Будто отвечая на молчаливый вопрос Квинеллы, он сказал:

— Не беспокойтесь! Ехать на север нам еще долго — я вполне успею избавиться и от полотенец, и от всего остального.

Он осмотрел все вокруг, проверяя, не осталось ли еще каких-нибудь следов пребывания их гостя.

— Как жаль, что мы не смогли накормить его как следует, — посетовала Квинелла.

— Ну, теперь-то он не будет голодать и сам сумеет раздобыть себе деньги, — заметил на это Рекс. — Вообще-то опиум притупляет чувство голода, а кроме того, народ всегда не прочь пополнить список своих добрых дел, накормив святого человека.

— Хорошо, что вы догадались изменить ему внешность. Мне кажется, теперь его и родная мать с трудом узнает. Он англичанин?

— А о ком это мы разговариваем? — поинтересовался Рекс.

Квинелла вздохнула:

— Вы со мной очень нелюбезны. А ведь это я впустила его. И даже не закричала.

— Вы вели себя просто замечательно, — сказал Рекс совсем другим тоном, — и вы поступали так, как я от вас и ожидал.

— Вы говорите это, чтобы сделать мне приятное, или я и в самом деле со всем справилась хорошо?

Квинелла, как ребенок, ждала его похвалы.

— Вы все сделали очень хорошо, — сказал он, — а так как вы моя жена, то такое может с нами случаться и впредь. Завтра, когда у нас будет время, у, я расскажу вам что-нибудь интересное — о чем вам так не терпится узнать.

— Вот это правильно, — улыбнулась Квинелла.

Она встретилась с ним глазами, и впервые за эти несколько часов ей пришло в голову, что на ней ничего нет, кроме прозрачной ночной рубашки, а он обнажен до пояса.

И это не только Индия с ее многообразными религиями и народностями, с ее захватывающей душу красотой, но и что-то еще, очень важное.

Один сильный мира сего борется с другим, а Реке оказался в самом пекле — в самом центре этого противостояния.

«Я помогла ему сегодня, постараюсь помогать и дальше», — решила Квинелла.

Вернувшись в свою спальню, Рекс старательно разрезал грязную одежду, снятую с номера Е.17, на мелкие кусочки.

Было бы большой ошибкой оставлять сверток рядом с железной дорогой, за которой вполне могли установить усиленное наблюдение в связи с прохождением поезда особого назначения.

«Никогда не рискуй напрасно» — это был девиз, который накрепко засел в головах тех, кто участвовал в Большой Игре, как и другой — «никогда не оставляй улик».

Убрать обрезанные волосы не стоило большого труда. Он разделил их на мелкие клочки и через час, когда поезд уже набрал скорость. Открыл окно и стал пускать их по ветру постепенно — чуть ли не по одному волоску.

С полотенцем тоже было, просто. Он разорвал его, повозил по полу, а потом намочил и выбросил наружу — как сделал бы любой ленивый слуга, не желающий утруждать себя стиркой.

И лишь когда он успешно избавился от этих улик, а другие ждали своей очереди, когда поезд пойдет по более глухим местам, — только тогда Рекс вытащил донесение из набедренной повязки.

Он внимательно прочел его, сжег в пепельнице, потом, присев на край постели, написал телеграмму на имя владельца маленького магазинчика в Дели:

«Посылка слегка повреждена в дороге, но дошла нормально. Высылайте еще, как договорились».

Подписи он не поставил. Утром его слуга на ближайшей же остановке передаст телеграмму начальнику станции с распоряжением отправить ее немедленно.

Затем он лег в постель и закрыл глаза.

Но он думал не о номере Е.17, мирно спящем на платформе, и не о его преследователях, которые сейчас лихорадочно снуют в потоке пассажиров, спешащих на поезд или с поезда, в поисках человека с порезанным лицом и с ножевым ранением в боку. Нет, он думал о Квинелле.

При первой встрече с опасностью она вела себя просто безупречно

Другая женщина, такая, как Китти Барнстэпл, наверняка закричала бы или упала в обморок, если бы увидела, что к ней в купе проник мужчина-туземец.

Поведение же Квинеллы было достойно племянницы сэра Теренса.

Но ведь она жила в доме у своего дяди совсем недолго и в своей благополучной, полной роскоши жизни никогда не встречала ничего более опасного, чем этот князек, помешавшийся на ее красоте.

Здесь же было совсем другое: человек, борющийся за жизнь, которого могла спасти или уничтожить женщина, не сумевшая в роковой момент удержаться от крика.

«Я мог бы и раньше догадаться, что она не похожа на других», — подумал Рекс.

Когда они добрались до Лакхнау, Рекс уже совершенно точно знал, что влюблен: влюблен так, как никогда прежде за всю свою жизнь.

Он понял это в тот момент, когда, стоя в спальне Квинеллы, вдруг заметил, что на ней лишь прозрачная ночная рубашка, а сам он — голый до пояса. Это случилось в ту беспокойную ночь, когда к ним явился истекающий кровью человек номер Е.17.