– Да, она ведь и письма разносит.

– Понимаю… Я должен ей сказать, чтобы она отдавала письма только вам.

– Скажи, чтобы она отдавала мои письма тебе, Питу.

– Мне? – переспросил Питу. – Ну да, теперь понимаю.

И он в третий или в четвертый раз вздохнул.

– Это самое надежное, ты согласен, Питу?.. Если, конечно, ты согласишься помочь мне в этом деле.

– Бог с вами, мадмуазель Катрин! Да разве я могу отказать вам?

– Спасибо! Спасибо!

– Я готов… Я, разумеется, пойду.., вот завтра же и пойду.

– Завтра – слишком поздно, дорогой Питу. Идти нужно сегодня.

– Хорошо, мадмуазель, я пойду, сегодня, нынче же утром, да хоть сейчас!

– Какой ты славный, Питу! – обрадовалась Катрин. – Как я тебя люблю!

– Ох, мадмуазель Катрин! – воскликнул Питу. – Не говорите так, меня прямо в жар бросает от ваших слов.

– Взгляни, который теперь час, Питу, – попросила Катрин.

Питу подошел к ее часам, висевшим на камине.

– Половина шестого, мадмуазель, – отвечал он.

– Ну что ж, мой добрый друг Питу… – молвила Катрин.

– Что, мадмуазель?

– Хорошо было бы…

– Пойти к мамаше Коломбе?.. Я к вашим услугам, мадмуазель. Но сначала выпейте микстуру: доктор велел принимать по ложке через полчаса.

– Милый Питу! – отвечала Катрин, наливая себе в ложку лекарство и глядя на него так, что сердце его за-i прыгало от радости. – То, что ты для меня делаешь, дороже всех микстур на свете!

– Вот, значит, что имел в виду доктор Рейналь, когда говорил, что я обещаю стать хорошим врачом!

– А что ты скажешь, Питу, если тебя спросят, куда ты идешь?

– Об этом можете не беспокоиться.

И Питу взялся за шляпу.

– Разбудить госпожу Клеман? – спросил он.

– Нет, пусть спит, бедняжка… Мне теперь ничего больше не нужно.., только бы…

– Только.., что? – переспросил Питу. Катрин улыбнулась.

– Да, я догадываюсь, – пробормотал вестник любви, – вам нужно письмо господина Изидора. Помолчав немного, он продолжал:

– Не беспокойтесь, если оно пришло, вы его получите; если же его еще нет…

– А если нет?.. – озабоченно повторила Катрин.

– Если нет, то еще раз взгляните на меня ласково, улыбнитесь мне вот так же нежно, еще раз назовите меня своим дорогим Питу и добрым другом, и, если письмо еще не пришло, я поеду за ним в Париж.

– Какое доброе и верное сердце! – прошептала Катрин, провожая взглядом Питу.

Почувствовав, что долгий разговор утомил ее, она снова уронила голову на подушку.

Десять минут спустя девушка и сама не могла бы сказать, произошло ли все это на самом деле или привиделось ей в бреду; но в чем она была совершенно уверена, так это в том, что живительная свежесть стала исходить из ее души и распространяться по всему телу.

Когда Питу проходил через кухню, тетушка Бийо подняла голову.

Госпожа Бийо еще не ложилась, она уже третьи сутки не смыкала глаз.

Уже третьи сутки она не покидала скамеечку у камина, откуда она могла следить если не за дочерью, к которой ей запрещалось входить, то по крайней мере за дверью ее комнаты.

– Ну что? – спросила она.

– Дела пошли на лад, тетушка Бийо, – сообщил Питу.

– Куда же ты собрался?

– В Виллер-Котре.

– Зачем?

Питу помедлил с ответом. Питу не отличался находчивостью.

– Зачем я туда иду?.. – переспросил он в надежде выиграть время.

– Ну да, – послышался голос папаши Бийо, – моя жена тебя спрашивает, зачем ты туда идешь – Пойду предупрежу доктора Рейналя.

– Доктор Рейналь велел тебе дать ему знать, если будет что-нибудь новое.

– А разве это не новость, что мадмуазель Катрин чувствует себя лучше?

То ли папашу Бийо удовлетворил ответ Питу, то ли он не захотел придираться к человеку, который в конечном счете принес ему добрую весть, но возражать он больше не стал.

Питу вышел, папаша Бийо возвратился к себе в комнату, а тетушка Бийо снова уронила голову на грудь.

Питу прибыл в Виллер-Котре без четверти шесть.

Он разбудил доктора Рейналя, сообщил, что больная чувствует себя лучше, и полюбопытствовал, что делать дальше.

Доктор поспешил узнать, как прошла ночь, и к величайшему изумлению Питу, отвечавшему со всей возможной осмотрительностью, славный малый скоро заметил, что доктору известно все, что произошло между ним и Катрин, как если бы он сам присутствовал при их разговоре, спрятавшись за занавесками или под кроватью.