— А что, могут пожаловать и д р у г и е гости? — спросил Митенька, почувствовав удовольствие от того, что ему доверяют, раз ведут в нелегальное место.

— Как сказать, — ответил, пожав плечами, Алексей Степанович, — у нас уж такая привычка выработалась, чтобы всегда держаться начеку. Ведь попадёшь как раз тогда, когда об этом и не думаешь.

Он легко шёл в своих высоких сапогах, глядел вперёд и настороженно весь собирался, когда проходили мимо стоявших на тротуаре людей.

— Теперь я сверну направо и обойду этот квартал, а вы запомните номер дома и квартиру: Пятнадцатая линия, дом тридцать три, квартира семь. Идите туда один. Я раньше вас буду. Запомните?

Митенька хотел было достать записную книжку, но Алексей Степанович остановил его за руку и сказал:

— Никогда ничего не записывайте, всё держите в голове.

Квартира оказалась глубоко во дворе.

Это был обычный петербургский двор, узкий, как труба, меж высоких каменных домов, с раскрытыми окнами и сушившимся бельём на некоторых из них.

Митенька поднимался по лестнице, а сам всё твердил имена и боялся их перепутать. «Рыжий — Чернов, худощавый, бледный — Шнейдер, потом Макс и Маша с Сарой».

Митенька с бьющимся сердцем позвонил. Ему сейчас же открыл Алексей Степанович и по длинному коридору ввёл его в комнату, сказав присутствующим:

— Вот, прошу познакомиться, мой земляк и приятель, о котором я говорил. Мы с ним пешком вместе под стол ходили. — При этом он по своей привычке проводил рукой по рассыпающимся волосам.

В комнате мещанского типа, с занавесочками и геранью на окнах, было действительно похоже на именины: на столе в простенке между окнами стоял стол с самоваром и блюдо с пирожками. Но всему этому противоречил какой-то беспорядок в комнате, окурки на полу, табачный дым.

Несмотря на рекомендацию Алексея Степановича, Митеньку встретили несколько холодно, точно никто не хотел первым проявить по отношению к гостю чувство приветливости и радушия.

Только юноша с весёлым лицом, одетый в студенческий сюртук, первый протянул Митеньке руку и сказал:

— Милости прошу к нашему шалашу.

Митенька догадался, что это Макс.

За Максом кудрявая и смуглая девушка, похожая цветом лица и живостью на цыганку, по-видимому Сара, приветливо поздоровалась и сказала:

— А вы нас напугали стуком своей шашки… мы уж думали…

— Меня самого стесняют эти глупые доспехи, — сказал Митенька, почувствовав некоторую уверенность от свободного и приветливого тона девушки. Но эта уверенность быстро исчезла, так как другие почти ничем не отозвались на появление Митеньки.

Худощавый чёрный студент, с безразличным лицом, на котором никогда не появлялась улыбка, продолжал стоять у окна и просматривать книгу. Он как будто нехотя подал Митеньке свою сухую руку, едва взглянув на него острыми глазами, и сейчас же опять занялся перелистыванием страниц.

Митенька догадался, по описанию Алексея Степановича, что это Шнейдер.

Рыжий Чернов, в веснушках, в распахнутой тужурке, видимо, очень застенчивый и страдающий от этой застенчивости, тоже молча, весь покраснев при этом, подал Митеньке руку.

Маша была спокойная молодая женщина, с гладкой причёской, какую носят учительницы. На ней было синее платье с белым горошком, перехваченное поясом из той же материи. Но несмотря на внешнюю мягкость, в ней была какая-то прямота и жестокая властность, которые сказывались даже в мелочах. Она подошла к Шнейдеру, спокойно, но с видом, не допускающим никакого возражения, взяла у него из рук книгу и поставила её на полочку.

И когда она уходила в кухню и приносила оттуда на стол закуски, то делала это не как хозяйка, а как делает во время загородной прогулки наиболее энергичная и деловитая из всей компании женщина.

— Кто же у нас именинник сегодня? — спросил Алексей Степанович, утирая усы застенчивым жестом собранной в горсть руки.

Сара с веселой улыбкой повернула к нему кудрявую голову:

— Конечно, я!..

— Вы когда-нибудь до этого работали? — спросил вдруг Шнейдер, обращаясь к Митеньке.

Митенька, покраснев, сказал, что п о к а ещё не работал как следует, точно он пришёл сюда с определённой целью — работать по-настоящему.

Все в это время посмотрели на него, и от этого он ещё больше покраснел.

Его оставили в покое и уже не обращались к нему ни с какими вопросами.

— Наше положение сейчас очень трудное, — сказал Шнейдер, — мы остались без руководства. И сейчас почти бездействуем. Война многим свихнула мозги. Германские социалистические вожди почти сплошь оказались предателями. Наши тоже… Плеханов, я слышал, писал члену Думы меньшевику Бурьянову, что было бы крайне печально, если бы наши единомышленники помешали делу самообороны русского народа.