На самом деле чиновник владел не самой должностью, а той суммой, которую первоначально уплатил королю в качестве залога; таким образом, его жалованье являлось процентами с этого первоначального капитала; его преемник должен был возместить своему предшественнику уплаченную им сумму и стать кредитором короля вместо предыдущего держателя должности. Таким образом, король всегда владел деньгами, внесенными за должность, пока эта должность существовала, и если решал ее упразднить, то должен был вернуть деньги чиновнику. В XVII веке создание должностей стало для короля обычным средством получения доходов. Как выразился министр Поншартрен, каждый раз, когда его величеству было угодно создать должность, Богу было угодно создать болвана, который бы ее купил. К 1660 году во Франции было более сорока пяти тысяч должностей (на население в двадцать миллионов человек). Во время войн Короля-Солнце, особенно войны за Испанское наследство, это количество еще увеличилось.

Придворные должности были объектом вожделения, поскольку, являясь, как правило, чисто номинальными, а потому необременительными, приносили своим владельцам ряд привилегий: избавление от прямых и косвенных налогов (в частности, от налога на сделки с недвижимостью), служебную квартиру и право на рассмотрение гражданских тяжб в особом дворцовом суде вместо обычных судов. В 1653 году умер «капитан королевского вольера», и лейтенант французских гвардейцев д'Артаньян тотчас написал кардиналу Мазарини, прося разрешения купить эту должность за шесть тысяч ливров – эти траты должны были быстро окупиться, поскольку должность приносила доход в тысячу ливров в год и служебную квартиру рядом с Лувром. У него немедленно нашелся соперник – родственник Кольбера Этьен Лекамю, смотритель королевских резиденций, предложивший за должность целых двадцать тысяч. Но Мазарини уже дал обещание д'Артаньяну, и в 1654 году тот получил патент на должность капитана-консьержа королевского вольера (почетный титул, не требовавший абсолютно никакой деятельности) и переехал с наемной квартиры в домик по соседству с Лувром. Эту должность ему потом пришлось продать, чтобы набрать денег для покупки капитанского чина. В 1666 году король решил отблагодарить д'Артаньяна, бывшего к тому времени уже лейтенантом мушкетеров и отличившегося во время войны в Голландии, пожаловав ему придворную должность «смотрителя охоты с гончими на косуль». Вероятно, эта должность уже не была чисто номинальной и требовала если не присмотра за сворой гончих, то умения ладить со сворой придворных. Д'Артаньяну это оказалось не под силу, и через три недели после назначения он подал в отставку. Король упразднил саму должность, назначив вместо одного «капитана» двух «лейтенантов». Но его верный слуга не остался внакладе: в начале следующего года он получил чин капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, приравненный по своей значимости к придворному чину камергера.

Продажность должностей была закреплена введением в 1604 году особого ежегодного налога – «полетты» (по имени королевского секретаря Шарля Поле), составлявшего шестидесятую часть от стоимости должности. До этого времени после смерти чиновника должность возвращалась к королю, если только ее владелец не успевал передать ее другому лицу, уплатив отступную пошлину не менее чем за сорок дней до своей кончины. Теперь же чиновник мог назначить себе преемника (с согласия короля). Существовала торговля должностями, и в газетах даже помещали объявления об их продаже; иные должности переходили от отца к сыну. Так, Жозеф де Форбен, поручик первой роты мушкетеров и полковник кавалерии, серьезно раненный при Рамильи, был вынужден продать свой армейский чин. Выйдя в отставку, он сделался губернатором Антиба – эту должность он унаследовал после смерти своего отца.

На Генеральных штатах 1614 года представители третьего сословия потребовали отменить полетту, однако этого не произошло. Эдикт от 1771 года установил размер этого ежегодного налога в сотую часть от стоимости должности по оценке самого чиновника, благодаря чему доходы короля от взимания этого налога возросли более чем в два раза (3,6 миллиона ливров). Впрочем, в XVIII веке многие должности не облагались налогом; к ним относились, в частности, должности интендантов, бальи и сенешалей [32] , лесничих. (Должность великого бальи приносила сто тысяч ливров ренты, а должность главного лесничего – наследное дворянство.) Продажность должностей была отменена в 1789 году.

