Мольба о милосердии

Аннотация

Отец юной Маристы Рокбурн беспечно поставил фамильное поместье на карту, проиграл и — покончил с собой. Теперь девушка, оставшаяся без гроша, всецело зависит от милосердия нового хозяина имения — легкомысленного и циничного графа Стэнбрука, одного из самых опасных покорителей сердец лондонского света. Гордая Мариста клялась ненавидеть человека, разбившего ее жизнь, всею душой — однако что значат клятвы перед магическим очарованием графа? Какая ненависть, какая месть в силе противостоять любви, загоревшейся в двух одиноких сердцах?

ОТ АВТОРА За время наполеоновских войн контрабанда в Англии превратилась едва ли не в национальный бизнес. В конце восемнадцатого столетия контрабандисты терроризировали все южное побережье, и там шла еще одна самая настоящая война — между ними и таможенной службой. В годы, когда происходили описываемые события, контрабандисты были «друзьями» Наполеона Бонапарта, и тот разрешил им строить в Кале вельботы, что было запрещено в Англии. По словам самого императора, только в одном Дюнкерке насчитывалось свыше 500 английских контрабандистов. Выручка за товары, купленные во Франции и Голландии, достигала десяти. — двенадцати тысяч золотых гиней в неделю. Кроме того, контрабандисты передавали военные тайны и переправляли французских шпионов через Пролив. Когда был схвачен печально известный контрабандист Джек Раттенбург, выяснилось, что он за сто фунтов стерлингов согласился перевезти в Англию четырех французских офицеров. Глава 1 1814 год Мариста принесла из кухни яйца, приготовленные Ханной. Опустив поднос на стол в маленькой гостиной, она взглянула на часы. Может; хоть сегодня Летти явится вовремя… С тех пор как сестра пристрастилась к чтению по ночам, она частенько опаздывала к завтраку. Но сегодня Мариста особенно беспокоилась: яйца для них были роскошью, а если они остынут, Летти не станет их есть. К счастью, ее опасения были напрасны. За дверью послышались знакомые шаги, и в гостиную ворвалась Летти. — Доброе утро, дорогуша! — выпалила она. — Я голодная как волк! — Сегодня куры для разнообразия решили снестись, — улыбнулась в ответ Мариста. — Так что ешь скорее, пока яйца не остыли. — Не премину! Летти села за стол спиной к окну. Освещенные солнцем, ее волосы образовали золотой нимб, и Мариста невольно залюбовалась: на свете нет девушки прекраснее, чем ее сестра; жаль только, в этой глуши некому восхищаться ее красотой. Легация — так звучало ее полное имя — с каждым днем становилась все прелестнее, и все чаще ее юную головку посещали грустные мысли: вот если бы мама была жива и они по-прежнему обитали в замке, приглашения на балы, приемы и званые вечера сыпались бы на них как из рога изобилия. Но сейчас никого не интересовали две скромные девушки, прозябавшие в маленьком домике на окраине поместья, которое им уже не принадлежало. Бывало, по несколько дней, а то и недель они не видели никого, кроме старой Ханны и деревенских жителей. Однако же к чему горевать, думала Мариста, когда остается лишь как можно лучше распорядиться тем, что у них есть в настоящем. Покончив с завтраком, Летти с нескрываемым волнением произнесла: — Ты знаешь, Мариста, вчера к замку опять подъезжали фургоны, я видела, как выносили мебель и, кажется, картины. Они были упакованы в ящики. Мариста недовольно сжала губы. — Я уже говорила тебе, Летти, мы не должны подглядывать и шпионить. Замок больше не имеет к нам отношения. — Я знаю, — молвила девушка. — Но мне все равно любопытно. Как ты думаешь, граф приедет сюда собственной персоной? Мариста ответила с некоторой заминкой: — Ханна слышала, будто он уже приехал, вчера вечером. — Не может быть! — восторженно вскричала Летти. — Как интересно! Наверное, он будет устраивать приемы. Конечно, нас туда не позовут, зато мы сможем посмотреть, как съезжаются гости. — У меня нет ни малейшего желания хоть как-то соприкасаться ;с графом Стэнбруком, — холодно произнесла Мариста. Летти пристально посмотрела на сестру, пораженная ее тоном. — Разумеется, дорогуша, я могу тебя понять. Я сама чувствую то же самое. Граф — отвратительный, гнусный тип, и если мы его когда-нибудь увидим, то скажем ему об этом в глаза. Но здесь так скучно, что любое событие — уже развлечение. Это была правда, и у Маристы не нашлось, что возразить. Она молча намазала гренок тоненьким слоем масла, а сверху положила джем, который они с Ханной сварили из кислых яблок с