Шрифт:
Солженицын не видит в этом ничего ненормального, напротив, подчеркивает, что правительство в этом своем стремлении сходилось со «всеми тогдашними еврейскими прогрессистами». Но о том, что представляли собой эти прогрессисты, наглядно говорит приводимый им пример Макса Лилиенталя, выпускника Мюнхенского университета, который создал в Риге первую «еврейскую школу с общеобразовательной программой» (стр. 122).
Деятельность Макса Лилиенталя была бурной, но недолгой. Читаем у Солженицына: «Когда сама школьная реформа началась-таки, Лилиенталь отказался от своей миссии. В 1844 он внезапно уехал в Соединенные Штаты, и навсегда. „Его отъезд из России… — если не бегство — окутан тайной“». (Стр. 123; следует ссылка на труд еврейского историка Ю. Гессена.)
То, что было тайной для Гессена в начале XX века и остается тайной для Солженицына сегодня, давно уже не содержит в себе ничего загадочного. Архив Макса Лилиенталя изучен уже известным нам (но не Солженицыну) Майклом Станиславским. Из его книги, цитированной выше, можно узнать, что Лилиенталь был исполнен благих намерений, но не понимал ни обстоятельств российской жизни, ни истинных нужд, ни психологии той еврейской массы, которую он вознамерился облагодетельствовать. Молодой просветитель был воспитан на идеях известного германо-еврейского философа Моисея Мендельсона (1729–1786), зачинателя движения «гаскалы» (просвещения); это движение Лилиенталь и вознамерился пересадить на совершенно не подготовленную для него российскую почву.
Моисей Мендельсон
В основе идей Моисея Мендельсона лежали представления о том, что евреев третировали в значительной мере из-за той «обособленности», какою их постоянно корили. Мендельсон призывал своих единоверцев не давать повода к таким упрекам. Чтобы сохранять веру отцов, не обязательно отличаться от остального населения своими обычаями, образом жизни, языком, одеждой. Евреям следует активно приобщаться к господствующей культуре, становиться «немцами иудейского исповедания», каким стал сам Мендельсон. В этом он видел путь к искоренению предрассудков и предубеждений против евреев. [74]
74
Имея за плечами опыт XX века с «окончательным решением еврейского вопроса» нацистами, сталинскими погромами «космополитов» и другими людоедскими акциями по отношению именно к ассимилированным евреям, мы знаем, насколько наивными были эти представления. Но вряд ли мы вправе уличать Моисея Мендельсона в ошибках только за то, что он был всего лишь просветителем, а не пророком, способным предвидеть события на столетия вперед.
В Германии, а затем и в других странах Европы движение гаскалы охватило широкие слои еврейского населения. Уже во втором поколении многие евреи зашли так далеко по пути ассимиляции, что сам Моисей Мендельсон ужаснулся бы, если бы дожил до того времени, когда его внук, композитор Феликс Мендельсон, порвал не только с еврейскими обычаями, но и с самой иудейской верой. [75] Причем Феликс Мендельсон не составлял исключения: выкрестами становились многие евреи его поколения, в их числе такие выдающиеся личности, как Карл Маркс, Генрих Гейне и многие другие.
75
Первой христианкой в семье Мендельсонов стала его вторая дочь Доротея, принявшая протестантство при выходе замуж вторым браком за философа Фридриха Шлегеля. (Позднее вместе с мужем перешла в католичество).
Но насколько подходящей была почва для гаскалы в Германии, Франции, Англии и других странах, настолько она была неподходящей в России, где оторванное от Запада еврейство прозябало в нищете и бесправии и давно уже не развивалось духовно. Все усилия религиозных лидеров были направлены на сохранение стародавних обычаев и устоев, а отнюдь не на их критическое переосмысление и развитие. Малейшие поползновения в этом направлении воспринимались как страшная ересь. Против «еретиков» велась отчаянная борьба, причем, если лидеры кагалов и наиболее авторитетные раввины не могли их одолеть такими грозными мерами, как публичное проклятье и отлучение от религиозной общины (херем), то в ход пускались доносы царским властям.
Почти единственной общиной, более или менее терпимо относившейся к новшествам, была рижская: как сам город Рига, так и рижские евреи, исторически были связаны с Германией, и идеи гаскалы им не были чужды. Поэтому когда приехавший из Мюнхена Макс Лилиенталь решил устроить в Риге нерелигиозную еврейскую школу, то он нашел понимание и поддержку. Окрыленный первым успехом, Лилиенталь отправился в Вильно, один из основных центров еврейской жизни Восточной Европы, но здесь он услышал твердое «нет». Еще более решительный отпор он получил в Минске.
Майкл Станиславский приводит ироничное описание встречи минской общины с Лилиенталем, оставленное каким-то шутником.
«Большая толпа заполнила зал и вылилась в прилегающий двор: старые и молодые, ремесленники, учителя, даже слепые и хромые. Скоро они стали высказываться об этом безбожнике, который явился забрать их сыновей в нечестивые школы и отвадить от веры. Портной сказал: ему надо выколоть глаза иглой; сапожник предложил проколоть его уши шилом; мясник — связать его как овцу, приготовленную к закланию; слесарь: замкнуть его уста на замок, чтобы он не мог их открыть; а учителя — передовой отряд бойцов — восклицали: Держитесь, братья! Держитесь ради нашего народа и наших детей! Укрепим обычаи наших отцов! Не хотим иметь ничего общего с Лилиенталем и его последователями. Толпа скандировала: не хо-тим, не хо-тим!». [76]
76
M. Stanislawski. Ук. соч., стр. 75.
Впрочем, сам Лилиенталь, сообщая о неудачах своему наставнику Людвигу Филиппсону, указывал, что против его проекта были выдвинуты «серьезные и трезвые аргументы: пока евреи лишены гражданских прав, светское образование может принести им только несчастья, так как у молодежи разовьются потребности, которые в условиях бесправия невозможно будет удовлетворить». [77]
Убедившись, что своими силами ему с поставленной задачей не справиться, Лилиенталь решил искать покровительства у властей. Он поехал в Петербург и сразу попал в теплые объятия министра просвещения графа С. С. Уварова.
77
Там же, стр. 74.