— Мистер Монтегью, как я слышал, весьма изобретательный джентльмен. Все же я не намеревался назначать его послом во Францию.

— И тем не менее вы это сделаете, сир! А теперь, как по-вашему, кто самый способный и преданный министр вашего величества? Рискну предположить, что вы назовете милорда Дэнби, не так ли? Так вот, когда мистер Монтегью, впавший в немилость, будет отозван из Франции, он со злобы захватит с собой несколько писем. Одно из них, прочитанное в палате общин в 1679 году, вызовет падение милорда Дэнби и едва не лишит трона ваше величество.

— Позвольте, — прервал Карл. — По-моему, вы, как и некогда ваш отец, в большой дружбе с милордом Дэнби?

— Да. Но это ни в какой степени не повлияло на мое сообщение.

— И вы не особенно любите мистера Монтегью?

— Клянусь, что до сегодняшнего вечера я никогда не видел этого человека.

— Тогда скажите, когда вы в последний раз видели милорда Дэнби?

— Он… он ужинал в моем доме этим вечером.

— Этим вечером, — задумчиво повторил Карл.

Фентон почувствовал, что его покидают силы. В первый и последний раз в жизни он опустился на колени.

— Ради Бога, сир, верьте мне! Каждое слово, сказанное мной, станет свершившимся фактом!

Карл поднялся со стула. Подойдя к Фентону, он с трудом поднял его, усадил, похлопал по плечу и сел на прежнее место.

— Дайте мне последний шанс! — взмолился Фентон, собрав оставшиеся силы. — Задайте мне один… нет, два вопроса относительно будущего! Если я отвечу на них, то, может быть, мне удастся убедить вас, что я не безумец!

— Сэр Николас, вы погубите себя! — запротестовал Карл. — Ну хорошо, если вы настаиваете, пусть будет так, — поспешно добавил он. — На эти святки я планирую маленькое путешествие. Скажите, в чьем доме и с кем я остановлюсь 25 декабря этого года?

Снова 25 декабря — день рождения Фентона, а также, как ни странно, и сэра Ника. Казалось, эта дата преследует его. Внезапно он осознал, что, сконцентрировав свою память на политических событиях, ему приходится иметь дело с самыми тривиальными. Мысли его лихорадочно заметались.

Все же об этом факте кто-то упоминал. Но кто? Эйлсбери? Рерсби? Эвелин? 110 Бернет? Сам Карл в своих письмах? Фентон отчаянно напрягал ум, словно человек, разыскивающий в сундуке старые бумаги.

— Ладно, это не так важно, — подбодрил его Карл. — Попробуйте ответить на другой вопрос. Я не помню, какое сегодня число, но сейчас вторая неделя июня. Скажите, где я буду находиться в те же число и месяц, скажем, в 1685 году?

Глядя не на Фентона, а на собственные перстни, Карл не мог видеть, как побледнело лицо его собеседника. Ибо на его вопрос был лишь один правдивый ответ.

— Сир, — был бы вынужден сказать Фентон, — к этой дате в 1685 году вас уже не будет в живых более четырех месяцев.

Он открыл пересохший рот, но не мог говорить, не мог нанести королю этот удар. Фентон знал и дату собственной смерти, но она была столь отдаленной, что в его теперешнем возрасте не внушала ему ужас. Конечно, Карл вряд ли поверил бы ему. И все же в его душе остался бы червь сомнения, побуждавший его считать каждый прошедший день, прислушиваться к тиканью часов, бояться, что его поразит болезнь…

В своем воображении он ясно видел холодный рассвет в просторной спальне, куда сквозь занавесы проникали серые краски февральского утра, слышал доносившийся из кровати слабый голос, в последний раз приказывающий завести часы. Карл, проведший дни агонии с шуткой на губах, умер с католической верой в сердце.

— Сир, — решительно ответил Фентон, — я не могу этого сказать.

— Ну, тогда на том и поладим, — улыбнулся Карл. — Нет, я не назову вас безумцем. Подобный дар пророчеств, иногда оказывающихся верными, но чаще ложными, проявляется в старинных родах. Minette обладала им. Возможно, поэтому…

Не окончив фразу, он взмахнул руками.

— Прислушайтесь к этой песне! Ненавижу мальчишеские голоса — в них нет ни мужской энергии, ни женского очарования! И все же, как это ни странно для такого праздного и легкомысленного человека как я, эта песня меня всегда привлекает.

Хоть вознеслись высоко троны,

Их краток век — они лишь тень.

Бессильны скипетр и корона,

Когда приходит смерти день…

Опустив голову в глянцевом парике, Карл прислушивался к мелодии, написанной на стихи Джона Шерли. Когда голос и виола смолкли, он выпрямился, серьезный, словно коммерсант из Сити.