Шрифт:
К окончанию мессы пришел и торговец обувью. Он разложил среди кладбищенских розовых кустов расшитые шерстяными цветами холщовые туфли, и молодые люди, привлеченные ярким товаром, собираются вокруг него, выбирают себе туфли по вкусу, примеряют.
Пчелы и мухи жужжат, как в июне. На несколько дней, пока дует этот ветер, вернулось царство тепла и света. Горы, окрасившиеся в сочные коричневые и темно-зеленые тона, словно приблизились к деревне и нависли над церковью, и на их фоне четко вырисовываются выбеленные известью дома, старинные пиренейские дома с деревянными балконами и высокой кровлей. А вздымающаяся на юго-западе, со стороны Испании, которая сейчас хорошо видна, голая рыжая вершина, так хорошо знакомая контрабандистам, кажется совсем близкой в потоках солнечного света.
Грациозы все еще нет, вероятно, она задержалась, чтобы помочь монахиням. Франкита же, никогда не принимающая участия в воскресных праздниках, улыбнувшись сыну, которого она увидит лишь вечером, когда закончатся танцы, молчаливая и неприступная как обычно, направилась к дому.
Тем временем на залитой солнцем паперти собралась группа молодых людей, среди которых уже снявший церковное облачение викарий, [17] и, похоже, обсуждала какие-то важные проекты. Это лучшие игроки края, самые ловкие и сильные; они готовятся к вечерней игре. Заметив их знаки, Рамунчо выходит из задумчивости и присоединяется к ним. Несколько стариков, с выбритыми, как у монахов, лицами, в натянутых на седые волосы беретах, подходят к молодым людям и окружают их. Это чемпионы прошлых лет, гордые своими былыми победами и уверенные, что их мнение все еще кое-что значит, когда речь заходит об этой национальной игре. Лапта для баскских мужчин – предмет особой гордости, рыцарский турнир, поле чести. Наконец после вежливой дискуссии решение принято: игра состоится вечером, играть будут в блэд, [18] в перчатке из ивовых прутьев. Шесть победителей разделены на две команды: в одной – викарий, Рамунчо и Аррошкоа, брат Грациозы, в другой – три знаменитых игрока из соседних деревень: Иоахим из Мендиацпи, Флорентино из Эспелетты и Иррубета из Аспаррена.
17
Викарий – букв.: «тот, кто замещает старшего»; в католической церкви нового времени – заместитель приходского священника, исполняющий при отсутствии последнего его обязанности, в том числе – совершающий богослужение.
18
Блэд – разновидность игры в пелоту, когда мяч игроки бросают в левую из двух пересекающихся под прямым углом высоких (по 12–14 м) стенок; стенка эта разделена вертикальными линиями, ограничивающими пронумерованные сектора; захват мяча, отскочившего от «энного» сектора, дает игроку такое же («энное») количество очков. Блэд считается самой современной изо всех разновидностей баскской лапты.
Вот из церкви выходит похоронная процессия и проходит мимо них, такая мрачная на фоне радостного светлого праздника; от этих капюшонов, чепцов и покрывал веет чем-то древним, средневековым, что еще живо в стране басков. А главное, от них веет смертью, так же как и от больших надгробных плит, которыми вымощен центральный неф, как веет смертью от кипарисов и могил и от всех тех мест, куда люди приходят молиться; смерть, неизбежная, всепобеждающая смерть… но смерть, неотвратимость которой смягчается радостным присутствием жизни, ибо жизнь здесь не менее могущественна; она и в глазах детей, играющих среди осенних роз, и в улыбках гибких, стройных черноволосых красавиц, возвращающихся домой из церкви, и в этих жизнерадостных крепких юношах, которые готовятся сегодня вечером показать в игре всю мощь своих стальных мышц. И эта группа стариков и юношей на церковной паперти, это гармоничное слияние смерти и жизни говорит о том, что все в мире – благо, что нужно в свой черед наслаждаться молодой силой и любовью, а затем, не противясь извечному закону, не цепляясь за жизнь, покинуть этот мир, смиренно повторяя те простые и мудрые молитвы, которые звучали последней колыбельной для их предков…
Есть что-то неправдоподобное в этом ликующем полуденном свете, заливающем пристанище мертвых. Воздух напоен пьянящими ароматами. Над Пиренеями ни облачка. Рассеялась даже окутывающая их обычно туманная дымка, и кажется, что южный ветер принес в страну басков лучезарность неба Андалузии [19] или Африки.
Гитара и баскский тамбурин сопровождают пение испанских нищенок, и звуки их сегидильи едва уловимой иронией разливаются в теплом воздухе над могилами усопших. А юноши и девушки мечтают о том, как вечером они будут кружиться в вихре фанданго, и в крови их зажигаются желание и опьянение танца.
19
Андалузия – историческая область на юге Испании.
Наконец появляются монахини, так давно ожидаемые Рамунчо; вместе с ними выходит Грациоза и ее мать Долорес; она все еще в глубоком вдовьем трауре, лицо ее скрывает черный чепец с вуалью.
Интересно, о чем это Долорес может шушукаться с настоятельницей монастыря. Рамунчо с удивлением и тревогой следит за ними, он ведь знает, что обе женщины не переносят друг друга. Вот они останавливаются, чтобы поговорить в сторонке; им, очевидно, нужно по секрету сказать друг другу что-то очень важное; их огромные, как откидной верх кареты, черные чепцы, почти соприкасаются краями, и они о чем-то шепчутся под их прикрытием. Словно два призрака под маленьким черным сводом… И Рамунчо чувствует, что эти два злобных чепца затевают против него что-то скверное.
Увидев, что беседа окончена, Рамунчо приближается к ним, здоровается, неловким жестом прикасаясь к краю берета и робея под тяжелым взглядом Долорес, устремленным на него из-под черного покрывала. Он буквально леденеет в присутствии этой женщины; рядом с ней он всегда чувствует, что на нем лежит несмываемое пятно, что он незаконнорожденный и не знает имени своего отца.
Однако, к его великому удивлению, сегодня она встречает его приветливее, чем обычно, и произносит почти любезным тоном: «Добрый день, мой мальчик!» Тогда он подходит к Грациозе и спрашивает:
– Так ты придешь сегодня в восемь часов на площадь танцевать?
Голос его звучит тревожно и резко. Каждое воскресенье его охватывает страх, что он будет лишен счастья танцевать с ней вечером. Ведь на неделе они почти никогда не видятся. Теперь, когда он становился мужчиной, эти танцы на траве при свете луны или звезд были для него единственной возможностью побыть с ней хоть немного подольше.
Они начали любить друг друга лет пять назад. Рамунчо и Грациоза были тогда совсем детьми. Но если с годами такое чувство не проходит, то оно полностью овладевает юными сердцами, становясь чем-то исключительным и всевластным.
Впрочем, им никогда не приходило в голову говорить о своей любви, они знали это без слов, они никогда не говорили о будущем, но оно казалось им невозможным друг без друга. А уединение горной деревушки, где они жили, а может, и враждебное сопротивление Долорес их безмолвным наивным надеждам еще больше сближало влюбленных…
– Так ты придешь сегодня в восемь часов на площадь танцевать?
– Да, – отвечает белокурая девочка, глядя на своего друга печальными, немного испуганными и в то же время полными страстной нежности глазами.