Лиза никого не узнавала, даже сына. Не узнала она и квартиры, ходила по комнатам, тыкаясь в стены, спрашивала у Юрки и умирающей Ульяны Фёдоровны: кого они-то ждут здесь, на вокзале, почему так долго не приходит поезд, с которым она должна уехать?

— А вот куда ехать я должна — и забыла, — говорила Лиза, тёрла виски. — Вы не знаете, куда мне надо ехать?

Всё это ускорило кончину Ульяны Фёдоровны.

В день похорон Лиза испуганно притихла, сидела в уголке, смотрела, как женщины-соседки собирают покойницу, шевелила бровями, будто что-то мучительно пыталась вспомнить. И в тоскливой суматохе никто не видел, как и когда Лиза исчезла.

Первым отсутствие матери заметил Юрка, обежал все комнаты, обшарил двор.

— Мама, мама-а! — закричал он. — Куда она делась? Вы не видели маму?

Какой-то старик с костылём и котомкой, подошедший к калитке, сказал, что час назад видел блаженную вроде бы женщину на самом выходе из города.

— Это она, она! — крикнул Юрка, выскочил на улицу. Но тут же вернулся, затормошил старика: — Где… на каком выходе? Слышь, дедушка?

— А там, сынок… На Верхнюю Ельцовку она, кажись, побрела.

Это было в последний день июня, а числа десятого июля к поскотине небольшой деревеньки Барлак, что верстах в тридцати от Новониколаевска, подошёл грязный, оборванный мальчишка с исхудавшими глазами, с давно не чёсанными, пыльными волосами.

— Ты чей такой? — спросила его низенькая босая женщина с прутом, пасшая гусей.

— Савельев Юрка я.

— Откуда же ты?

— Я с города.

— Ну, ступай, пройдись по деревне, — вздохнула женщина. — Може, кто и подаст. Сейчас мало подают. А что там у вас, в городу-то?

— Я не за милостыней. Я мамку ищу. Я в соседней деревне был, мне сказали, что она сюда пошла.

— Кто же твоя мамка?

— Она такая высокая. И она… она никого не узнаёт. Её в тюрьме били.

— Блаженная?.. Постой, сёдни в полдень какая-то блаженная побирушка была в деревне. Её старая Ферапонтиха, кажись, к себе покормить увела. А ну-ка пойдём…

У старой Ферапонтихи никакой побирушки уже не было.

— Ушла она, сердешная, — сказала грузная, рыхлая старуха, выслушав Юрку и женщину с прутом. — Поела маленько и пошла. Уж давно время будет.

— Куда, куда она пошла? — крикнул Юрка.

— А туда, по сокуровской дороге. Ты кто ей, сын, чо ли? Голодный ты, видать. Поешь и ты, сядь.

Но Юрка не стал есть, хотя и был сильно голоден. Он выбежал на подворье, кинулся по указанной дороге. Уже больше двух недель он ходил по пригородным деревням, разыскивая мать, питаясь случайным подаянием, ночуя где придётся. И дня четыре назад вроде напал на её след, но всё никак не мог настигнуть.

Солнце пекло, дорога была сильно разъезженная, пыльная, горячая. Обжигая босые ноги, Юрка то шёл, то бежал, опасаясь, что мать, если она действительно пошла по этой дороге, опять свернёт на какой-либо просёлок. Но отворотов, к счастью, не было.

Мать он увидел издали, сразу узнал её худые плечи, обтянутые синей кофточкой, косо болтающуюся на ней юбку, растрёпанные волосы. Она шла медленно, опустив голову, внимательно разглядывая дорогу. Юрка припустил, собрав последние силёнки, и, подбегая, услышал, как мать бормочет бессвязно:

— Над городом запах… Давно отзвенели… Тоску запрокинь…

— Мама! Мамочка! — закричал он.

Лиза остановилась, глянула на сына тусклыми, бессмысленными глазами.

— Мама!

— Прочь, прочь! — чуть отшатнулась она. — Ты кто?

— Да это же я, Юрка. Я тебя давно ищу.

— Юрка? Какой Юрка? — спросила она, не мигая стала глядеть на сына, наклоняя голову то вправо, то влево. Брови её нахмурились, затрепетали вроде, но тут же расправились и застыли. — Нет, я не знаю тебя…

— А ты вспомни, мама! — И он схватил её за руку. — Я же Юрка!

— Отстань, мерзкий мальчишка! — вскрикнула она, вырвала руку. И пошла быстро, торопливо. Но вдруг вздрогнула, остановилась. Попятилась, глядя куда-то в небо, показывая вверх пальцем. — Я их всегда вижу, они меня всегда пугают… Кто это?

В небе играли ласточки. Они стремительно и высоко взмывали, падали камнем вниз и снова взмывали.

— Да это ласточки! — крикнул Юрка. — Ну, вспомни, папа ещё песню тебе про ласточек сочинил. Ты ж мне рассказывала. А мы её часто пели с тобой…

— Песню? Какую песню?

— Да вот эту…

И Юрка, снова хватая мать за руку, торопливо, глотая слёзы, заговорил: