В другое время неуместность подобного замечания могла бы насмешить Мэгги, но в ту минуту она испытала только стыд, ибо плакала не из-за матери, а из-за себя. Сестра не смогла утаить от нее «Таймс» с рассказом о победе герцога в Джайпуре, который чуть ли не в одиночку разогнал мятежников, хотевших сжечь Дворец ветров, и о поразительной награде за это, дарованной ему магараджей. «Таймс» писала, что награда представляет собой весьма пикантный эпилог волнующей истории: подумать только, в наши дни, в наш век герою дарят за храбрость человеческое существо! Да все аболиционисты, все противники рабства наверняка поднимутся как один! Над этим смеялся весь Лондон.

Но для Мэгги сам факт, что Джереми вроде бы принял от магараджи индийскую принцессу (ибо ни о каком его отказе в газете не упоминалось), вовсе не казался ни забавным, ни пикантным. Она была раздавлена. За пять лет она не получила от него ни единой строчки, ничего свидетельствующего о том, что он помнит о ее существовании. Да и почему он должен помнить? Она только девушка, с которой он однажды целовался в конюшне. Зачем ему Мэгги Герберт, если он может владеть индийской принцессой?

Стыдно было рыдать и горевать по столь нелепому поводу в день смерти матери, но именно такому занятию предавалась Мэгги, когда Огюстен нашел ее и сделал ей предложение в последний раз, ибо теперь, взяв себя в руки, она дала согласие.

Она была не настолько погружена в свою печаль, чтобы не оценить заботу Огюстена о ее семье в последние дни материнской болезни. В конце концов что сделал для нее Джереми Ролингз? Ничего! За все время отсутствия он ни разу ей не написал, не передал ничего через своих родных, видимо, даже не вспоминал о ней с того дня в конюшне. Так что же она делает? Отвергает предложение достойного человека ради того, кто за долгие годы не удосужился послать ей весточку? Кто уехал в Индию и завел там себе принцессу?

А Огюстен столько для нее сделал! Меньшее, что она могла дать взамен, это стать ему хорошей женой. Мэгги понимала, что не полюбит никого, кроме герцога Ролингза, но они с Огюстеном были друзьями, и она искренне к нему привязана. Дружба и взаимная симпатия — прекрасное основание для брака.

Поэтому, вместо того чтобы в очередной раз отказать ему, что вполне бы случилось, не попадись ей вовремя газета, Мэгги сказала «да». А что ей оставалось?

Она взглянула на Огюстена, который обернулся поприветствовать знакомых. Да, буйная рыжая шевелюра не очень его украшала. Женщине такая роскошь придала бы шик, но мужчина выглядел, как любила говорить Беранж, ошеломительно. К тому же его мать! Эту женщину можно назвать испытанием для слабых душ, хотя сам он, в чем Мэгги не сомневалась, будет прекрасным мужем.

А ей так нужен хороший муж! Она не может провести всю жизнь, страдая по человеку, который забыл о ней на целых пять лет. О, конечно, существовало где-то письмо, якобы им написанное… И разве что-то меняет единственное письмо? Она явно ничего для него не значила. Она всего лишь одна из многих женщин, с которыми он провел несколько приятных часов… однажды солнечным днем.

Она и влюбилась-то в него от детской наивности. Значит, придется его разлюбить. Не важно, сколько это займет времени. Не будет она до конца своих дней любить Джереми Ролингза! Нет.

Мэгги так задумалась, что сначала не обратила внимания на стихнувшие вокруг разговоры. Она успела привыкнуть к шуму, толчее и духоте, сопутствующим модным светским развлечениям, поэтому на балу, среди говора толпы, ничто так не привлекает внимания, как голос, понизившийся до шепота. Мэгги с любопытством взглянула на собеседников Огюстена, сразу узнав лорда и леди Митчелл. Их собрание фламандской живописи соперничало с коллекцией семьи де Вегу, с ними Огюстен часто вступал в дружескую схватку на аукционах. Теперь все трое, повернувшись к ней спиной, пристально разглядывали кого-то среди танцующих.

— Понятия не имею, кто он, — громко заявил лорд Митчелл, которого не волновало, слышат ли его окружающие. — И вообще, Летиция, мне не нравится, что ты притащила меня сюда. Тебе известно, как не люблю я подобную толчею.

— Он должен быть знаменитостью, — настаивала его жена. — Олторпы ни за что бы не пригласили кого попало на представление свету единственной дочери.

Мэгги снова раскрыла веер. Значит, они просто заметили в толпе лицо, которое не смогли признать. Вот и все. Право, Огюстен бывает так забавен, его, словно женщину, интересуют мелкие детали и хитросплетения высшего света.

Бедный Огюстен, не умеющий скрывать своих чувств, особенно восторга. Мэгги с трудном убедила его не радоваться столь бурно ее согласию на брак с ним, когда он объявил себя счастливейшим из всех людей на свете, потому что их помолвка должна была оставаться тайной до окончания траура по ее матушке. Для Огюстена это был трудный год, который ничуть не облегчало то, что отец Мэгги отнесся к ее помолвке не лучше, чем к ее решению посвятить себя искусству. По убеждению сэра Артура, теперь первейшим долгом младшей дочери было посвятить себя заботе о нем. Он рассчитывал, что Мэгги вернется в Герберт-Парк, хотя еще две дочери жили неподалеку.