дичка, растущего у них в саду. При этом она вспоминала деревья в саду на территории замка — ветви гнулись под тяжестью перезревших плодов. А какие были оранжереи! Хоть они и нуждались в ремонте, там вызревали персики и виноград, которые зачастую портились, потому что никто их не собирал. Потом она представила и сам замок с закрытыми ставнями, запертый и опустевший. Всякий раз, когда Мариста смотрела на него, он казался ей скорбным памятником безрассудству ее отца, и она едва сдерживала рыдания. Летти прервала ее мысли, обронив задумчиво: — Интересно, какой он на самом деле? — Кто? — Граф, конечно. Из-за того, что случилось с папенькой, мы всегда видели в нем чудовище, людоеда, который пожрал наше счастье, и потому мы в ужасе прятались от него. В ее голосе было столько драматизма, что Мариста невольно улыбнулась. — Вряд ли кто мог бы выглядеть ужаснее, чем ты его расписала, — заметила она мягко. — Тем не менее наша ненависть к нему вполне объяснима. — Да, он омерзителен, — согласилась Летти, — однако я не думаю, что он жульничал, когда играл с папенькой, хотя нам, разумеется, хотелось бы думать, что он мошенник. — Не сомневаюсь, все было честно, — кивнула Мариста. — В конце концов, Летти, он джентльмен и спортсмен. И все-таки… Она замолчала. — Продолжай! — потребовала Летти. — Бесполезно говорить об этом, — махнула рукой Мариста. — Что сделано, то сделано, и теперь ничего не исправишь. Летти поставила локти на стол и уперлась подбородком в ладони. — Оглядываясь назад, когда, я была слишком юная и не понимала, что именно произошло, я не могу избавиться от ужасной мысли: как мог отец решиться на такое безрассудство, как попытка расплатиться с долгами при помощи карточной игры? — А что еще ему оставалось? — Мариста пожала плечами. — Вообще-то маменька говорила ему то же самое, но его уже было не остановить. Летти улыбнулась. — Папенька был довольно импульсивным человеком, и я вся в него. А ты больше похожа на маменьку. — Надеюсь, — оживилась Мариста. — Для меня очень лестно быть хоть чуточку похожей на нее. — Ты просто ее копия, — убежденно заявила Летти. — В деревне все так и говорят: «Мисс Мариста точно как ее мать, царствие ей небесное. Самая прекрасная леди из всех, кто жил когда-нибудь на этой земле!» Она так похоже изобразила деревенский выговор, что Мариста рассмеялась. — Приятно все-таки, что нас здесь уважают. Сестры некоторое время пребывали в задумчивом молчании, пока Летти не произнесла неуверенно: — Предположим… Только предположим, что.., граф пригласит нас на прием… Ты пошла бы? — Разумеется, нет! — отрезала Мариста. — — Я не желаю иметь с ним ничего общего. Не забывай, именно из-за него бедному Энтони приходится работать на ферме у Доусона, которого он ненавидит. — По крайней мере он зарабатывает деньги, — парировала Летти. — Я вчера не спала, все думала, есть ли какой-нибудь способ и нам заработать на жизнь. Что-то же мы умеем, Мариста… — Я тоже об этом думала. Но, хотя по настоянию маменьки мы получили неплохое образование, вынуждена признать, как это ни обидно, что у нас нет никакой надежды заработать хотя бы пенни, если только мы не станем мести улицы или разносить молоко! И уже другим тоном Мариста добавила: — Кстати о молоке. Сегодня твоя очередь забрать его с фермы и заплатить за эту неделю. Деньги на шкафчике в кухне. Летти вздохнула. — Значит, мне опять придется выслушивать охи и ахи матушки Джонсон насчет «старого доброго времени» да бесконечные жалобы, что самых лучших и сильных мужчин забрали на войну и теперь некому починить ей крышу. — Я тоже все это выслушивала. Что ж, мне очень жаль Джонсонов, они совсем состарились. Ферма слишком велика, а сыновья их воюют с Наполеоном, и единственные помощники у них — шестидесятилетний старик да деревенский дурачок. — Чокнутый Бен ни для чего не пригоден, — заметила Летти. — Он кормит цыплят и собирает яйца, — возразила Мариста. — — Даже такой помощник лучше, чем вообще никакой. — Он вечно такой угрюмый, — посетовала Летти. — У меня от него мурашки по коже! — Возьми молоко, и сразу назад, — велела Мариста. — Скажи миссис Джонсон, что Ханне нужно молоко для завтрака, и она не станет тебя задерживать. Летти скорчила гримасу, но промолчала. В это время вошла Ханна. — Вам письмо, мисс Мариста, — сказала она. — Его сунули под дверь вчера вечером, а может, сегодня утром. Я только что его увидела. — Письмо? Ханна поднесла конверт, который держала в