Мы уже упоминали о страсти Мирабо к цветам. Видя этот утопавший в розах флигель, этот очаровательный сад, окружавший, казалось, жилище Флоры, он радостно вскрикнул.

– Скажите, друг мой, – обратился он к садовнику, – а вот этот павильон тоже сдается или продается?

– Разумеется, сударь, – отвечал тот, – ведь он относится к замку, а замок предназначен к продаже или сдаче внаем. Правда, сейчас там живут, но поскольку арендный договор отсутствует, то, ежели, сударь, вы оставите замок за собой, вы сможете отказать лицу, живущему там теперь.

– Вот как! И что это за лицо? – спросил Мирабо.

– Одна дама.

– Молодая?

– Лет тридцати-тридцати пяти.

– Хороша собой?

– Очень.

– Ладно, – сказал Мирабо, – посмотрим; красивая соседка не такая уж помеха… Покажите мне замок, друг мой.

Садовник пошел вперед, пересек мост, отделявший первый двор от второго; под мостом протекала речушка.

На том берегу садовник остановился.

– Коли вы, сударь, пожелаете не беспокоить даму, живущую во флигеле, то это вам будет нетрудно: вот эта речка полностью отделяет часть парка, прилегающую к флигелю, от остального участка: она будет гулять у себя, а вы, сударь, у себя.

– Ладно, ладно, – сказал Мирабо, – поглядим на замок.

И он проворно взошел по пяти ступенькам крыльца.

Садовник отворил центральную дверь.

Она вела в отделанный алебастром вестибюль с нишами, в которых прятались статуи, и колоннами, увенчанными вазами по моде того времени.

Дверь в глубине вестибюля, точно напротив центрального входа, вела в сад.

По правую руку от вестибюля находились бильярдная и столовая.

По левую – две гостиные, большая и малая.

Такое раположение на первый взгляд пришлось Мирабо по вкусу; правда, он казался рассеянным и словно чего-то ждал.

Поднялись на второй этаж.

На втором этаже обнаружилась зала, как нельзя лучше подходившая для того, чтобы устроить в ней кабинет, и три или четыре господские спальни.

Окна залы и спален были закрыты.

Мирабо сам подошел к одному из окон и отворил его.

Садовник хотел отворить остальные.

Но Мирабо подал ему знак не делать этого. Садовник остановился.

Прямо под тем окном, которое только что распахнул Мирабо, у подножия огромной плакучей ивы устроилась полулежа какая-то женщина с книгой, в нескольких шагах от нее на траве среди цветов играл ребенок лет пяти-шести.

Мирабо понял, что это обитательница павильона.

Трудно было представить себе более изящный и элегантный наряд, чем ее скромный муслиновый пеньюар, отделанный кружевами и надетый поверх телогреи из белой тафты с оборками из белых и розовых лент; чем белая муслиновая юбка с присборенными воланами, белыми и розовыми под цвет телогреи; чем корсаж из розовой тафты с бантами того же цвета и накидка, вся в кружевах, ниспадавшая подобно вуали и позволявшая зыбко, как в тумане, различить черты лица.

Кисти рук у женщины были тонкие, удлиненные, с ногтями аристократической формы; по-детски миниатюрные ножки, обутые в туфельки из белой тафты с розовыми бантами, довершали этот гармонический и обольстительный облик.

Ребенок, весь в белом атласе, носил шапочку а-ля Генрих IV и – подобное причудливое сочетание было весьма распространено в ту пору – трехцветный пояс, называвшийся.национальным.»

Между прочим, так был одет юный дофин в тот день, когда в последний раз показался на балконе Тюильри вместе с матерью.

Жест Мирабо означал, что ему не хотелось беспокоить прекрасную читательницу.

В самом деле, то была дама из павильона, утопавшего в цветах; то была королева сада с лилиями, кактусами и нарциссами, словом, та самая соседка, которую Мирабо, в котором вожделение всегда преобладало над прочими чувствами, выбрал бы сам, если бы случаю не было угодно свести их вместе.

Некоторое время он пожирал глазами прелестное создание, неподвижное, как статуя, и не ведающее об устремленном на него пламенном взоре. Но вот не то случайно, не то вследствие магнетических флюидов глаза незнакомки оторвались от книги и обратились к окну.

Она заметила Мирабо, слегка вскрикнула от неожиданности, встала, кликнула сына и за руку повела его прочь, на ходу два-три раза оглянувшись; вскоре мать и дитя скрылись за деревьями; Мирабо лишь проводил глазами ее элегантный наряд, мелькавший между стволами: белизна платья спорила с наступившими сумерками.

На крик незнакомки Мирабо отозвался криком удивления.

Мало того, что у женщины были королевские манеры: насколько позволяли судить кружева, скрывавшие ее черты, она и лицом была похожа на Марию Антуанетту.