Необычный для русской интеллигенции интерес к религиозным вопросам вызвал с зимы 1901-1902 гг. к жизни религиозно-философские собрания в С.-Петербурге, в которых - необычайное сочетание - участвовали представители церкви и духовного ведомства, профессора богословия, «последние славянофилы» вроде ген. Киреева наряду с писателями и журналистами, близкими к журналу «Новый Путь». Обсуждались вопросы о христианском догмате, о свободе совести, о браке, об учении Толстого. Д. С. Мережковский, смело признавший, что Св. синод был прав, отлучая от церкви гр. Л. Н. Толстого, подвергся за это резким нападкам в среде интеллигенции. «В России, - писал он по этому поводу, - образовалась вторая цензура, более действительная, более жестокая, чем первая, - цензура «общественного мнения».

Эта вторая цензура распространялась даже и на область художественной критики. «Что мне делать?
– писал в «Новом Пути» Антон Крайний. 51– Литература, журналистика, литераторы - у нас тщательно разделены надвое и завязаны в два мешка; на одном написано «консерваторы», на другом «либералы». Чуть журналист раскроет рот - он уже непременно оказывается в котором-нибудь мешке. Есть сугубо жгучие вопросы, имена, о которых совсем нельзя высказывать собственных мыслей. Мыслей этих никто не услышит - слушают только одно: одобряешь или порицаешь. Порицаешь - в один мешок, одобряешь - в другой, и сиди, и не жалуйся на неподходящую компанию. Сам виноват… Великое несчастие - эта наша литературная теснота, недостойная даже и такого малокультурного человека, как наш современный «литератор»!»

(Эти мысли служили вступлением к меткому отзыву о значении творчества Горького: «…Жить и дышать все-таки еще можно, и человек еще человек. Нужен резкий толчок, чтобы выкинуть людей сразу в бескислородное пространство, прекратить их человеческие мучения. Этот толчок, несущий человеку окончательное смертное освобождение, фонтан углекислоты– проповедь Максима Горького и его учеников»).

В этих протестах немногих, остававшихся вне борьбы, ярко сказывается трагическое раздвоение исторического момента. Все русское образованное общество, за весьма малыми исключениями, находилось в состоянии резкой, непримиримой, слепой оппозиции к власти. Именно в эти годы был выдвинут и стал ходячей фразой краткий и категорический боевой клич «долой самодержавие», принимавший в легальных изданиях форму нападок на «бюрократию».

Среди организованных, революционных сил выделялись два главных течения: социалисты-народники, мечтавшие о крестьянском восстании (а то и военном бунте - ведь армия в большинстве из крестьян) и действовавшие путем террора; социалисты-марксисты, делавшие ставку на рабочее движение и рассчитывавшие пропагандой и забастовками «раскачать» город на более активные выступления.

Боевая организация социалистов-революционеров поставила себе целью при помощи убийства непопулярных представителей власти терроризовать правительство и вызвать «подъем духа» в обществе. Ее первыми жертвами были Н. П. Боголепов и Д. С. Сипягин. Она же в 1902 г. организовала покушения на виленского губернатора фон Валя, на харьковского губернатора кн. И. М. Оболенского. Она открыто выносила «смертные приговоры». «Боевая организация, - гласила революционная листовка, - находит себя вынужденной выполнить лежащий на ней гражданский долг и сместить князя Оболенского единственным оставшимся в ее распоряжении средством - смертью». А на револьвере, из которого был произведен выстрел в харьковского губернатора, стояла мелодраматическая подпись «Смерть царскому палачу и врагу народа».

Социал-демократы - так назвали себя марксисты еще в 1898 г.
– имели за границей регулярно выходивший периодический орган «Искра». Их учение было определеннее, чем у народников, и вообще кадры их были многочисленнее. Летом 1903 г. в Брюсселе они созвали свой второй партийный съезд, в котором приняли участие представители примерно двадцати местных нелегальных комитетов из России, а также деятели эмигрантских центров. В съезде принимал участие и еврейский «Бунд», но его делегаты, не желая отказываться от своей особой «национальной» программы, затем ушли со съезда (перекочевавшего из Бельгии в Лондон). На этом же съезде произошло разделение на «большевиков» и «меньшевиков». После ухода делегатов «Бунда» на съезде получилось преобладание крайней революционной группы, лидером которой был Ленин (Ульянов). При этом случае его поддержал «ветеран» движения, известный эмигрант Г. В. Плеханов, тогда как другие лидеры - Мартов (Цедербаум), Аксельрод, Вера Засулич, Троцкий (Бронштейн), тогда еще «начинающий», и т. д. оказались в меньшинстве.

Суть разногласия была в том, что Ленин хотел превратить партию в строго централизованную организацию, повинующуюся воле центра - пусть менее многочисленную, но зато более крепко спаянную, - тогда как «меньшевики», по образцу западно-европейских социалистов, стремились к возможно широкому привлечению рабочих масс в ряды партии и возражали против слишком широкой власти центрального комитета.

Ленин, впрочем, вскоре разошелся и с Плехановым, ушел из редакции «Искры» и основал свой собственный - тоже заграничный - орган «Вперед».

Эти организованные революционные течения были бы, однако, бессильны, если бы общественное мнение русской интеллигенции не склонилось в то время к революционным путям борьбы. Предзнаменованием такого оборота было появление в 1900 г. нелегальной книги «Россия на рубеже XX столетия», написанной некогда враждебным всякой «нелегальщине» профессором Б. Н. Чичериным. В июне 1902 г. оппозиционные не-социалистические круги сделали более решительный шаг: в Штутгарте, под редакцией П. Б. Струве, начало издаваться «Освобождение».

Та широкая оппозиционная среда, органом которой явился новый журнал, простиралась от умеренных социалистов до земской легальной оппозиции; разнородная по своим положительным идеалам, она была объединена общей враждою к власти, к «самодержавию», к «бюрократии». Ее основным требованием была конституция. «Широких финансовых и экономических реформ, в которых так нуждается страна, нельзя ждать и нелепо требовать от г. Витте, - говорилось в передовой статье первого номера «Освобождения».
– Их может дать России только хорошо организованное народное представительство». Эти слова звучат почти иронически теперь, когда даже парламентарная демократия для проведения экономических и финансовых реформ вынуждена прибегать к чрезвычайным полномочиям; но тогда в это верили.