руке, к самым глазам и воскликнула: — Сейчас я вижу, что оно адресовано вашей матери. Так на нем и написано: «леди Рокбурн», но адреса нет. — Интересно, от кого оно может быть? — промолвила Мариста. — Очевидно, пишет кто-то незнакомый, поскольку не знает, что мама уже год как.., умерла. При упоминании о матери ее голос дрогнул. Даже сейчас, по прошествии долгого времени, Мариста по-прежнему тосковала по ней. — Надеюсь, — изрекла Ханна, — это не счет. Их и так целая куча. — Мы очень много задолжали? — испуганно спросила Мариста. — Достаточно, "чтобы я начала волноваться, — ответила Ханна. — Я велела мастеру Энтони выдавать мне больше из его заработка, чем он дал мне на прошлой неделе Он, кажется, думает, что я могу кормить его воздухом! Закончив тираду, Ханна взяла поднос, на котором Мариста принесла яйца, и удалилась. Летти хихикнула. — Энтони всегда жалуется, что Ханна забирает у него каждое заработанное пенни, а в прошлую пятницу он сказал, что если б ему пришлось нанимать служанку, то он предпочел бы более молодую и симпатичную! — Летти, — возмутилась Мариста, — как ты можешь говорить такие вещи? — Так он сказал, и, конечно, в его возрасте вполне естественно думать об одной из танцовщиц «Ковент Гарден», перед которыми, по его словам, не может устоять ни один мужчина, и хотеть привезти ее сюда. Мариста была в шоке. Очнувшись, она пробормотала себе под нос: — Все это Энтони, определенно, не может.., себе позволить. Летти хотела что-то сказать, но передумала. Она молча смотрела, как сестра боязливо открывает конверт, который принесла Ханна. Мариста вынула тонкий лист бумаги и, пробежав его глазами, вскрикнула от ужаса. — Что там? — насторожилась Летти. — Не может быть… Это невозможно! — Мариста запнулась. Казалось, она буравит взглядом письмо, рука ее дрожала. — Здесь, наверное, какая-то ошибка… Мариста протянула письмо сестре, и та начала читать вслух: Миледи, Распоряжением графа Стэнбрука, владельца поместья Рок-Касл, я уполномочен собирать ренту с арендаторов его светлости. Мне стало известно, что в течение двух с половиной лет вы занимаете ваше нынешнее жилище, известное под названием «Довкот-Хаус», и его светлость не получал от вас арендной платы. Учитывая все обстоятельства, рента за дом, сад и два загона установлена в размере 100 фунтов в год. Я был бы крайне признателен, если 250 фунтов будут доставлены в контору поместья как можно скорее, Остаюсь, миледи, ваш преданный и покорный слуга, Эммануил Робертсон. Умолкнув, Летти уставилась на письмо с таким выражением, словно, так же как и Мариста, не могла поверить в написанное. Потом она перевела взгляд на сестру, и в глазах ее отразился страх. — 250 фунтов! — воскликнула она. — Откуда нам взять столько денег? — У нас их нет, — констатировала Мариста, — и тебе отлично это известно! Ах, Летти, Летти, как же так могло получиться? Я думала, папенька договорился, когда мы уезжали из замка, что мы будем жить здесь… бесплатно. — Я всегда считала, что этот дом — наш, — растерялась Летти, — и ни на секунду не могла себе представить, что нас погонят отсюда, как нищих. Мариста ничего не ответила, лишь прикрыла глаза рукой. После того, как их прежняя жизнь рухнула, они думали, что в Довкот-Хаусе нашли себе надежное пристанище. Когда отец вернулся из Лондона и известил их, что он проиграл замок и поместье, которыми Рокбурны владели в течение трех сотен лет, в первую минуту никто не мог понять, о чем он говорит. И все же в конце концов им пришлось осознать тот печальный факт, что если прежде они были бедны, то теперь и вовсе остались без гроша за душой. Сэр Ричард Рокбурн, баронет, всегда гордился своим достоянием — старинным замком и древностью рода, уходящего корнями в эпоху царствования Генриха VIII. Яков II даровал одному из Рокбурнов, видному государственному деятелю, титул баронета, и с тех пор замок вместе с титулом стал переходить по наследству от отца к сыну. Род Рокбурнов с годами обеднел, но его представители не утратили своей непомерной гордости. Сэр Ричард был красив, обаятелен, любил кутежи и прочие наслаждения, а потому неудивительно, что жил не по средствам. Когда он полюбил и взял в жены прекрасную дочь жившего по соседству сквайра, который, к несчастью, имел двух сыновей и, значит, не мог дать за дочерью приданого, родственники Рокбурна с укоризной качали головой. Они также весьма язвительно говорили, что единственная возможность для сэра Ричарда спасти замок состоит в том, чтобы найти жену с богатым приданым. Однако он был счастлив с юной женой, потакал всем своим прихотям, как привык это делать с колыбели, и был вполне доволен жизнью в деревне, а в Лондон ездил не так часто. Они вместе катались на породистых лошадях. Сэр Ричард охотился в своих обширных владениях и приглашал к себе многочисленных друзей, совсем не задумываясь о расходах на подобное гостеприимство. И лишь когда настойчивость кредиторов достигла предела, сэр Ричард осознал: он должен что-то предпринять и, как говорила Летти, повинуясь порыву, отправился в Лондон, чтобы улучшить свое благосостояние за игорным столом. В прошлом ему неизменно везло в картах. Но, к несчастью, на этот раз судьба столкнула его с графом Стэнбруком. Своими победами на скачках граф был известен всей Англии, его встречали аплодисментами на каждом ипподроме, где его лошади с завидным постоянством приходили к финишу первыми. Казалось само собой разумеющимся, что он был близким другом и доверенным лицом принца Уэльского (ко времени упоминаемых событий он стал принцем-регентом, и его чуть насмешливо называли Принцем удовольствий). Мариста и Энтони, как старшие дети, много знали о графе из разговоров родителей, но Летти, к счастью, была еще слишком мала, чтобы понять, о чем они говорят. — Стэнбрук выиграл две тысячи гиней в Ньюмарке, — сказал как-то за завтраком отец, просматривая газеты. — Удачливость этого человека настораживает. В ней есть нечто странное. На прошлой неделе я услышал чью-то реплику, будто он продал душу дьяволу! Леди Рокбурн возмутилась. — Все-таки жестоко, милый, говорить о людях такие вещи! — А я не так уж уверен, что это не правда, — стоял на своем сэр Ричард. — Только взгляни на отчеты: он выигрывает все скачки, все красавицы Лондона вьются вокруг него, как мотыльки вокруг пламени свечи, у него самые лучшие лошади, самые большие владения, и, разумеется, он содержит самых прелестных куртизанок, каких только можно вообразить. — О Ричард, не при детях! — ужаснулась леди Рокбурн. — Вы забываете, маменька, — вмешался Энтони, — что мы с Мариетой уже выросли, и если она не знает, кто такие куртизанки, то мне это отлично известно, и папенька говорит сущую правду. Я видел Стэнбрука на днях с одной из этих женщин. Она была необычайно хороша и вся сверкала алмазами, коих на ней было словно игрушек на рождественской елке! — Я не желаю слышать об этих женщинах! — категорически заявила леди Рокбурн. — И ни Мариста, ни Летти не должны знать об их существовании. — Вряд ли им доведется когда-нибудь побывать в их обществе, — заметил Энтони. — Да и мне тоже, пока у меня в карманах гуляет ветер. — Это всего лишь к лучшему, — отрезала мать. Она поспешно увела девочек из гостиной. Как только за ними закрылась дверь, Энтони посмотрел на отца и с усмешкой сказал: — Вы шокировали маменьку. — Я понимаю, — ответил сэр Ричард. — И мне придется перед ней извиниться. Я говорил не подумав, но Стэнбрук у меня уже в печенках сидит. — Наверное, мы все в чем-то ему завидуем, — предположил Энтони. — На прошлой неделе в Лондоне ходили слухи, что он сейчас лучший стрелок, что на дуэли он всегда попадает в намеченную цель, а стреляет так быстро, что не оставляет противнику ни малейшей надежды. — У меня нет желания драться с кем-нибудь на дуэли, — заметил сэр Ричард. — Но в то же время я ничего не могу поделать со своими чувствами, надеюсь, и у Стэнбрука есть ахиллесова пята. — Не тратьте время на поиски, папенька, — рассмеялся Энтони. — Если б у него была ахиллесова пята — или хотя бы сердце, — какая-нибудь женщина уже давно бы ее обнаружила. Говорят, он ни разу не был влюблен и меняет женщин, едва они ему надоедают, как иные меняют перчатки. — Разговоры о нем меня утомляют. — Сэр Ричард встал из-за стола. — Лучше пойдем, я покажу тебе новую лошадь, которую купил вчера. Цена высокая, но, думаю, она этих денег стоит. К сожалению, высокая ли, низкая ли, но цена этой лошади не была оплачена вовремя — как, собственно, и цена других лошадей. Кроме того, в замке было множество экипажей, картин, предметов мебели и других изделий, которые поразили воображение сэра Ричарда и были приобретены им в кредит. Получив счета, он пришел в изумление, что умудрился задолжать так много. — Как же это меня угораздило? — вопросительно взглянул он на жену. — Ни одна вещь сама по себе не так уж дорога, — ответила леди Рокбурн. — Просто их столько, что цена