Настаивая на том, что научный метод является единственным путём познания, мы закрываем двери восприятия, отрезая себе доступ к мудрости Востока, а наш внутренний мир становится плоским. Восток и Запад это два полушария одного целого, которые представляют два внутренние аспекты, имеющиеся в каждом человеке. Этот психологический раскол требует заживления при помощи внутреннего объединения, которое позволит сотрудничать обоим сторонам — научной и духовной, мужского и женского аспектов, инь и ян.

Если нашему западно-ориентированому сознанию удастся разглядеть духовную реальность, окажется, в этом случае, что можно также осознать свою личную исключительность, но по отношению к большему целому; жить в линейном времени но с возможностью ощущать вневременную вечную реальность, частью которой мы все являемся; видеть в сиянии дня и при свете звезд. Сознание будет восприниматься как нечто именчивое и подвижное, а не как целенаправленное и постоянное.

Т. С. Элиот посвятил фрагмент поэмы «Брант Нортон» отношениям недвижимой точки и танца. Существо этих отношений подобно Дао, присущему каждому движению или статичности Бога в сердце любого действия:

Продолжая метафору Элиота — мы являемся частью танца, в котором ничто из того что с нами происходит не повторяется и все же общий для всего принцип, охватывающий также нас, остается вечно неизменным.

Путешествие в страну психиатрии и аналитического тренинга Юнга. Введение в юнгианскую концепщю архетипов, коллективного бессознательного, синхроничности и Self.

Благодаря серии различных событий и встреч я стала юнгианским аналитиком. Однако на это потребовалось время. На последнем курсе мединститута я начала задумываться о специализации в психиатрии, поскольку считала что контакт со взрослыми пациентами психиатрической клиники и психиатрической консультации необычайно интересен, а работа очень благодарная. И хотя я не имела опыта, пациенты считали что мои беседы им сильно помогают. Я отправила заявление в Институт Нейропсихиатрии отделения Медицинского Центра в Сан Франциско при Калифорнийском Университете, где я закончила обучение, однако мне не удалось собрать соответствующих рекомендаций. Поэтому я выбрала специализацию терапевта и начала работу в областной больнице Лос Анджелеса. Когда я соскучилась по Сан Франциско и получила определенный опыт в лечении заболеваний, связанных с алкоголизмом таких как цирроз печени, расстройства желудка, начальные стадии delirium tremens и т. д., совершенно неожиданно мне пришла телеграмма из Института Нейропсихиатрии Ланглея Портера, уведомляющая меня о том, что я принята на стационарную практику. Вероятно вместо рекомендательных писем взяли во внимание результаты моей учебы. Меня просили поспешить и ответить телеграммой. Необходимость быстрого принятия решения заставила меня согласиться с этим предложением. У меня не было уверенности должна ли я стать психиатром. Однако я решила, по крайней мере начать с этой специализации. Если бы оказалось что психиатрия меня не устраивает, то все таки такой опыт мог бы мне пригодиться, независимо от того чем бы мне пришлось заниматься в будущем.

Я начала работу в больнице, где лечили страдающих психозами. Пациенты временами были не в состоянии действовать самостоятельно или же проявляли тенденции к самоубийству. Пребывание в больнице должно было помочь им выжить в периоды глубоких депрессий. Под моей опекой находилось шесть пациентов. Это были так называемые «первичные пациенты», не подвергавшиеся ранее госпитализации. Они не казались мне чуждыми или странными. Я понимала, что они стараются, насколько у них хватает сил. В каждом из них была вполне здоровая, сотрудничающая со мной часть личности и больная деструктивная часть, без надежды, мучимая галлюцинациями. Я могла прочувствовать их ситуацию и заняться ими. Я старалась работать с личностью как с целым не концентрируясь на самом лечении болезни или лечении «случаев». От контактов с этими пациентами я получила уверенность, что это и будет работой моей жизни.

У каждого из нас был супервизор, который три года контролировал нашу работу. Большинство из них были фрейдистами или эклектическими психоаналитиками, поскольку эту ориентацию в тот период представлял институт. Там также оказалась небольшая группа юнгианских психиатров. Мне снова повезло, поскольку моими опекунами стали Джон Перри и Дональд Санднер. В этот период Джосеф Уилрайт вел юнгианские семинары, позже я познакомилась еще с одним приверженцем Юнга, это был Джон Таллей. Он был консультантом одного из хронических случаев. Потом я узнала, что Институт Ланглея Портера был тогда единственным местом в Соединенных Штатах, где работали юнгианские супервизоры и проводились юнгианские семинары и что мой опыт в этой области был довольно нетипичен. Если бы не эти, кажущиеся случайными встречи, я бы не смогла познакомиться с концепцией Юнга.

Доктор Уилрайт — высокий, приятный в обхождении, человек, семинары которого проводились неформальным образом без особого теоретизирования. Они были зачастую весьма интересны, поскольку он был великолепным актером с богатым репертуаром разнообразных анекдотов. Это он дал мне представление о Юнге. Уилрайт ранее прошел полный анализ у самого Юнга и являлся одним из основателей Си Джи Юнг Институт оф Сан Франциско.

Юнг представлялся мне сильной личностью, человеком более напоминавшим швейцарского крестьянина, нежели академического ученого. Я узнала, что он был харизматичен, чем притягивал к себе людей, умел смеяться от всего сердца и был весьма спонтанным (что трудно себе представить по его работам). Его творческая мысль глубоко впечатляла, а интуиция граничила с паранормальными способностями, которые в общем нередко проявлялись в его семье.

В концепциях Юнга меня притягивал взгляд о том, что людей мотивируют также побуждения творческого и духовного характера, а не только агрессивные и сексуальные инстинкты, на которых концентрировались работы Фрейда. Когда я закончила стажировку, я захотела попасть в Си Джи Юнг Институт. Восемь лет спустя я убедилась, что это действительно было мое место. Я стала дипломированным юнгианским аналитиком.

Однажды мне пришлось участвовать в семинаре доктора Элизабет Остерман о синхроничности. Я впервые встретилась с этой темой. Доктор Остерман говорила о том, что Вселенная имеет тенденцию порождать определенные образцы значений и привила нам убеждение о глубокой важности проблем, которых невозможно полностью охватить интеллектом. В то время я еще не до конца понимала смысл этих утверждений, хотя и ощущала их важность интуитивно. Другие участники семинара, казалось тоже имели подобные или большие проблемы, я вспоминаю протесты моих коллег, чья рациональность была подвергнута тяжелым испытаниям, по видимому синхроничность является одной из наиболее эзотерических концепций Юнга, которая приводит мысли в творческое беспокойство. Несколько последующих лет я много читала на эту тему, начиная осмыслять синхронические события в своей жизни. Теория из абстрактной идеи стала реальностью моей жизни, я убедилась в ее ценности в психотерапевтической практике.