дня вас ждут в Скотленд-Ярде, – серьезно объявил он. – И не забудьте взять ваши паспорта.

Освобождавшиеся вместе со мной заключенные развеселились и засвистели.

– Вот увидишь, в понедельник ты снова будешь здесь, – со смехом заметил один негр. – Они обвинят тебя в чем-нибудь еще, продержат в полиции все выходные и аккурат в понедельник привезут сюда.