за все вместе превратилась в астрономическую сумму. Ее голос звучал столь несчастно, что сэр Ричард обнял ее и привлек к себе. — Я не хочу, чтобы ты беспокоилась, — утешал он ее. — Я оплачу все долги, хотя, видит Бог, пока не представляю, как это сделать. — Может быть, нам.., продать что-нибудь? — нерешительно предложила леди Рокбурн. — Если ты имеешь в виду картины или еще что-то из обстановки замка, я скажу — нет! — — заявил сэр Ричард не допускающим возражений тоном. — Мой отец тоже был стеснен в средствах, однако он сохранил все для меня, и я намерен сделать то же самое для Энтони. — Но, любимый, у нас нет ничего, кроме замка и поместья. — Я знаю, — потупился сэр Ричард. — Что-нибудь придумаю. Не тревожься. Леди Рокбурн тем не менее тревожилась, но не смела вмешиваться в дела мужа, ибо он этого не любил, и когда сэр Ричард сказал, что уезжает в Лондон, не стала возражать. В конюшнях появились пустые стойла; к тому же сэр Ричард занял деньги у соседа, своего близкого друга. Только перед отъездом он сказал жене: — Молись за меня, любимая, чтобы я вернулся с гордо поднятой головой и нам не пришлось бы всякий раз вздрагивать от страха, услышав стук в дверь. — О Ричард, что ты задумал? — испугалась леди Рокбурн. — Разбогатеть, мое сокровище. Когда я верну тебе твое состояние, ты непременно купишь себе самое красивое платье в Англии! — А если ты потерпишь фиаско? — прошептала леди Рокбурн. — Я никогда не терпел фиаско, — хвастливо ответил сэр Ричард. — Мне везло всю жизнь, но самым удачным был день, когда ты сказала, что выйдешь за меня замуж. Я люблю тебя, мое сокровище, и скорее умру, чем лишу тебя жизненных благ, к которым ты привыкла. Он поцеловал ее и уехал, ослепительно красивый и бесшабашный, в блестящем цилиндре, сдвинутом набок. Седина еще не коснулась его черных как смоль волос. Мариста махала ему вслед, а когда экипаж, запряженный четверкой лошадей, исчез за поворотом, обернулась к матери и увидела, что она тихонько плачет. — Что с вами, маменька? — поразилась Мариста. — Твой отец храбр и уверен в себе, — ответила леди Рокбурн, — но я трусиха, Мариста, и я боюсь, что его ждет неудача. Позднее девушка поняла: в эту минуту маменьку посетило предчувствие. Через четыре дня отец вернулся, совсем не похожий на того улыбающегося, бесшабашного мужчину, каким он был до отъезда. Казалось, он постарел на десятки лет, во взгляде зияла пустота, от которой делалось страшно. Ни у кого не было сомнений, что он потерпел поражение. Леди Рокбурн подбежала к нему и обняла. — Что случилось? — воскликнула она. — Я все тебе расскажу. Голос отца показался Маристе чужим. Было почти невозможно поверить, что одна-единственная игральная карта способна причинить такое горе. По теории вероятности сэр Ричард должен был выиграть последнюю партию, и против пятидесяти тысяч фунтов графа Стэнбрука он поставил все, включая свой замок и земли. Но, как выразился ловец удачи, граф был непобедим. Он открыл туза пик и покончил с сэром Ричардом. Его жена и дети выслушали эту новость в полном молчании, слишком потрясенные, чтобы задавать какие-то вопросы. На следующий день семья сэра Ричарда переехала из замка в самый маленький дом поместья, Довкот-Хаус, который пустовал уже несколько лет. Это был превосходный образчик елизаветинской архитектуры — с венецианскими окнами, небольшими комнатами со сводчатыми потолками и садом, благоухающим розами, жимолостью, лавандой и жасмином. Но, несмотря на всю эту красоту, он, конечно же, не мог заменить любимый замок, с которым они так сроднились, что он стал их неотъемлемой частью. Они скучали по круглой башне, откуда открывался замечательный вид на море, по огромному Баронскому банкетному залу, пристроенному несколько позже, и по прекрасным комнатам для свиты, которые отец сэра Рокбурна перестроил и заново декорировал в весьма экстравагантном стиле. Им не хватало фамильных портретов, покрывающих стены; первые Рокбурны в большинстве своем были воинами и отличались красотой, унаследованной их потомками. Один из Рокбурнов, написанный Ван Дейком, представлял точную копию Энтони, а сияющие глаза и прямой аристократический нос Маристы легко угадывались на портретах бабушки и дедушки и даже прабабушки и прадедушки. И только сэр Джошуа Рейнолдс, писавший портрет леди Рокбурн, мог бы запечатлеть на полотне красоту Летти, напоминавшую всякому, кто ,ее видел, цветущую магнолию в садах замка. В первую минуту леди