– Скажите, как пройти в Россию? – с самым серьезным видом вопрошает Глезденев у встречной смугляночки.

Та начинает добросовестно разъяснять, думая, что нужна гостиница.

– Да нет, я имел в виду республику, – щерится Валерка, довольный собственной находчивостью.

Девица улыбается: майор-летчик такой непосредственный и обаятельный.

«Россия» была излюбленным местом «фрунзачей». Летом во дворе варился плов, а в ресторане можно было заказать ледяную окрошку. Общим же местом сосредоточения компаний были гостиничные этажи, где располагались по-застойному щедрые буфеты с цыплятами табака, свежезажаренным толстолобиком, формочки слюдяного холодца, узбекской самсой с мясом и луком, душистыми лепешками, зеленым чаем, сладостями, ну а кроме того, коньяком и сухим столовым вином, которое мы именовали «добрым старым бургундским».

В моей старой деловой тетради есть хулиганская запись-диалог, написанный во время какого-то собрания или совещания. Характерный глезденевский почерк:

– Пить пойдем?

– Бухать?

– Буль-буль!.. Легенды нет? Приехала комиссия из Москвы – вот и вся легенда. Надо было встречать, устраивать, ублажать…

Он мог «забурить» куда-то на целую ночь и появиться утром слегка небритым и уставшим. Впрочем, это считалось в порядке вещей. Где-то в чужой компании он мог и приврать, прихвастнуть, «навешать лапши на уши», впрочем, без конкретной какой-то для себя выгоды. Однажды он прицепил на бланк душманского удостоверения, захваченного среди прочих трофеев на операции, свою фотокарточку и подписал фамилию. Подобные шутки доставляли ему несказанное удовольствие.

Эпоха корчилась от фарса… Генеральный патриарх, собравши силу в дряхлеющей деснице, получал под аплодисменты Золотое Оружие.

Мы все дурачились. Валерка копировал бровеносца. Было до колик похоже. В какой-то странной компании ему сказали: «Ох и погоришь, ох и доиграешься!»

Наши застолья были вполне человеческим проявлением схватить от жизни как можно больше. Глезденев балагурил, смеялся, с пол-оборота заводил компанию, но всегда помнил о третьем тосте. Он так и говорил: «Ребята – третий тост!» И все смолкали, вставали молча, и если кто-то забывшись или по незнанию протягивал руку со стаканом, чтобы чокнуться, Глезденев аккуратно останавливал: «Погоди». Третий тост был за погибших в Афганистане. Эта традиция была священной во всей 40-й армии. Чтили ее и мы.

Глезденев заболел Афганом сразу и навсегда. «Афганцы» были для него если и не святые, то все почти герои, люди, которые живут по высшей шкале. И для Валерки, который очень ценил дружбу и всегда был надежным как друг, фронтовое братство являлось священным и высокочтимым. Он хотел быть, как «афганцы». Вскоре он пробил себе командировку, спешно экипировался в полевую форму с портупеей, получил у своего подчиненного Саши Краузе пистолет Макарова с патронами (тот заведовал выдачей оружия), выслушал наставления Юры Попова: «Выбери один гарнизон. Стань там своим человеком». И рано утром отправился на военный аэродром.

О дальнейших событиях мне рассказал Николай Иванов, который в то время служил в десантной дивизионке в качестве ответственного секретаря.

– Получилось так, что я прибыл в Афганистан, а через пару месяцев в Ташкент распределился Глезденев.

Потом произошла наша встреча… Позже я просмотрел свои дневниковые записи. И вот нашел фразу: «Прилетел Валерка…» Это было 4 декабря 1981 года, пятница…

Сам же я прибыл в ДРА 24 июня 1981 года. Помню, мы летели через Ташкент. В Тузеле у нас была посадка – всего на два часа для заправки, поэтому Валеру я не увидел. Вылетали же мы с чкаловского аэродрома под Москвой. Это была как раз первая замена. Мы меняли тех, кто первым входил в Афганистан. Шла эта кампания централизованно, собрали около 300 офицеров, объяснили ситуацию, что, как и почему. Меня вызвали из Прибалтики, где я служил ответсекретарем.

И вот тот день 4 декабря.

Встреча произошла, как сейчас помню, у палаток комендантской роты. Обнялись, сразу град вопросов: куда, насколько… У Глезденева, как всегда, конечно, тысяча планов: побывать, полетать, посмотреть. И уже на следующий день он отправился с вертолетчиками на боевой вылет. И вот такое получилось совпадение: первый бой был на вертолете и последний тоже на вертолете. Причем летал оба раза с вертолетчиками одного и того же полка.

Я волновался за него, но не отговаривал, потому что нельзя отговаривать журналиста, который специально прилетел сюда, чтобы увидеть Афганистан воочию, а не отсиживаться в холодке. Хотя были и такие журналисты, которые отсиживались в модулях, наши офицеры на них косо смотрели. У Валеры же характер был не такой. Я знал, что он полетит в любом случае, обязательно пойдет туда, где жарко. Улетел он утром, часов в 10, а появился, как и всегда, внезапно, к обеду. Разреженность воздуха была большая, и днем особо не летали. У меня как гора с плеч свалилась, мы снова обнялись. И первое, что он показал мне, – это свои руки. Они были исцарапаны, в крови. «Как это у тебя получилось?» – спрашиваю. «Коля, я стрелял!» – выпалил он. «Подожди, где стрелял, как?» Оказалось, когда они летели над горами, по вертолету открыли огонь. Они открыли ответный. Борттехник стрелял из пулемета, который, как обычно, устанавливается в проеме двери или в хвосте, а Валера помогал снаряжать пулемет лентами, подавал их, затем сам стрелял и вот этими лентами в суматохе исцарапал себе руки.

Немного придя в себя от возбуждения, он достал блокнот и показал какие-то торопливые записи.

Еще не остыв, он отправился в модуль: «Погоди, Коля, я все это сейчас запишу, чтобы не забыть». Полтора часа он не показывался, набрасывал, расшифровывал свои торопливые записи. Потом уже пошли на обед… Вот так состоялось у него боевое крещение – 5 декабря, в субботу. Он был страшно доволен этой вылазкой. Потом Глезденев поехал в штаб армии представляться, ездил по Кабулу. Жил он с нами в комнате и потом, когда приезжал, останавливался всегда у нас. Летал он в командировки в одной и той же полевой форме, в фуражке, портупее с пистолетом. Когда же вылетал на операции – получал у нас в дивизии автомат и всюду ходил с ним.

Он был безотказен: если его просили взять передачу, посылку, письма и переправить потом домой – никогда не отказывал. Валеру нагружали, как афганского ишака, по самую макушку. Сохранился снимок: мы вдвоем с Валерой стоим возле нашей редакции в Кабуле. Я держу его военное пальто, а он с двумя свертками – вечными передачами.

У него было много друзей в дивизии. Я кого-то еще не знал, а он уже махал рукой, кричал: «Здорово!»

Когда я летал в командировки через Ташкент, естественно, тоже заходил во «Фрунзевец» и останавливался у Глезденева.