Перевод: J.Андрей Манухин

Скипу Джонсону, моему другу навсегда

Чайне Кэнтнер, за то, что была собой

маме и папе, за то, что дали мне больше, чем существование

Крису Уингу, за детский взгляд на вещи

Полу Кэнтнеру, за юмор и безмерную помощь с моей избирательной памятью

Андреа Каган, за дружбу, открытое сердце и открытый ум

Брайану Роэну, за представление меня моему агенту

Морин Реган, моему агенту, за то, что заморочила мне голову, уговорив написать эту книгу (и за получение "длинного доллара", соответственно) - а также за безграничную энергию как в личных, так и в деловых вопросах

Рику Хоргану, моему редактору, за его предложения и разрешение "немного поразвлечься"

группам "The Great Society", "Airplane" и "Starship" и всем присоединившимся, за их талант и поддержку

сестре Пэт Монаэн, за Баки и за способность слушать

Винсенту Марино, за почти, черт возьми, безусловную любовь

Рону Нейману, за приукрашивание наружности моей головы и приведение в порядок ее внутреннего содержания

Джастину Дэвису, за уникальность и фотографии

и, естественно, всем людям, что следовали за нашей музыкой все эти годы.

Когда мы с моей соавторшей, Андреа Каган, задумывали эту книгу, мы поначалу предполагали, что она будет задавать мне вопросы, а потом, вооруженная этими заметками, сядет за компьютер, чтобы построить сценарий вокруг фразы или абзаца наших разговоров. Результат получился слегка бессвязным, и мы отвергли такой подход к работе.

Второй метод, оказавшийся более удачным, заключался в том, что Андреа давала мне план каждой части, состоящий из тем, которые мы обсуждали. На основе этого я описывала все, что могла вспомнить: факты или свою интерпретацию очередного эпизода моей жизни. Затем Андреа (профессионал, все-таки) дисциплинировала мои мысли и мою ужасную пунктуацию. Я могу придумать интересную сцену или создать правдоподобный диалог, но различия между запятыми и двоеточиями всегда казались мне чем-то вроде желудочно-кишечной хирургии... Да, все это - мои слова, но они, как самолет, не могут обойтись без взлетной полосы, механиков и контрольной вышки.

Книга Грейс Слик "Somebody To Love?" для меня – не столько попытка передать атмосферу, окружавшую одну из сильнейших вокалисток рок-музыки, сколько попытка выразить свою точку зрения. Потому что, как пишет сама Грейс: "Мне всегда есть, что сказать". Выбирая, какие главы опубликовать, я постарался акцентировать внимание на наименее известных, но, тем не менее, крайне интересных фактах из биографии Грейс (изложенных, надо сказать, со всем свойственным ей сарказмом по отношению к себе и к окружающей действительности).

Чикаго, 1973 год. "Jefferson Airplane" настраиваются, а я стою на сцене, готовясь петь. Кто-то в зале встает и кричит: "Эй, Грейси, сними пояс верности!"

Я смотрю прямо на него и говорю: "Да ты что, я и трусов-то не ношу". Задираю юбку, чтобы все успели заметить, и зал взрывается смехом. Краем уха я слышу, как ребята из группы бормочут за спиной: "Господи..."

Моя реакция была, на самом деле, вежливой, по сравнению с тем, что я сделала в Германии 4 или 5 лет спустя: я была пьяна, подошла к парню, сидевшему в первом ряду, и поковырялась у него в носу. Это было в тот вечер, когда я впервые ушла из группы. Точнее, я сама себя уволила. По разным причинам, о которых я расскажу позже, выпив все содержимое минибара в своем гостиничном номере перед концертом, я запустила пальцы этому парню в ноздри просто потому, что, как мне казалось, они были заложены. К счастью, эти немцы никогда нас раньше не видели, поэтому они, наверное, решили, что мы - панк-группа, и просто не обратили внимания.

Почему Грейс Уинг, хорошо образованная, начитанная девушка, выросшая в "обычной американской семье", внезапно превратилась в такую отвязную персону?

Ну, сарказм всегда был у нас фамильной чертой, но настоящая причина моего неуклонного огрубения - фильм 1949 года, который я посмотрела в детстве. Недавно видела повтор, и все это снова было там, на экране: сплав юмора и фантазии, который так понравился маленькой девочке, желавшей попасть в ту цветную реальность.