Товарищ д'Артаньяна Франсуа де Монлезен, господин де Бемо и дю Боз, бывший одно время капитаном гвардейцев Мазарини, тридцать лет прослужил комендантом Бастилии – это была прибыльная должность с окладом в тысячу ливров в месяц. Еще в бытность свою мушкетером Бемо так намаялся от безденежья, что теперь думал только о том, как набить свой карман. Бастилия же официально считалась домом для «гостей» короля, на содержание и пропитание которых тот выдавал «управляющему» определенную сумму денег – в зависимости от социального положения «гостя». Сумма эта была довольно внушительной, однако заботами коменданта не уходила целиком на то, чтобы «постоялец» баловал себя кулинарными изысками. Войдя во вкус, Бемо не ограничился одной Бастилией и стал к тому же комендантом Форта Нотр-Дам де ла Гард (Девы-Хранительницы) в Марселе. В результате он, по словам Бюсси-Рабютена, стал «самым богатым дворянином во Франции» и дал в приданое двум дочерям по восемьдесят тысяч экю.

На посту коменданта Бастилии Бемо сменил другой бывший мушкетер – Бенинь Довернь де Сен-Map, к тридцати восьми годам дослужившийся до звания сержанта своей роты, а затем получивший, по рекомендации своего капитана д'Артаньяна, должность коменданта тюремной башни Пиньероля. Ею он заведовал с 1665 по 1681 год, охраняя, в частности, Фуке, Лозена и знаменитую таинственную «Железную маску». Человека в железной маске затем перевели в Форт Эксиль под Турином, и охрану этой крепости поручили Сен-Мару. Оттуда в 1687 году оба перебрались на Леренские острова в бухте Канна (узника держали в форте на острове Сент-Маргерит), а через год – в Бастилию, ставшую последним приютом и узника, и тюремщика. (Человек в железной маске скончался в 1703 году, а Сен-Map – в 1708-м в возрасте восьмидесяти двух лет.)

Во все времена король стремился расставить верных себе людей на ключевые посты, и порой бывшие мушкетеры, доказавшие свою преданность и компетентность, оказывались на довольно высоких и ответственных должностях – например губернатора.

Губернатор провинции обладал властью устанавливать налоги, собирать войска, располагать по своему усмотрению местными финансами и экономическими ресурсами; он вершил правосудие, обладал правом помилования и возведения в дворянство, мог узаконить незаконнорожденных, предоставлял городам право на проведение ярмарок и мог иметь собственную гвардию. Должность губернатора провинции могла передаваться по наследству, создавались целые династии, к которым относились как к господам той или иной области. (Так, представители древнего гасконского рода Роклоров часто были губернаторами Гиени, а Антуан де Гйш, герцог де Грамон, стал губернатором и генеральным наместником короля в Наварре и Беарне после смерти своего отца.) В эпоху абсолютизма губернаторские полномочия были сильно урезаны, чтобы избавить короля от опасности того, что губернатор крупной провинции окажется непокорным вассалом и направит свои войска против своего сюзерена. Губернаторы, как и маршалы, должны были приносить присягу королю; в конце XVII века это была уже чистая формальность. Так, маршал де Дюрас, назначенный губернатором Франш-Конте, принес присягу аж через тридцать лет после своего утверждения на этот пост, и то лишь потому, что на этом настояли слуги короля, следившие за такими вещами и получавшие за это жалованье. От всего былого могущества губернатора осталось, по сути, право на почетный въезд в главный город своей провинции при вступлении в должность.

Во время связанной с этим торжественной церемонии главный городской магистрат подносил новому губернатору определенную сумму денег; считалось хорошим тоном не принять это подношение. Экстравагантный герцог де Ришелье, назначенный губернатором Гиени и Бордо, и здесь оказался «в своем репертуаре»: когда ему поднесли поднос с грудой золота и при этом намекнули, что его предшественник в свое время отказался от подобного дара, герцог возразил: «Я знаю, что мой предшественник неподражаем во всем, я даже не смею претендовать на то, чтобы походить на него», – и забрал золото.