Рокбурн не могла поверить, что им придется вскоре распрощаться со всем этим. — Может, продать картины? — нерешительно спросила она. — Я проиграл замок со всей обстановкой и землями. — Голос сэра Ричарда напоминал крик боли. Из всего, чем он когда-то владел, он мог взять в Довкот-Хаус только личные вещи, но ничего, что досталось ему по наследству. Только после смерти сэра Рокбурна, поразившей его близких до такой степени, что они возненавидели графа Стэнбрука и мечтали причинить ему такое же зло, какое он причинил им, Энтони украдкой пробрался в замок и принес несколько вещей — из тех, которые отец был вынужден оставить новому владельцу. Мариста до сих пор с содроганием вспоминала о том дне, когда они осознали, что отец ушел от них безвозвратно. В тот день было очень жарко. Сэр Ричард спустился к завтраку в маленькую столовую, которая после большой Утренней гостиной замка казалась тесной клетушкой. Он был мрачен и молчалив, но, поскольку в таком настроении он пребывал с тех пор, как они покинули замок, никто не подумал о чем-то чрезвычайном. Только его жена обратила внимание, что он не притронулся к еде и оттолкнул чашку с кофе. Он встал из-за стола со словами: — Жарко сегодня! Пойду искупаюсь. Сэр Рокбурн часто купался летом, и потому снова никто не удивился его желанию, — Надеюсь, вы не хотите, чтобы я пошел с вами, папенька, — сказал Энтони. — Я собирался поехать к генералу Гренджу, узнать, не изменил ли он свое решение насчет фаэтона. Цена, которую он предлагает за него, явно занижена. — Правильно, — кивнул сэр Ричард. — Постарайся выручить как можно больше, а деньги отдай матери. — Я буду торговаться изо всех сил, — решительно произнес Энтони. Но отец, казалось, не слушал его. Он обогнул стол и, наклонившись, поцеловал жену. — Береги себя, любимая, — молвил он. — И не переутомляйся. Она повернулась к нему. — А ты не сиди слишком долго в воде. Мне совсем не хочется, чтобы ты простудился. Он снова поцеловал ее и молча вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, леди Рокбурн сказала тихо, глядя в одну точку: — Бедный Дик! Он так несчастен, так страдает от того, что случилось, и я не знаю, как успокоить его. — Что вы можете сделать, маменька? — пыталась утешить ее Мариста. — Разве только убедить его в том, что, где бы мы ни жили, пока мы вместе, мы будем счастливы. — А вот я не вполне счастлива, — возразила Летти, которой в то время было всего Лишь пятнадцать. — Я ненавижу эту тесную каморку, в которой должна спать. Я хочу, чтобы у меня была моя просторная красивая спальня в замке. А когда я вырасту, как же вы устроите бал в мою честь, если у нас нет бального зала, маменька? Леди Рокбурн вздохнула, и Мариста увидела в ее глазах боль. — Милая мамочка, — обняла ее дочь, — я уверена, все переменится. Быть может, папеньке улыбнется удача, и мы снова вернемся в наш замок. Мать поцеловала ее в щеку. — Я тоже на это надеюсь… Ее голос пресекся, и она поспешно вышла из комнаты, чтобы дочери не увидели ее слез. Гнетущее предчувствие сжимало сердце. Минуло несколько часов, а сэр Ричард не возвращался. Мариста пошла на пляж искать его. Она спустилась по извилистой тропинке, но отца нигде не было видно. Она посмотрела направо, туда, где в подножии утеса, на котором стоял замок, находились пещеры. Мариста знала, время от времени они используются контрабандистами. Порой местные рыбаки пересекали Ла-Манш и привозили с материка контрабандные товары — в небольшом количестве, чтобы не привлекать излишне пристального внимания таможенников. Впрочем, таможне доставало хлопот с крупными контрабандистами, увозившими во Францию доброе английское золото, в котором отчаянно нуждался Наполеон. Прилив уже начался, волны захлестывали пещеры, и Мариста решила, что отец вряд ли пойдет туда. Она посмотрела в другую сторону и заметила на пляже какой-то странный предмет. Мариста поспешила туда и обнаружила купальный халат. Отец обычно надевал его, когда шел на пляж. Девушка подняла халат и вся похолодела от страшной догадки. — О нет! Боже, только не это! — воскликнула она, выискивая взглядом среди волн голову отца, плывущего к берегу. Но сколько хватало глаз расстилалась лишь пустынная гладь моря, равнодушного к человеческой жизни. Мариста простояла на берегу почти два часа, уставясь в изумрудно-голубые волны, пребывающие в вечном движении, и только после этого отправилась домой с одеждой отца. Мать встретила ее в саду, и ей не пришлось задавать вопросов. Она поняла, что случилось, взглянув на лицо дочери и купальный халат у нее в руках. На мгновение леди Рокбурн застыла, не в силах пошевелиться. Потом она молча повернулась и ушла в дом, и Мариста поняла, что сегодня потеряла не только отца, но и мать. Тело Ричарда Рокбурна было выброшено на берег двумя неделями позже. Его принесли домой и похоронили на кладбище рядом с маленькой норманнской церковью, построенной одновременно с башней замка. На похороны пришли жители деревни, арендаторы, представители графства. Те же, кто не смог прийти, прислали цветы. Ничего не прислал и не явился только сам граф Стэнбрук, и Мариста, глядя на бледное лицо матери, на ее потемневшие от горя глаза, подумала, что отныне будет ненавидеть его еще больше. Именно из-за него умер отец, а когда спустя пять месяцев скончалась леди Рокбурн, больше не желавшая жить в мире, где нет того, кого она любила, в ее смерти Мариста вновь усмотрела вину графа. Ее возмущало не только то, что он обыграл отца в карты, — это всего лишь роковая случайность. Но его поведение после того, как он вступил во владение замком, казалось Маристе жестоким и бессердечным. Семья сэра Ричарда еще не успела переехать в Довкот-Хаус, как в замок прибыл представитель графа, средних лет адвокат. Он назначил двух смотрителей, в чьи обязанности входило жить в замке и отвечать за сохранность имущества, потом велел закрыть все ставни, запереть все двери и, не дав себе труда поговорить с кем-нибудь, включая сэра Ричарда и леди Рокбурн, уехал. Кроме смотрителей, в замке остались лишь два садовника. Всем прочим служащим, включая конюхов, выдали жалованье за две недели. Затем, не поблагодарив за то, что они сделали в прошлом, и не интересуясь их дальнейшей судьбой, уволили. — Неужели возможно быть таким бессердечным? — узнав об этом, печально спросила Летти. Мариста навсегда запомнила, что ответил отец: — По-моему, чувства ему вообще незнакомы. Поистине он человек без сердца, и теперь я думаю, все, услышанное мною о нем — чистая правда. Разумеется, от того, что граф, вступив во владение, даже не соизволил посоветоваться с бывшим хозяином, оскорбление, нанесенное сэру Ричарду, становилось еще более тяжелым. Он старался не подавать виду, но Мариста, обожествлявшая отца, понимала гораздо лучше, чем Энтони и Летти, как тяжело ему жить, утратив то, что он считал частью своей души. По ночам она часто лежала без сна, представляя себе, о чем думал отец, когда с совершенно определенной целью уплывал все дальше и дальше в море: он не должен оставлять себе ни малейшего шанса вернуться. Ла-Манш изобиловал коварными подводными течениями, и пловцу, оказавшемуся вне защиты прибрежных скал, справиться с ними было почти невозможно. Маристе оставалось утешиться тем, что отец умер быстро и перед смертью не раскаивался в своем отчаянном решении. Лишь когда маменька присоединилась к нему на небесах и Мариста положила цветы на ее могилу, она поняла, что теперь должна занять место матери и заботиться о семье. Энтони уже не находил себе места: он мечтал о деньгах, чтобы уехать в Лондон, и ненавидел крошечный дом, в котором чувствовал себя как в тюрьме. Он унаследовал титул и стал седьмым баронетом, но без гроша в кармане не мог ощутить это в полной мере. — Хорошо еще, что граф сюда не приезжает и ты можешь кататься верхом по нашим бывшим владениям, — пыталась хоть как-то умиротворить его сестра. — На чем? — огрызнулся Энтони. — У нас остались две лошади. — Те старые клячи, которых никто не хочет покупать! — с ухмылкой произнес он. — Ах, милый, мне так жаль! — безнадежно воскликнула Мариста. Энтони обнял сестру одной рукой и привлек к себе. — Прости, что я рычу как медведь, — извинился он. — Я знаю, тебе так же тяжело, как и мне. Вместо того чтобы каждую ночь танцевать на балах в Лондоне, ты вынуждена торчать в этом болоте без денег, потому что никто не проявляет к нам интереса с тех пор, как мы потеряли замок. Мариста сама с прискорбием замечала, как на глазах тает круг друзей, некогда тесно общавшихся с ее родителями. Она пыталась избавиться от тягостных мыслей, но не могла не понимать: это происходит не только из-за того, что они бедны, но еще и потому, что все члены их семьи слишком красивы и обаятельны. Ни одна честолюбивая мамаша не хотела бы, чтоб ее дочь была очарована Энтони. Ему исполнился двадцать один год, и при взгляде на него девичьи сердца начинали биться в