Шрифт:
Нет, не знает Алешка своей сестры! Вот она заплачет сейчас, как обыкновенная девчонка.
— Маму жалко. Ночью просыпалась раза три: «Нет Леши?» Я придумала, что он в туристский поход ушел. Не верит… — Она приложила косынку к глазам, и на легкой ткани сразу появилось два расплывчатых пятнышка.
Марья Николаевна обняла прямые тонкие плечи Веры, и та совсем по-детски уткнулась головой в ее грудь.
— Ну, успокойся, моя девочка. Успокойся. Посидим, подумаем, потолкуем, как беде помочь. А тебе друг-приятель не сказывал про свою выдумку? — Мать повернулась к Мите.
Вера могла бы ответить за него, но ей было интересно, что он за человек.
— Я знал, — негромко сказал Митя, ни на кого не глядя.
— Знал? — ужаснулась Марья Николаевна. — И никому ни слова? Ты ведь постарше, мог подействовать, вразумить…
— Мы вместе собирались.
Вера откинула за спину косу и посмотрела на Митю мокрыми сияющими глазами. Губы ее разжались, и, как показалось Мите, одобрительная светлая улыбка задрожала на них.
Марья Николаевна выпрямилась, взялась за край стола.
— Ты тоже?
— Да.
— Горе мое горькое! — Она приложила пальцы к побелевшим щекам. — Никогда не ожидала. Никогда. Считала, сын у меня — понимающий человек…
— Почему же ты отстал от дружка? — как будто с упреком спросила Вера. Она понимала, что Митя поступил правильно, и в то же время досадовала на него. — Почему отпустил Алешу одного, не отговорил, не удержал…
— Так получилось, — нахмурился Митя. — Потом я доказывал, уговаривал, да разве ему докажешь?..
— Когда видел его в последний раз?
— Позавчера.
— Позавчера и я его видела. А еще?
— Больше не встречались.
Марья Николаевна беспокойно взглянула на сына, но поняла, что он говорит правду. Вера помрачнела, тонкие пальцы ее снова засуетились, свертывая и распуская кончик косынки.
— К военному коменданту пойду… в милицию…
Забыв проститься с Митей, Вера направилась к двери.
— Подожди, Верочка, — сказала Марья Николаевна, — тебя Митя проводит, а то Жук опять напугает…
Дождь перестал. Лужа посреди двора светилась прозрачной голубизной. Было слышно, как с полированных листьев рябины перед домом осыпаются в траву тяжелые стеклянные капли.
За калиткой Вера остановилась.
— Правда ничего не знаешь или взаимная выручка?
— Слово даю. — Митя с жаром положил руку на грудь. — Да ты не переживай, честное слово. Все будет в порядке…
— Спасибо за утешение, — холодно произнесла Вера. Ее все-таки печалило и злило, что он не удержал Алешу. — Значит, сначала ты решился, а потом отстал?
— Когда увидишь, как плачет взрослый человек, мужчина, — и не на такое решишься, — после некоторого молчания сказал Митя. — Только я вовремя одумался…
Она внимательно посмотрела на него, потом спросила:
— А почему вы не виделись перед его бегством? Поссорились?
— Почти.
— Хороши!
Он почувствовал, что Вера сейчас уйдет, и, чтобы удержать ее, спросил:
— А ты не едешь в Свердловск, в институт?
— Нет. Я на работу поступаю.
— Да? По геологии?
Прошлым летом, когда Вера уехала на Северный Урал, Алешка говорил Мите: «Тихое помешательство на почве геологии. Чем бы дитя не тешилось…»
Трудно было поверить, что вот этими маленькими ножками она исходила сотни километров, что она тонула в трясине (Алешка предупредил: мать по сей день не знает), что это лицо ел таежный гнус.
— Для геологии не пришло еще время, — сказала Вера, думая о чем-то своем. — Ну, пока! — Она махнула рукой, круто повернулась, от чего разлетелись косы.
Глядя ей вслед, Митя решил, что у Веры походка гордячки: она шла неторопливо и плавно, высоко подняв голову и не размахивая руками. Как, однако, точно отражает походка характер человека!
Когда Вера стала приближаться к перекрестку, ему почему-то захотелось, чтобы она оглянулась. Но Вера скрылась за углом не оглянувшись. Митя понуро побрел в дом.
Марья Николаевна на минуту оторвалась от работы:
— А дружок твой непутевый парень. Да и ты тоже… А Верочка-то, видно, умница. И милая какая!
— Ничего в ней нет милого! — выпалил Митя и покраснел.
Часть вторая
У Максима Андреевича
Как-то в праздник, когда закончилась демонстрация и через площадь шли люди со свернутыми знаменами, с отгремевшими и закинутыми за спину жарко начищенными трубами, отец сказал Мите: