Вернее, я успел сообщить русским. И русские успели его застать.

Дом Юсупова окружили. Взяли хозяина. Заставили его показать, где прячется Масхадов. Когда оказалось, что внезапно ворваться в бункер не получится, послали хозяина с предложением о сдаче в плен. Спутники Масхадова сдались и вышли из бункера. А он нет. Он собирался оборонять свой штаб. Отстреливаться. До смерти.

Осаждающие решили вынести дверь бункера кумулятивным зарядом. Взрыв должен был оглушить президента Ичкерии. И тогда его взяли бы в плен тепленьким, без сознания.

Но как всегда не учли детали. Неправильно рассчитали силу заряда. И взрыв не оглушил, а убил Аслана Масхадова. Баротравма, воздействие резкого изменения давления, внутренности человека не выдерживают, взрываются. Это заметно по внешнему виду мертвого тела, заметно даже непрофессионалу. Как можно было выдавать лживые версии о гибели президента Ичкерии, показав его тело, свидетельствующее о настоящей причине смерти?

У нас давно не заботятся не только о правдивости, но даже и о правдоподобии.

А я, я все понял. Понял, как все случилось. И я был рад. Все правильно, все как надо.

Едва ли в Сопротивлении кто-то узнал, что информацию о месте, где скрывается Масхадов, передал российским спецслужбам я. Даже если федералы хотели бы сообщить боевикам, они сами не знали, кто я. Посредник не выдал бы меня, это было не в его интересах. Тем не менее я решил выйти из дела. Исчезнуть с горизонта. Скрыться от агентов чеченского подполья.

Своим партнерам по бизнесу я отписал по электронной почте, что оставляю дело в их руках. Что я женюсь и эмигрирую. Пожелал им твердости в имане и всего такого. У меня, мол, твердости уже не хватает. И здоровье слабое. Поэтому я выхожу из дела и из джихада. Как-то так.

Но я не эмигрировал. Тогда нет. Я даже не уехал из Петербурга. Просто сменил квартиру. Перебрался в другой район. Если хочешь спрятать дерево, то спрячь его в лесу. Это я хорошо усвоил. Нет лучшего места для человека, чтобы спрятаться, потеряться, чем большой город.

А насчет женитьбы… ну, это почти правда. Я стал жить с одной русской девушкой… а потом с другой. В таком положении есть некоторые удобства. Квартиру можно снимать на имя подруги. Машину покупать снова на нее. Если город – лучшее место для того, чтобы спрятаться, то лучшее прикрытие – это подружка, девушка из местных.

Когда девушка тебя любит, она все сделает, чтобы тебя защитить. Но знать, почему и от кого тебя нужно защищать, ей совсем не обязательно.

Мне удалось не только сохранить деньги, отложенные во время занятий бизнесом и полученные за голову президента, но и умножить свой капитал. С помощью подруги я обернул деньги в коммерческой недвижимости, купил недорого и успел продать на пике цен, до кризиса.

Я прожил в России еще… еще несколько лет. И даже приезжал в Чечню. Но я готовился. Готовился к эмиграции. Изучал разные способы, варианты. Получить статус беженца? Или купить недвижимость?.. Я знакомился с иммиграционным законодательством разных стран. Австрия и Австралия, Чили и Чехия, Англия и Индия – везде есть свои прелести.

А теперь у меня все готово. Все хорошо. Получилось.

Я хочу жить…

Я хочу жить во Франции. В Париже, на берегах Сены. Ее набережные будут напоминать мне закованную в гранит Неву. А небо, ясное парижское небо, оно совсем как дома, в Чечне. Знаете, Париж – это как если бы блистательный Санкт-Петербург построили не на северных болотах, под вечными тучами и в туманах, а в предгорьях Северного Кавказа, под лучистым солнцем, там, где моя родина. Если бы Санкт-Петербург был на месте Шали – это был бы Париж, уверяю вас!

А может, это я себя пытаюсь убедить.

Я хочу жить в Париже. На бульваре Монпарнас, где уличные ресторанчики и в каждом втором, как уверяют владельцы, безвылазно сидел Хемингуэй, а теперь играет джаз, и пиво отвратительное, зато вино вкусное и недорогое, а ужинать лучше в кебабах, у смуглых парижан, не знающих и пары фраз по-французски.

Я хочу жить в маленькой квартирке на бульваре Монпарнас, в одну комнату, но с кухней и ванной; и с окнами на парк и фонтан, там еще стоит памятник Нею, графу московскому. Утром я буду глазеть на студенток, идущих к входу в метро, среди них особенно красивы высокие негритянки; больной и старый, я буду просто смотреть. И запах круассанов, от которых меня скоро начнет тошнить, из открытых дверей булочных, и каштаны, и велосипеды, и картины, и книги, и цветы в маленьком дворике.

А чтобы не помнить… нет. Помнить. Я буду помнить. Я буду внимательно вспоминать, все. День за днем, час за часом. Я буду практиковать вспоминание. Каждый день я буду вспоминать один год своей жизни. А когда годы закончатся, буду вспоминать заново.

Мне не нужна другая работа. Это будет моя работа. Помнить. И жить.

Во Франции, в Париже, на бульваре Монпарнас.

Я хочу.

Я хочу жить.

Доктор, вот еще одна, последняя история.

Это мой недавний сон.