Рассмотрение полученной разведкой информации в высоких инстанциях с участием руководства КГБ, разведки и Внешторга не дало хода амбициям торговых профессионалов и заставило их признать несовершенство конъюнктурной системы. Если учесть, что только ТХИ ежегодно закупал более чем на 2 миллиарда долларов, то можно представить, сколько переплатила западным фирмам моя страна.

Чувствовал ли я себя в этой ситуации именинником? И да, и нет. Во-первых, чуть не вылетел из Внешторга и даже из собственного ведомства — «чуткие» кадровики грозили мне увольнением «за подрыв авторитета КГБ». Во-вторых, меня не привлекали лавры, добытые путем конфликта с сильными мира сего во Внешторге. И тем не менее я поработал там еще более десяти лет и, думаю, весьма успешно.

Радовало торжество правды, пусть довольно шумной, но все же в интересах государства. Я глубже стал понимать, что безопасность его — это не только работа военного контрразведчика, ноу-хау и образцы по линии НТР, но и прямой экономический вклад в дело моей Родины.

С оперативной точки зрения в этом деле мне помог японский источник, который подсказал о завышении цен Западом. Но это «чудо» в отношениях КГБ и Внешторга не могло бы свершиться, если бы не мой частный визит в ЦК КПСС к старому знакомому — тому самому Виктору Сергеевичу, с которым судьба свела меня в Англии и которого я принимал в Японии.

Редкий случай, но здравый смысл восторжествовал в плановом хозяйстве страны, где работали по принципу: «Все, что не из руководящих уст, то от лукавого».

Год закончился для меня весьма неплохо. Начата работа с японскими источниками, получена информация и образцы, появились новые полезные контакты среди бизнесменов и специалистов в ФРГ, Австрии, Франции. И все же моими любимыми источниками были японцы. А главное удовлетворение я получил в результате завершения разработки японского специалиста, которого назвал «Фузи».

Ни электроника, ни химия, ни, тем более, атомная энергетика не могут существовать без сверхчистых материалов. Как правило, получение абсолютно чистого материала зависит от технологии очистки. Это сейчас по телевидению домохозяйкам предлагают систему получения сверхчистой воды. А тогда, в середине шестидесятых, специальные вещества для очистки — ионообменные смолы (амберлиты) находились в стадии эксперимента. Универсальных смол не было, их нет и сейчас, а были избирательные — для каждого материала была своя.

Разведывательное задание гласило: добыть образцы и технологию производства экспериментальных ионообменных смол серии «X». Нужно было искать источник, который смог бы на регулярной основе передавать образцы и информацию, в первую очередь американского производства. Еще в Японии, разобравшись со спецификой проблемы, я стал наносить визиты химическим компаниям и специализирующимся в области очистки воды фирмам.

Исходил из того, что японцы очень беспокоились о качестве своей продукции на мировом рынке. А оно зависело от качества исходного сырья. Предполагалось, что группа крупнейших корпораций, известных в Японии как «большая десятка», — дзайбацу, наладит для собственных нужд производство ионообменных смол, вернее всего, по американской лицензии. Так оно и случилось. Удалось установить оперативный контакт со специалистом на основе интереса его к СССР. Себя он считал социал-демократом, а в прошлом был японским комсомольцем.

«Фузи» плохо говорил по-английски, но все же мы нашли общий язык. Еще в Японии он передал информацию и образцы для атомной, химической, электронной промышленности, описания к ним, а для двух — ноу-хау.

Всего два раза побывал «Фузи» в СССР: на торгово-промышленной выставке и проездом в Европу, но этих встреч и контактов в Японии было достаточно, чтобы установить оперативные отношения. В последний визит в Москву я встретил «Фузи» в гостинице и построил его программу пребывания таким образом, чтобы максимально поддержать в нем добрые чувства к моей Родине. Он мечтал побывать в Ленинграде — колыбели Октябрьской революции. Мы поехали в город на Неве, совершили экскурсии по нему. Но наибольшее впечатление на него произвело Пискаревское кладбище, где захоронены шестьсот тысяч ленинградцев, умерших в блокаду от голода и от ран, убитых при защите города.

Когда я перевел трагические строки дневника Тани Савичевой, «Фузи» окаменел и дрожащей рукой коснулся стекла, под которым лежали листочки из 1943 года. Это было эхо войны, сравнимое разве что с эхом Хиросимы — для японцев, Орадура — для французов, Хатыни — для белорусов, Пёрл-Харбора — для американцев и Ковентри — для англичан.

Перед памятником матери-Родине «Фузи» упал на колени и надолго замер, сложив ладони перед лицом. Думается, он испытывал такое же чувство личной вины за содеянное человеком, что испытал я у символической могилы жертвам атомной бомбардировки в центре Хиросимы.

В Москве мы посетили музей-квартиру Николая Островского. Я знал, что «Фузи» относился к личности писателя с большим уважением и приход в музей был для него своеобразным праздником.

— Максимов-сан, «Как закалялась сталь» я читал в Японии еще до войны, — воскликнул взволнованный «Фузи», когда нашел знакомую книгу на японском языке. — Читали скрытно — она была в Японии запрещена.

Работник музея — близкий Островскому — человек предложил расписаться в книге отзывов. Сделать это я попросил не под своей фамилией, а просто «Фузи» — его чувства к Островскому в Японии могут и не понять, «Фузи» согласился.