Это двойное ходатайство было нелишним для его спасения.

Он сам признал себя виновным, потому что после взятия Бастилии бежал, был арестован на полпути к границе и препровожден в Париж.

Когда его ввели в зал, почти все присутствовавшие встретили его гневными выкриками.

– Безенваля на фонарь! На виселицу Безенваля! – неслось со всех сторон.

– Тихо! – закричали секретари. Тишину удалось восстановить с большим трудом. Один из присутствовавших воспользовался минутным затишьем и сильным низким голосом прокричал:

– Я требую, чтобы его растерзали на тринадцать кусков и разослали по одному в каждый кантон!

Однако несмотря на тяжесть обвинения, несмотря на враждебность публики, Безенваль был оправдан.

Возмутившись оправдательным приговором, один из присутствовавших написал четверостишие на клочке бумаги, скатал из него шарик и бросил председателю суда.

Тот подобрал шарик, разгладил листок и прочел следующее:

Вы в силах доказать, что и чума есть благо.

Оправдан Безенваль,

Ожара – оправдать.

Легко подчистить лист, но вы-то – не бумага:

Бесчестья вам не смыть, оно на вас опять.

Четверостишие было подписано. Это было еще не все: председательствовавший огляделся, ища глазами автора.

Автор стихов стоял на скамье, размахивая руками в надежде привлечь внимание председателя. Однако тот опустил перед ним глаза. Он не осмелился отдать приказание о его аресте. Это был Камилл Демулен, выступавший с предложениями в Пале-Рояле; у него был острый ум, это был большой оригинал и вдобавок человек, умевший за себя постоять.

Один из тех, кто торопился вместе со всеми к выходу и кого, судя по платью, можно было принять за простого буржуа из Маре, обратился к одному из своих соседей, положив ему руку на плечо, хотя тот, казалось, был более знатного происхождения:

– Ну, доктор Жильбер, что вы думаете об этих двух оправдательных приговорах?

Тот, к кому он обращался, вздрогнул, взглянул на собеседника и, узнав его в лицо, как перед тем узнал голос, отвечал:

– Это вас, а не меня надо об этом спросить, ведь вы знаете все: прошлое, настоящее, будущее!..

– Я полагаю, что после того как этих двух виновных оправдали, остается лишь воскликнуть: «Не повезет невиновному, который окажется третьим!» – А почему вы решили, что вслед за ними здесь будут судить невиновного и осудят его на смерть? – спросил Жильбер.

– По той простой причине, – насмешливо отвечал его собеседник, – что в этом мире так уж заведено, что хороших людей наказывают вместо плохих.

– Прощайте, учитель, – молвил Жильбер, протягивая руку Калиостро – по нескольким произнесенным словам читатель, без сомнения, узнал великого скептика.

– Почему «прощайте»?

– Потому что я тороплюсь, – с улыбкой отвечал Жильбер.

– На свидание?

– Да.

– С кем? С Мирабо, Лафайетом, или королевой? Жильбер остановился, с тревогой вглядываясь в Калиостро.

– Знаете ли вы, что я вас иногда боюсь? – проговорил он.

– А ведь я, напротив, должен был бы подействовать на вас успокаивающе, – заметил Калиостро.

– Почему?

– Разве я вам не друг?

– Надеюсь, что так.

– Можете быть в этом уверены, а если вам нужно доказательство…

– Что же?

– Пойдемте со мной, и вы получите такое доказательство: я сообщу вам о проводимых вами тайных переговорах такие подробности, о которых не знаете вы сами.

– Послушайте! – воскликнул Жильбер. – Вы, может быть, посмеетесь надо мной, пользуясь в этих целях одним из привычных трюков; но меня это не смущает: обстоятельства сегодняшнего дня столь серьезны, что если даже сам Сатана предложит мне внести некоторую ясность, я охотно соглашусь. Итак, я готов следовать за вами куда угодно.

– Можете быть совершенно покойны, это рядом, место вам знакомо; впрочем, разрешите, я возьму вон тот свободный фиакр; мой костюм не позволил мне поехать в своем экипаже.

И он знаком приказал остановиться кучеру фиакра, проезжавшего по противоположной стороне набережной.

Когда фиакр поравнялся с ними, оба собеседника в него сели.

– Куда везти, милейший? – спросил кучер, обращаясь к Калиостро, словно догадавшись, что, несмотря на простое платье, из двух его пассажиров именно он был старшим.