Но чувства собственного достоинства он не потерял. И посему просит свою проповедь напечатать с его именем, отчеством, и, самое главное, без пропусков.

Ему нужно две копии – одну "отослать на родину в Рассею": ссыльный трогательно не забывает своей станицы. Тимофей Михайлович призывает Толстого всемерно помочь издать его труд, на пользу человечеству и во славу Бога, а в успехе он уверен: "У меня много написано, а лучшие меня писатели с этого еще в 10 раз более умножат, и выйдет из того громадная книга под названием трудолюбие, или радость земледельца. Тогда эти книги многие тысячи людей наперерыв расхватят, чем вознаградятся все Ваши труды и издержки десятерицею. А от Бога какая Вам за то будет награда, оценить ее выше нашего разума.

Тут как в зеркале ясно видно, что правосудное небо Вам, Л.Н., поручает вывести первородный закон из тьмы неведения на свет познания. И потому, Л.Н., напрягай все возможные силы привести все это в Богу угодный и людям полезный порядок". (Читал ли когда-нибудь Бондарева Владимир Ленин? Образ зеркала в отношении к Толстому кажется неслучайным. Напомним, что в феврале 1897 г. Ульянова ссылают в село Шушенское Минусинского округа Енисейской губернии, его друга Глеба Кржижановского – в субботническое село Тесь. Таким образом, пути сектанта и революционеров могли пересечься в Минусинском музее. Один из исследователей творчества Бондарева ссылается на Феликса Кона, утверждая, что в ссылке Ленин ознакомился с рукописями Бондарева. Подтверждения этому, впрочем, нигде не нашлось118. Но и преувеличивать значение слова "зеркало" не имеет смысла: это общее место о Толстом встречается не так редко, например: "Твой разум – зеркало.

Безмерное оно" (A.M. Жемчужников о Льве Николаевиче Толстом, 1908 г.).

В письме Толстому Давид Абрамович указывает, что он в течение 6 лет разработал 250 вопросов – "статей", как он выразился. Главный источник его вдохновения – Ветхий Завет, что он и подчеркивает: "И все эти доказательства я брал только с допотопного времени, а ниже по закону не спущался"119.

Ответ Бондарева Толстому носит программный характер. Переходя к положению крестьянства, он жалуется на их разобщенность: "разделение братьев на разные семейства и на одиночество". Все это увеличивает их нищету и "убожество". Он призывает к созданию артели – "единодушной и единосердечной", в первую очередь исходя из гуманных соображений помощи сиротам и нуждающимся. Все эти мысли Бондарева были бальзамом для толстовской души, подготовленной к восприятию учения Бондарева письмом Энгельгардта. Конец письма Бондарева свидетельствует о том, что он пренебрег советом Толстого (и не только его) не пытаться ознакомить министров и царя со своим "первородным законом".

Списки труда Бондарева пересылались русскими интеллигентами друг другу. Одним из пламенных апологетов Давида Абрамовича стал писатель Николай Николаевич Златовратский (1845-1911), человек демократического лагеря, живо интересовавшийся положением русского крестьянства. Рукопись Бондарева он получил от Толстого через Марию Александровну Шмидт (1843-1911), известную последовательницу Толстого. Очарованный Златовратский пишет письмо Льву Николаевичу, где благодарит его: "До сих пор не могу освободиться от впечатлений, которые она (рукопись. – С. Д.) произвела на меня. По-моему, это документ высокой важности. Впрочем, простите, что это я говорю Вам. Вы давно оценили его в тысячу раз лучше". Далее он напоминает Толстому о скорейшем исполнении его обещания – написать предисловие к предполагаемой публикации "Торжества Земледельца"120.

Толстой отвечал Златовратскому 20 (?) мая 1886 г.: "Я душевно радуюсь тому сочувствию, которое вы выражаете и испытываете к Бондареву. Я еще больше полюбил вас за это. Я написал кое-что в виде предисловия. Пожалуйста, прочтите и напишите мне свое мнение. Я очень недоволен написанным"121. Недовольство вызвано было, вероятно, желанием обойти цензуру, а для этого надо было приспособить текст – занятие не из приятных. Для Златовратского же вообще был важен факт участия великого писателя в пропаганде идей сибирского мужика: "В высшей степени важно и знаменательно для меня то, что Ваше предисловие сопровождает сочинение мужика Бондарева, признавая тем самостоятельное право за народным сознанием аналитически относиться к явлениям жизни"122.

Златовратский в отличие, например, от Глеба Успенского в своих произведениях всегда идеализировал русского крестьянина. По ироничному замечанию С.А.

Венгерова, Златовратский, видный представитель "мужицкой беллетристики", даже в мелочах крестьянской жизни всегда видел некие глубинные "устои", а "серенький мужичок сплошь да рядом превращается… в какого-то эпического Микулу Селяниновича, который часто говорит былинным складом и чуть не белыми стихами"123. Венгеров намекал на роман писателя "Устои". (Сам же Венгеров был и редактором народнического журнала "Устои"). Златовратский же был автором повести "Золотое сердце" – отсюда его поклонники, например Я.Л. Тейтель, обыгрывая и его фамилию, называли его тоже "золотое сердце", отмечая тот же слащавый стиль в отношении к мужику-пахарю. Как народник, он преклонялся перед любым народом, в том числе и еврейским: каждый несет искру Божию и является источником правды и истины124. Наконец-то добрейший Николай Николаевич получил в реальной жизни настоящего былинного героя, да еще пишущего не менее красочно и темпераментно, чем Аввакум. Было от чего прийти в восторг. До конца дней у Н.Н. Златовратского в его кабинете висела увеличенная фотография Давида Абрамовича Бондарева. Но состоял ли он в переписке с ним – нам неизвестно, хотя даже в его письмах дочерям всплывает имя Бондарева125.

Интересна история фотографий Бондарева. Благодаря ссыльным народовольцам Давида Абрамовича несколько раз снимали в Минусинске, и фотографии были разосланы писателям, в том числе и Льву Толстому, который в ответ выслал автору "Торжества земледелия" свое изображение126. К сожалению, фотографический снимок Давида Абрамовича с группой минусинских ссыльных исчез. Его же портрет кисти И.

Волгужева находится в Толстовском музее в Москве127. И если мы заговорили о внешнем облике субботника, то хорошо знавший его Белоконский писал: "Ему было тогда более 70 лет, что не мешало Бондареву быть еще здоровым человеком; черты лица Бондарева напоминали еврейский тип"128. Замечательно – Бондарев превратился в настоящего библейского пророка! Суть перешла во внешность. А в далекой сибирской деревушке хранилась фотографическая карточка великого писателя. В одном из писем Бондарева Толстому говорится об этом: "А меня за что уважаешь?

Даже и портрет мой показывает меня со всех 4-х сторон, сверху и снизу, изнутри и извне, что я по будням заношен, да, впрочем, и твой портрет никакой пышности не представляет, а показывает тебя в великих трудах изнуренного челов[ека], одна рука за поясом, рубаха посконная, холщовая, на голове и на бороде волосы в беспорядке, и несколько сгорблен. Что я говорил в особой от людей комнате ночью заочно с тобою, смотревши на твой портрет, мне кажется, что эти мои слова прозвучали по всему шару земному и прогремели по всему кругу небесному"129.