Девушка поколебалась, потом покачала головой.

— Боитесь, что ваши соседи сочтут это дурным?

Джесси мило поджала губки и сказала:

— Я не очень забочусь о том, что говорят люди, но ведь это и вправду будет нехорошо?

— Вовсе нет. Позвольте мне успокоить вас. Я пробуду здесь всего дня два, и нам вряд ли придется встретиться еще, но, прежде чем я уйду, я был бы рад оказать вам хоть небольшую услугу.

Говоря это, Кенелм перестал ворошить сено и, облокотившись на грабли, в первый раз внимательно посмотрел на прекрасную работницу.

Да, она решительно хороша, хороша на редкость: ее пышные каштановые волосы были изящно причесаны и убраны под соломенную шляпу, без сомнения, ее собственной работы, ибо ничто так не развивает в деревенской девушке кокетства, как умение плести шляпы. У нее были большие кроткие голубые глаза, тонкие мелкие черты, а лицо, хотя и со здоровым румянцем — нежнее, чем обычно у сельских красавиц, подверженных действию ветра и солнца.

Она улыбалась, слегка краснея, пока Кенелм рассматривал ее, и, подняв глаза, бросила на него кроткий и доверчивый взгляд, который Мог бы пленить философа и обмануть завзятого волокиту. И все же Кенелм по интуиции, которая часто бывает вернее рассудочного знания, полного сомнений и противоречий, тотчас почувствовал, что в душе этой девушки кокетство, может быть, бессознательное, соединялось с невинностью ребенка. Он склонил голову и отвел от девушки свой пристальный взгляд, проникаясь к ней такой нежностью, точно она была ребенком, искавшим его покровительства.

"Непременно, — решил он, — я непременно должен отколотить Тома Боулза! Впрочем, сперва надо выяснить: может быть, в конце концов, он ей нравится".

— Конечно, — продолжал он вслух, — вы пока еще не представляете себе, чем я могу быть вам полезен. Прежде чем объяснить это, позвольте спросить, который из работающих в поле Том Боулз?

— Том? — удивленно и испуганно воскликнула Джесси, побледнев и поспешно оглянувшись. — Вы испугали меня, сэр, но он вообще не работает в поле. Откуда вы знаете про Тома Боулза?

— Пообедайте со мной, и я вам расскажу. Посмотрите, там, под шиповником, у воды, есть тихое местечко. Видите, все заканчивают работу. Я схожу за кружкой пива, а потом с вашего разрешения вернусь к вам.

Джесси помолчала, словно все еще ничего не решив. Потом, взглянув на Кенелма и успокоенная серьезным и добрым выражением его лица, пролепетала еле слышное согласие и пошла к шиповнику.

Так как солнце стояло теперь высоко над головой и стрелка на часах деревенской колокольни, как бы парившей над живыми изгородями, показывала первый час дня, все прекратили работу, и в поле все сразу стихло, Часть девушек пошла обедать домой, оставшиеся уселись в стороне от мужчин, а те устроились в тени большого дуба у живой изгороди, где их уже ждали бочонки с пивом и кружки.

— А теперь, — сказал Кенелм, когда оба они, окончив свою простую трапезу, сели под тенью шиповника у воды, окаймленной в этой части высокими камышами, приятно шелестевшими под легким ветерком, — теперь давайте поговорим о Томе Боулзе. Правда ли, что вы не любите этого славного молодого человека? Я говорю: «молодого» лишь на основании личного предположения.

— Любить его? Да я видеть его не могу!

— А всегда ли вы ненавидели его? Наверно, в свое время у него были основания предполагать нечто другое, правда ведь?

Девушка нахмурилась и ничего не ответила. Она сорвала нарцисс и безжалостно оборвала его лепестки.

— Боюсь, что вы привыкли обращаться с вашими обожателями не лучше, чем с этим несчастным цветком, — строгим тоном сказал Кенелм. — Но смотрите, иногда в цветке скрыто жало пчелы. Я вижу по вашему лицу, что вы дали отставку Тому Боулзу после того, как вскружили ему голову.

— Нет, я вовсе не такая уж плохая, — сказала Джесси несколько пристыженно, — но я была глупа и ветрена, признаюсь в этом. И когда он обратил на меня внимание, мне было это приятно, хотя я ничего особенного и не думала. Мистер Боулз (она сделала ударение на мистер) видите ли, не пара для такой бедной девушки, как я. Он ремесленник, а я всего лишь дочь пастуха, хотя, правда, мой отец скорее управляющий у мистера Сэндерсона, чем простой пастух. Я никогда не думала об этом серьезно и не знаю, почему он так загорелся.

— Итак, Том Боулз — ремесленник. Какое же у него ремесло?

— Он кузнец, сэр.

— И мне сказали, что он красивый молодой человек.

— Не знаю, право. Он очень высокий.

— Отчего вы так невзлюбили его?

— Прежде всего за то, что он обидел моего отца, смирного, робкого человека, и угрожал бог знает чем, если отец не заставит меня дружить с ним. Заставить меня! Но мистер Боулз — опасный, злой, вспыльчивый человек, и — не смейтесь надо мной, сэр! — мне как-то ночью приснилось, что он пришел убить меня. Я боюсь, что это так и будет, если он останется здесь. И мать его этого опасается. Она женщина очень хорошая и хочет, чтобы он уехал, а он не желает.

— Джесси, — тихо проговорил Кенелм, — я сказал вам, что хотел бы быть вашим другом. Я не могу быть для вас ничем иным, но другом готов быть с радостью. Можете вы положиться на меня как на друга?

— Да, — твердо ответила девушка.

И когда она подняла на него глаза, во взгляде ее не было ни малейших следов кокетства — он был невинен, чистосердечен, признателен.

— Может быть, здесь есть какой-нибудь другой молодой человек, который ухаживает за вами немножко иначе, чем Том Боулз, и который дорог вашему сердцу?