Наибольшие споры вызвала статья, по которой проекты, отвергнутые Гос. думой, не могли представляться на утверждение государя: в этом усмотрели ограничение царской власти; статья была изменена.

Во время прений об избирательном законе некоторые члены совещания настаивали на том, чтобы можно было избирать и неграмотных, которые - элемент благонадежный и говорят «эпическим языком», - на что министр финансов В. Н. Коковцов с присущим ему сухим юмором заметил: «Не следует слишком увлекаться желанием выслушивать в Думе эпические речи неграмотных стариков… Они будут только пересказывать эпическим слогом то, что расскажут им другие». Требование грамотности для депутатов было сохранено.

Проект, обсуждавшийся в Петергофе с 19 по 26 июля, был затем опубликован в день Преображения и получил прозвание «закон 6 августа» или «Булыгинская Дума». Он устанавливал совещательное народное представительство, имеющее право обсуждать проекты законов и государственную роспись, задавать вопросы правительству и указывать на незаконные действия властей путем непосредственного доклада своего председателя государю. Наряду с Думой сохранялся существующий Государственный совет как учреждение, имеющее опыт в разработке законов. Государь мог издавать законы и вопреки заключениям Думы и Совета; но обсуждение проектов в двух «палатах» давало возможность выяснить отношение общества, и можно было ожидать, что без серьезных оснований монарх едва ли стал бы действовать против ясно выраженного мнения выборных от населения.

Избирательный закон был всецело основан на идее лояльности крестьянства. Все крестьяне, а также землевладельцы могли участвовать в избрании выборщиков, которые затем сходились для выбора депутатов. В городах, наоборот, избирательное право было очень ограниченным; голосовать могли только домовладельцы и наиболее крупные плательщики квартирного налога. Рабочие и интеллигенция были почти совершенно исключены.

«Привлекши без всякого ценза огромную крестьянскую массу к выборам в Думу, - писало «Освобождение», - самодержавная бюрократия признала, что народное представительство в России может быть основано только на демократической основе…»

Закон 6 августа не вызвал восторга почти ни в ком: большинство общества не мирилось с совещательным характером Гос. думы, а в дворянских кругах были недовольны отказом от сословного начала при выборах и преобладанием крестьянских выборщиков. Некоторые правые круги были также недовольны тем, что евреи допускались к выборам на общем основании.

Государь надеялся, что крестьянская Дума будет соответствовать тому истинному облику русского народа, в который он продолжал глубоко верить.

Портсмутская конференция началась 27 июля. На втором заседании японцы представили свои условия. Они сводились к следующему: 1) признание японского преобладания в Корее, 2) возвращение Маньчжурии Китаю и увод из нее русских войск, 3) уступка Японии Порт-Артура и Ляодунского полуострова, 4) уступка южной ветки Китайской Восточной дороги (Харбин-Порт-Артур), 5) уступка Сахалина и прилегающих островов, 6) возмещение военных расходов Японии (в размере не менее 1200 миллионов иен), 7) выдача русских судов, укрывшихся в нейтральных портах, 8) ограничение права России держать флот на Д. Востоке, 9) предоставление японцам права рыбной ловли у русского побережья Тихого океана. (В первоначальный текст, сообщавшийся Рузвельту, входило еще требование о срытии укреплений Владивостока.)

Государь, давая Витте широкие полномочия, поставил, однако, два условия: ни гроша контрибуции, ни пяди земли; сам Витте считал, что следует пойти на гораздо большие уступки.

Опубликование японских условий вызвало значительный поворот в американском общественном мнении. Оказывалось, что не Россия, а Япония притязает на захват Кореи, что Порт-Артур она завоевала также для себя, а не ради «борьбы с захватами». Президент Рузвельт, однако, считал японские условия вполне приемлемыми.

Довольно быстро был принят ряд пунктов: о Корее (с платонической оговоркой о правах корейского императора), о Порт-Артуре (с оговоркой - при условии согласия на то Китая), об эвакуации Маньчжурии (одновременно русскими и японскими войсками), о Китайской Восточной дороге (решено было, что японцы получат только участок до Куанчендзы, на 250 в. южнее Харбина, т. е. примерно до линии, на которой остановились военные действия). Не вызывал особых споров и вопрос о рыбной ловле. Но по остальным четырем пунктам русская делегация ответила решительным отказом.

К 5 августа определилось, что конференция зашла в тупик. Тогда центр дальнейших переговоров был фактически перенесен из Портсмута в Петергоф.

Еще 7 августа император Вильгельм прислал государю телеграмму, советуя передать вопрос о войне и мире на обсуждение Государственной думы: «Если бы она высказалась за мир, то ты был бы уполномочен нацией заключить мир на условиях, предложенных в Вашингтоне твоим делегатам… Никто в твоей армии, или стране, или в остальном мире не будет иметь права тебя порицать… Если Дума сочтет предложение неприемлемым, то сама Россия чрез посредство Думы призывает тебя, своего Императора, продолжать борьбу, принимая на себя ответственность за все последствия…»

Государь на это ответил: «Ты знаешь, как я ненавижу кровопролитие, но все же оно более приемлемо, нежели позорный мир, когда вера в себя, в свое отечество была бы окончательно разбита… Я готов нести всю ответственность сам, потому что совесть моя чиста и я знаю, что большинство народа меня поддержит. Я вполне сознаю всю громадную важность переживаемого мною момента, но не могу действовать иначе».

Государь верил в Россию, и он готов был продолжать войну; в этом была его сила. Он не считал, что Россия побеждена и, соглашаясь на мирные переговоры, всегда имел в виду возможность их разрыва. Было, однако, существенно, чтобы и в России, и за границей ответственность за разрыв могла быть возложена на Японию. Вопрос о контрибуции было легко сделать понятным для масс; уже в деревнях (как отмечало «Освобождение») земские начальники «агитировали» так: «Если мы помиримся с японцами, то они потребуют большую, огромную сумму, а платить будете вы. Значит, налоги на все и подати увеличатся вдвое…» Крестьяне «как один человек захотели продолжать войну»…

Другие державы также не могли желать получения японцами крупной контрибуции. Финансисты, дававшие Японии деньги взаймы, конечно, этого хотели; но правительства учитывали, что такая контрибуция в значительной мере пошла бы на увеличение японских вооружений. И на этот раз - против кого?

Президент Рузвельт решил добиться соглашения. Он придумал компромисс: пусть Япония возьмет себе южную половину Сахалина, а Россия уплатит ей значительную сумму за возвращение северной части. Таким образом Япония получит то, что ей нужно, а самолюбие России будет спасено.