Ни жене, ни детям не рассказал об этом Хлорриди, но кому-то все-таки поведал — иначе откуда бы это дошло до нас?

Сперва Хлорриди думал, что может победить прозрение своими победами — и часто пускал в дело свой меч. Потом был период, когда, угнетенный тоской, он избегал битв, а меч в ножнах одиноко поблескивал на стене. После — окончилась даже тоска. Все чаще Хлорриди без нужды обнажал меч и пытался прочитать надпись, нанесенную на его полотне знаками орнамента, а когда ложился спать, клал его на постель между собой и женой, и ночи напролет меч нашептывал хозяину что-то, чего не могли слышать другие.

И снова однажды утром показался Хлорриди на тропе, ведущей в заповедный лес — только стояло лето, а не осень, и приветливые деревья склонялись к нему зелеными ветвями. Вот и зеркальный склон крутой горы. Только место у ее подножия, где некогда Хлорриди пытался докопаться до земных недр, давно затянулось, как царапина.

— Возьмите обратно свой подарок, гномы! Все, что взято из земли, в землю возвращается.

Сказав это, Хлорриди вкопал в землю рукоятку меча и бросился грудью на острие.

Кости его, со временем высвободясь из сгнившей плоти, остались лежать там, где лежал труп — не в обычае гномов хоронить покойников, — и служили, должно быть, предостережением тем, кто еще приходил просить о помощи владельцев подземных кладовых. А куда девался меч? Этого никто не может сказать.

Из этой истории ты должен уяснить, Клаус, насколько опасно принимать в подарок предметы, сделанные гномами. И лучше бы тебе держаться подальше от этих существ. Ну, а мы, взрослые, пожалуй, потолкуем с твоим гномом, когда он явится в следующий раз.

— Чем же тебя так поразили эти истории, что ты желаешь раззнакомиться со мной?

Вопреки запрету отца, Клаус все-таки увиделся с Фердинандом; стоило ему по-настоящему пожелать, гном оказался тут как тут. Выслушав мальчика, он задал ему этот вопрос.

— Я? Я — не желаю! Но мои родители, взрослые, и я им верю… везде говорится о том, как гномы причиняли вред людям. Но, может быть, это выдумки?

— Нет, не думаю: что-то наподобие того действительно случалось. Но задумался ли ты, как ведут себя люди в описанных историях? Франца доводит до беды жадность и стремление взять то, что ему не принадлежит… да-да, не спорь: ведь ему было прямо сказано, что золотой след ведет в сокровищницу короля гномов! Хлорриди привела в гору месть, и он тоже получил по заслугам: горные кузнецы его предупреждали, что меч — не простое оружие. В конце концов, мы, гномы, не в состоянии причинить человеку и половины того вреда, который он причиняет себе сам.

— Что-что?

— Нет, я просто хотел сказать, что и Франц, и Хлорриди — оба были наказаны справедливо.

— А как же их жены и дети?

— О них им следовало подумать раньше.

— Ты, наверное, прав, но от твоих слов становится не по себе. Всю свою сознательную жизнь я мечтал о необычайных существах и приключениях, которых не бывает в нашей деревне; и вот выясняется, что необычайное слишком чуждо, а приключения слишком страшны, чтобы я был в силах это вынести. А если я совершу что-нибудь, с вашей точки зрения, нехорошее, не попаду ли и я в стеклянную бутылку, в подземелье или куда-нибудь поглубже того? Уж лучше мне последовать матушкиному совету и держаться подальше от гномов!

— Поверь мне, это было бы крайне прискорбно — и для всех нас, и для тебя самого. Не делай поспешных выводов.

— Ты сам говорил, что теплота человеческих чувств для гнома непонятна — поэтому вы с легкостью совершаете поступки, которые нам кажутся жестокими.

— И опять я призываю тебя — не торопись. Лучше послушай еще одну историю, в которой как раз и повествуется о том, как может гном полюбить человека.

Речь пойдет об одной принцессе, которая занозила ногу, когда пошла гулять босиком — в те времена, о которых говорится, Клаус, принцессы часто бегали босиком, и случалось им самим стирать белье, и своими белыми ручками они не гнушались, подобно мастерицам-золотошвейкам, украшать вышивкой покровы и скатерти, что в нынешние времена редко с ними случается. Но, несмотря на то, что принцесса надевала обувь — кожаные красные сапожки — только при гостях, она все же была принцессой. Были у нее два брата-короля, правившие вместе — потому что королевство было невелико, и если делить его, вообще ничего не осталось бы; звали их, кажется, Фридрих и Гунтер. А как звали принцессу на вашем языке, не могу сказать — не знаю; в те времена женщины считались столь малоценными существами, что имена их запечатлевались только в том случае, если женщине доводилось стать героиней или злодейкой, или тем и другим сразу. А наша девушка была тихой и совсем не стремилась к власти, и если бы не ее кровь, люди не обращали бы на нее особенного внимания.

А кровь — да, странная и древняя кровь текла в ней, Клаус. Любого князя, короля или царя могла она облагодетельствовать, если бы слила эту кровь с его кровью — от нее любая корона стала бы несокрушимой!

А девушка совсем про это не думала. Так молода она была, что еще любила играть в мяч и в куклы, и повсюду бегала, и забиралась в такие места, куда ни за что не заглянет взрослый человек.

Вот и в тот раз она отдалилась от родного замка, и где-то на задворках нашла приземистое сооружение — не то опустившийся от времени каменный сарай, не то грот — вход в которое был забран решеткой. Насколько он был велик внутри и что скрывалось за решеткой, не позволяла увидеть темнота. Не в силах сопротивляться любопытству, принцесса подобралась поближе и, стараясь хоть что-нибудь разглядеть, ухватилась за решетку и привстала на цыпочки…