— Это танки, — произнёс первым Иван. — Сюда идут опять танки.

— Если это наши прорвались, то хорошо, — криво усмехнулся Ружейников. — А если немцы отступают прямо на нас… Что мы с одной пушкой?

Магомедов отбежал метров на тридцать в сторону, к разбитым орудиям батареи, и, взмахнув рукой, закричал оттуда:

— Глядите! Глядите!

Иван и Ружейников кинулись к Магомедову на восточный склон высоты. Изрытое снарядами поле с тёмной каймой леса на багрово-дымном горизонте тонуло в синей рассасывающейся мгле, и по всему полю, приближаясь к высоте, густо бежали отступающие немцы. Никаких танков не было видно, по-прежнему слышался лишь тупой гул множества работающих моторов, он приближался, накатывался неотвратимо…

Капитан Кошкин умирал в санитарной палатке в присутствии Якова Алейникова.

Командир штрафной роты был смертельно ранен осколком снаряда в тот момент, когда последние бойцы, преодолев топь, выскочили на твёрдый берег и с отчаянной матерщиной кинулись в дым и грохот, в сторону горящего леса.

— Хорошо матерятся, — улыбнулся Кошкин, тоже направляясь к освещённому горящим лесом берегу вслед за Лыковым, тыкая палкой в зыбун. — Значит, вычистят фашистов отсюда. Дурачьё, если ждали нас, почему же не заминировали берег?

С этими словами он вступил на твёрдую почву, вынул ракетницу, стал не торопясь заряжать её, поглядывая в сторону леса, утонувшего в дыму, огне и грохоте. Тут и разорвался снаряд, может быть немецкий, а может быть и наш, метрах в пяти всего от Кошкина и почти под самыми ногами Лыкова. Но судьба на войне у каждого своя, старшего лейтенанта Лыкова горячей волной только отшвырнуло на мягкий берег, а Кошкину осколок ударил прямо в живот, он, выронив ракетницу, резко упал на колени, одной рукой зажал рану, а другой всё опирался на палку, намереваясь встать.

— Товарищ капитан?! — вскочил Лыков, подбежал к Кошкину и остолбенело замер, ещё раз вскричал сразу осевшим голосом: — Данила Иванович…

Сквозь пальцы Кошкина хлестала кровь, тёмной струёй текла на землю по низу гимнастёрки.

— Ракету! Живо ракету! — захрипел Кошкин.

— Санинструктор! Эй, как тебя? — совсем не по-военному закричал Лыков выбегающей из болота девчонке, нашарил в траве ракетницу, выстрелил вверх — зелёная полоса прочертила дымный воздух, ушла высоко в чёрное ночное небо.

Кошкин ещё постоял секунду и, будто удостоверившись, что сигнал нашей артиллерии о прекращении огня подан, стал валиться наземь. Лыков подхватил его, и в это время к командиру роты подбежали сразу три девчонки, одна из них, высокая и черноволосая, торопливо расстёгивая сумку, властно сказала:

— Положите его! Чего вы его держите?

Помогая друг другу, девушки расстегнули Кошкину ремень, открыли живот, и черноволосая невольно вскрикнула:

— Боже мой!

Наши орудия прекратили огонь, теперь стреляли беспорядочно лишь уцелевшие немецкие пушки.

Откуда-то из темноты появился начальник санчасти, вчетвером они принялись чем-то мазать и залеплять страшную рваную рану и, подсовывая руки под спину, перематывать Кошкина бинтами. Они бинтовали, а кровь всё проступала и проступала. Командир роты сквозь зубы стонал; глаза его были закрыты, лицо покрылось смертельной бледностью.

— Отнести его туда. — Лыков махнул в сторону болота. — Есть носилки? Принести носилки!

— Нельзя его трогать, — сказал начальник санчасти. — Нельзя нести…

— И бесполезно… — прошептал Кошкин, открывая глаза. — Я это знаю… Лыков, принимай командование ротой. И все… занимайтесь, чем положено. Ты вот… останься со мной.

Это он сказал склонившейся над ним черноволосой девушке.

Бой тогда только разгорался, немецкие пушки беспрерывно молотили по краю болота, болотная жижа и вырванные взрывами кустарники поднимались в мерцающий воздух сплошной стеной.

— В болоте бойцов уже нет, — сказал Кошкин, глядя на эти взрывы. — Сколько лягушек изведут…

С каждой минутой немецкие пушки стреляли всё реже и реже, орудийные раскаты уже перекрывали рёв автоматов и человеческих голосов.

— Ну… вот, — тяжко дыша, проговорил Кошкин, — штрафнички дело своё знают. Как звать-то тебя?

— Шура, Александра, — сказала девушка, обтирая кусочком бинта крупные капли пота с лица командира роты.

— Откуда же ты?

— Смоленская я. До войны в медицинском училась в Москве. Три курса закончила.

— На дочку мою ты похожа.

Кошкин ещё помолчал, прикрыв глаза, слушая звуки беспощадного боя.