– Тише! – прервал Жильбер. – В дверь позвонили.

– Что за беда! Вы же прекрасно знаете, что это граф де Шарни. Он тоже может выслушать мой совет и воспользоваться им. Входите, граф, входите.

В самом деле, в дверях показался Шарни. Он рассчитывал застать Жильбера одного и, видя постороннего, застыл в беспокойстве и нерешительности.

– Вот мой совет, – продолжал Калиостро, – опасайтесь чересчур дорогих несессеров, чересчур тяжелых карет и чересчур верных портретов. Прощай, Жильбер! Прощайте, граф! И, говоря языком тех, кому, как и вам, я желаю счастливого пути, да хранит вас всемогущий Господь в его неизреченной милости.

И прорицатель, дружески поклонившись Жильберу и любезно – Шарни, удалился, провожаемый тревожным взглядом одного из них и вопросительным другого.

– Доктор, кто этот человек? – спросил Шарни, когда звук его шагов затих на лестнице.

– Один из моих друзей, – отвечал Жильбер, – человек, который знает все, но дал мне слово, что не выдаст нас.

– Вы мне его назовете?

Жильбер мгновение поколебался.

– Барон Дзаноне, – сказал он.

– Странно, – заметил Шарни. – Это имя мне не знакомо, а между тем, мне кажется, я знаю его в лицо. Подорожная у вас, доктор?

– Вот она, граф.

Шарни взял подорожную, поспешно развернул и, с головой уйдя в изучение этого документа, которому придавал такую важность, забыл, очевидно, на время обо всем, включая барона Дзаноне.

Теперь посмотрим, что происходило вечером двадцатого июня, с девяти часов до полуночи, в разных точках столицы.

Заговорщики недаром опасались г-жи де Рошрель; хотя ее дежурство кончилось одиннадцатого числа, она что-то заподозрила, нашла способ вернуться во дворец и обнаружила, что бриллианты королевы исчезли, хотя футляры по-прежнему на месте; в самом деле, Мария Антуанетта доверила бриллианты своему парикмахеру Леонару, который должен был уехать двадцатого вечером, за несколько часов до своей августейшей повелительницы, вместе с г-ном де Шуазелем, начальником первого отряда солдат, которому полагалось разместиться в Пон-де-Сомвеле; кроме того, г-ну де Шуазелю была поручена подстава в Варенне, которую он должен был обеспечить шестеркой добрых лошадей, и теперь он ждал у себя дома, на улице Артуа, последних приказов от короля и королевы. Быть может, обременять г-на де Шуазеля мэтром Леонаром было слегка нескромно, а везти с собой парикмахера не вполне благоразумно; но где найти за границей такого художника, чтобы сумел создавать те восхитительные прически, которые шутя делал Леонар? Что вы хотите! Нелегко отказаться от гениального парикмахера!

В результате всего этого горничная его высочества дофина, заподозрив, что отъезд назначен на понедельник двадцатого, на одиннадцать вечера, известила об этом не только своего любовника г-на де Гувьона, но и г-на Байи.

Г-н де Лафайет самолично явился к королю, дабы объясниться с ним начистоту касательно этого доноса, и только плечами пожал.

Г-н Байи поступил еще лучше: если Лафайет стал слеп, как астроном, то Байи стал предупредителен, как рыцарь: он переслал королеве письмо г-жи де Рошрель.

И только у г-на де Гувьона, испытавшего на себе прямой натиск, остались изрядные подозрения; предупрежденный собственной любовницей, он под предлогом небольшого собрания военных вызвал к себе человек двенадцать офицеров национальной гвардии: с полдюжины их расставил на часах у разных дверей, а сам вместе с пятью командирами батальонов повел наблюдение за дверьми в покои г-на де Вилькье, на которые ему было указано особо.

Примерно в тот же час в доме номер девять по улице Кок-Эрон, в знакомой нам гостиной, сидя на кушетке, на которой мы уже ее видели, прелестная молодая женщина, внешне спокойная, но на самом деле взволнованная до глубины души, беседовала с молодым человеком лет двадцати трех-двадцати четырех, который стоял перед ней, одетый в светло-коричневую куртку для верховой езды, в кожаные облегающие панталоны, обутый в сапоги с отворотами и вооруженный охотничьим ножом.

В руке он держал круглую шляпу, обшитую галуном.

Молодая женщина, казалось, на чем-то настаивала, а молодой человек оправдывался.

– И все-таки, виконт, – говорила она, – почему за два с половиной месяца, которые прошли с его возвращения в Париж, он не явился сюда сам?

– Сударыня, за это время брат много раз удостаивал меня чести передать вам от него весточку.

– Знаю и весьма ему за это признательна, как и вам, виконт; но мне кажется, он мог бы хоть попрощаться со мной перед отъездом.

– Это, несомненно, было не в его власти, сударыня, потому он и поручил это мне.

– А путешествие, в которое вы уезжаете, будет долгим?

– Не знаю, сударыня.

– Я говорю.вы., виконт, поскольку, видя ваш наряд, заключаю, что вам также предстоит дорога.

– По всей видимости, сударыня, мне придется покинуть Париж нынче в полночь.

– Вы будете сопровождать брата или поедете в другую сторону?

– Полагаю, сударыня, что мы поедем в одном направлении.

– Вы скажете ему, что повидались со мной?

– Да, сударыня; по настойчивости, с какой он посылал меня к вам, по тому, как он несколько раз наказывал мне, чтобы я не возвращался, не повидавшись с вами, я заключаю, что он не простит мне, если я позабуду об этом поручении.

Молодая женщина провела рукой по глазам, вздохнула и после короткого раздумья сказала:

– Вы дворянин, виконт, вы поймете все значение просьбы, с которой я к вам обращаюсь; отвечайте мне так, как отвечали бы, приходись я вам в самом деле родной сестрой, отвечайте как на духу. В этом путешествии, в которое отправляется господин де Шарни, ему будет грозить серьезная опасность?