Шрифт:
На холме Иссариц лошадь сама замедлила шаг. Мать и сын, с глазами полными слез, сидели рука в руке, а повозка катилась так тихо и торжественно, будто поднималась к какой-то неведомой голгофе. [45]
Наконец на вершине холма Аррошкоа, который, казалось, утратил дар речи, слегка натянул поводья и тихонько, словно через силу решаясь дать этот скорбный сигнал, крикнул: «Стой!» – и повозка остановилась.
Тогда, не говоря ни слова, Рамунчо спрыгнул на дорогу, помог сойти матери, поцеловал ее долгим нежным поцелуем, потом снова легко вскочил на сиденье:
45
Голгофа – холм на окраине Иерусалима, где, согласно евангельскому преданию, был распят Иисус Христос; в переносном смысле – место страданий, мучений.
– Давай, Аррошкоа, поехали, погоняй свою лошадь! Повозка понеслась вниз по склону, и через две секунды он уже потерял из виду ту, что стояла, глядя ему вслед, с лицом, залитым слезами.
Теперь они удалялись друг от друга, Франкита и ее сын. Они двигались в разные стороны по эчезарской дороге среди розового вереска и пожелтевших папоротников в сиянии заходящего солнца. Она медленно поднималась к своему жилищу, навстречу ей попадались то группы возвращающихся домой крестьян, то стада, погоняемые в золотистом свете вечера маленькими пастухами в беретах. А он спускался все быстрее и быстрее по уже темнеющим долинам к подножию гор, где проходила железная дорога.
27
Проводив сына, Франкита подходила к дому уже в сумерках и, идя через деревню, старалась принять свой обычный высокомерно-равнодушный вид.
Но, подходя к дому Дечарри, она увидела Долорес, которая уже собиралась войти в дом, но, увидев Франкиту, повернулась и встала на пороге, словно поджидая ее. Что случилось? Что такое стало ей известно? Чем объяснить эту агрессивную позу, этот вызывающе-иронический взгляд?
И Франкита тоже остановилась, невольно процедив сквозь зубы:
– Господи, почему эта женщина так на меня смотрит?..
– Ну так что, не придет он нынче-то, возлюбленный! – ответила та.
– А! так ты, стало быть, знала, что он приходит сюда к твоей дочери?
Действительно, она знала, с сегодняшнего утра: Грациоза ей сказала, потому что уже не нужно было беспокоиться о завтрашнем свидании, потому что она устала понапрасну толковать матери о дядюшке Игнацио, о новом будущем Рамунчо, обо всем, что говорило в пользу ее жениха.
– А! так ты, стало быть, знала, что он приходит сюда к твоей дочери?..
Эти две женщины, которые прекратили всякое общение без малого двадцать лет назад, по всплывшей откуда-то из подсознания привычке, стали, как когда-то в монастырской школе, говорить друг другу «ты». По правде говоря, они и сами не смогли бы объяснить, почему они так ненавидят друг друга. Часто это начинается с пустяков, с детского соперничества, с зависти. Но нельзя безнаказанно встречаться молча изо дня в день, бросая друг на друга злобные взгляды. Рано или поздно неприязнь превращается в беспощадную ненависть…
И теперь вот они стоят лицом к лицу, бросая друг другу в лицо оскорбления дребезжащими от злорадства и ярости голосами.
– Ну ты-то, – ответила Долорес, – ты, надо полагать, знала это раньше меня; ты сама, бесстыжая, и посылала его к нам! Впрочем, чего тут удивляться, где уж быть разборчивой в средствах после того, что ты делала в свое время…
Франкита, гораздо более сдержанная по натуре, стояла молча, потрясенная этой разгоревшейся посреди улицы ссорой, а Долорес продолжала:
– Ну уж нет, моя дочь никогда не выйдет замуж за голодранца, незаконнорожденного, не бывать этому!
– Еще как выйдет! Она все равно выйдет за него замуж! Попробуй-ка, предложи ей кого-нибудь другого, увидишь, что из этого получится!
И, не желая более продолжать, Франкита пошла своей дорогой, а вдогонку ей летели пронзительные крики и оскорбления Долорес. Она шла, дрожа всем телом, спотыкаясь на каждом шагу, ноги у нее подкашивались.
А дома какая пустота, какая беспросветная печаль охватила ее, когда она переступила порог.
Франкита вдруг совершенно по-новому ощутила реальность этой трехлетней разлуки, к которой она, оказывается, была совсем не готова. Так, вернувшись с кладбища, человек вдруг с ужасающей ясностью ощущает отсутствие дорогих усопших.
И потом, эти оскорбительные слова на улице! Они были тем более тягостны, что в глубине души Франкита все еще терзалась за свой грех с чужестранцем. Как могла она, вместо того чтобы идти своей дорогой, остановиться у дома врага и неосторожно сказанной сквозь зубы фразой вызвать эту отвратительную ссору? Как могла она так низко пасть, так забыться, она, которая пятнадцатью годами безукоризненного поведения завоевала всеобщее уважение? О, позволить оскорблять себя и снести оскорбление от этой Долорес, прошлое которой было безупречно и которая действительно имела право презирать ее! И чем больше она думала, тем больше приходила в ужас при мысли о том, какие последствия может иметь в будущем тот вызов, который она имела неосторожность бросить ей уходя. Ей казалось, что, распаляя ненависть этой женщины, она ставила под угрозу самые дорогие надежды своего сына.