На всякий случай я говорила кратко. Да. Да. Хорошо, от-лич-но. Дежурная смотрела в пол, навострив уши.

Тут же позвонил встревоженный председатель профкома. Он довольно настойчиво, в категорической форме потребовал от меня ничего не писать. «А нам в горисполкоме выделяют участок под застройку, — объяснил он. — Мне эта статья вообще не нужна». «Конечно, что вы, — отвечала я. — Разумеется, само собой».

Я быстренько все поняла.

Я тут же пошла погладила еще не высохшие белые брючки, на это у меня ушло десять минут, сушить их окончательно было некогда, оделась, подхватила сумку и не спеша выбралась вон.

— Уезжаете? — спросила дежурная, которой я отдала ключ.

— Нет, что вы, куда. Я на пять дней тут. А где магазин? Хочу купить постного масла.

— Масла? Да где же…

— А хлеба?

— Идите на станцию.

Она не глядела на меня. Я уже стояла у дверей. Пока она бы встала да пошла меня задерживать, я была бы далеко.

Отойдя на небольшое расстояние, я свернула за первый попавшийся угол и бросилась на шоссе. Сильно билось сердце.

Там я подняла руку.

А сама пошла в направлении, обратном городу Калининграду.

Сколько я слышала историй о пропавших журналистах, которых или не находили никогда, или находили несколько месяцев спустя в психбольницах, потерявших память, исколотых, в ужасном виде.

Не говоря о том, что никто бы никогда не опубликовал мою статью. Калининград был сомнительным и больным местом в СССР.

Никакая машина не останавливалась.

Видимо, всем своим видом я демонстрировала нечто, посылала какой-то сигнал об опасности. Может быть, я старалась быть незаметной и в таких условиях ловила транспорт… Боялась «волг»? Не помню.

Сыну и матери без меня пришлось бы с голоду помирать. Я не могла исчезнуть.

Наконец, спустя много времени какие-то безопасные по виду красные «жигули» остановились. Дружелюбный молодой человек ехал в Ниду.

Границу с Литвой охраняли пограничники, проверявшие документы. Я и так весь этот путь просидела молча, а тут как окаменела. А вдруг им уже звонили?

Это же Советский Союз!

Но нашу машину они пропустили просто так.

Мы въехали в Литву, где никакая калининградская власть уже не действовала.

Я радостно простилась с водителем, нашла туристическую базу, там мне дали место в палатке. Уже было почти темно.

Я легла в сырую постель довольная и умиротворенная. Спаслась еще раз. Слава тебе Господи.

В лесу дико орала какая-то девушка.

Тем не менее, я заснула. Я убедила себя, что она орет по той же причине, по какой это бывает с мартовскими кошками. Да, крики были скорее победоносными. А то бы пришлось бежать звонить в милицию.

Дальше, осмотревши Ниду и закончив пьесу «Сырая нога» на застекленной веранде дома Томаса Манна (это на тот момент уже была гор. библиотека), я поехала в Клайпеду, где на прощание пообедала в ресторанчике на старом паруснике за огромные рубль двадцать, и ела самое вкусное в своей жизни, какие-то рулетики, заколотые деревянными шпильками (прощай, заграница!).

Но время моей поездки уже истекало. Прошла неделя. Надо было возвращаться.

Где я потом ни бывала, в каких красивых местах мира, — это гладкое шоссе, огромный чистый лес вокруг и россыпи земляники по опушкам, а потом Мадонна у храма над рекой всегда останутся у меня перед глазами как незаслуженное, даже обманом присвоенное счастье.

Я сказала таксисту твердо:

— Дурак.

Он довольно кивнул и преданно остался стоять около меня, маленький, пузатенький, усатый, вылитый телеведущий Якубович, в половину первого ночи, при этом дело происходило мало того что в Турции, но еще и на забытом всеми островке в Эгейском море, в гостинице около стойки ночного портье.

«Дурак» было единственное на тот момент известное мне турецкое слово.

Каким образом я узнала это и еще несколько интересных слов и выражений, сейчас расскажу.

Я оказалась в Турции так же, как оказывалась во многих далеких местах, то есть меня туда пригласил театр. Вообще-то в городе, где есть такое заведение со сценой и кулисами, у драматурга всегда будет койка и кусок хлеба, тем более если в этом театре играется ваша пьеса.

Притом актеры сразу становятся поводырями, няньками, собеседниками на философские темы и учителями (язык, обычаи, география, немного математики, т. е. сколько миллионов турецких лир содержится в одном долларе, затем этнография — костюм, базар, туалет, религия, свадьбы, похороны, затем что люди едят на завтрак, положение женщины, образование, архитектура и многое другое, причем на все эти науки отводится четыре, допустим, дня).