учащенном ритме. Из-за смерти отца ему пришлось оставить Оксфорд, и теперь, не зная, чем заняться, он бесцельно бродил по землям, совсем недавно принадлежавшим его семье, и ездил на двух лошадях, которые остались у них только потому, что были слишком стары. Мариста при всей своей скромности не могла не сознавать: они обе — и Летти, и она — так прелестны, что затмили бы собой всех ровесниц. Поэтому их неизменно вычеркивали из списков приглашенных — из опасения, что они вступят в состязание в том виде спорта, который проще всего назвать рынком невест. Постигнувшее их несчастье заставило Маристу тревожиться не столько о себе, сколько о Летти и Энтони. Всей душой любя брата, она усердно чистила его костюм, а туфли Энтони благодаря ее усилиям сверкали не менее ослепительно, чем у любого богатого юноши в Сент-Джеймсе. Однако денег от этого у него не прибавлялось, а они были нужны ему, чтобы ездить, в Лондон, о чем он всегда мечтал. Пару раз после смерти матери Энтони каким-то таинственным способом все же нашел средства съездить на неделю в столицу — «ублажить себя», как он сам выразился. — Откуда у тебя деньги? — спросила Мариста. Энтони замялся. — Кое-кто мне помогает, — ответил он наконец, стараясь не смотреть на сестру. — Кто же это? — поинтересовалась Мариста, но Энтони сделал, вид, что не услышал вопроса. Впрочем, возвращаясь из Лондона в их унылую жизнь, Энтони еще больше мрачнел, и в конце концов он нанялся к соседнему фермеру объезжать лошадей. Мариста сочла этот его поступок отважным и похвальным. Сам Энтони не любил говорить о своей работе — она представлялась ему слишком холопской, но деньги, которые он зарабатывал, были единственным доходом, позволяющим им прокормить себя. Мариста каждый день думала, удастся ли им когда-нибудь выплыть из моря долгов, которых, как она ни старалась, накапливалось все больше и больше. И вот теперь это ошеломляющее письмо, воистину подобное бомбе! — 250 фунтов! — воскликнула она. — О Летти, Летти, что же мне делать? — Тебе остается только одно, — молвила сестра. — Что именно? — безнадежно взглянула на нее Мариста. — Ты должна нанести визит графу и заявить ему, что мы не можем столько платить. — Нанести графу.., визит? — в ужасе переспросила Мариста. — Бесполезно говорить об этом с кем бы то ни было, — объяснила Летти. — Именно он потребовал арендной платы за дом, который мы считали своим, и ты должна заставить его понять, что дом принадлежит нам. — Я не могу этого сделать! — запротестовала девушка. — Тогда; — продолжала убеждать ее Летти, — тот ужасный человек, который написал это письмо, вышвырнет нас на улицу! Мариста потрясенно уставилась на сестру. — Неужели он это сделает? — Еще как сделает! Все стряпчие таковы, и я не сомневаюсь, он даже не удосужится рассказать графу об этом. — Я не могу… Летти! Я не могу говорить с ним! — Значит, придется мне! — Нет-нет, только не это! — вскричала Мариста. Она вспомнила истории о графе и о дамах, любивших его до безумия, о женщинах, которых он брал на содержание, и подумала, что ни в коем случае не должна допустить, чтобы он увидел Летти. Все в деревне только и говорили о красоте ее сестры. Когда они по воскресеньям бывали в церкви, певчие не могли оторвать взгляд от розовых щечек, белоснежной кожи и золотистых волос Летти. Маристе казалось, что сама Летти не осознает своей прелести, даже не подозревает о том, что люди смотрят на нее как на чудесное видение, а не как на девушку из плоти и крови. Мариста отвернулась от окна и сказала изменившимся голосом: — Нет, теперь я вижу, что именно мне необходимо поговорить с графом. Возможно, ко мне он проявит больше уважения, чем к Энтони. — Я совершенно уверена, если Энтони поедет к нему, все закончится ссорой. Ты ведь знаешь, как он ненавидит его за то, что мы вынуждены влачить такое нищенское существование, и, кроме того, он не может простить ему смерть папеньки. «Я тоже его ненавижу», — подумала Мариста. Впрочем, у нее хватит выдержанности, чтобы не сказать об этом вслух, тем более ей придется умолять графа о милосердии. Даже мысль о том, чтобы приблизиться к графу, была для нее оскорбительна, но Мариста понимала, матушка на ее месте сделала бы то же самое, ибо в такой ситуации не оставалось ничего иного, как просить о милости человека, которого она ненавидит. Мариста взглянула на Летти и сказала дрожащим голосом: — А вдруг, когда я приду в замок, граф.., откажется меня принять? Глава 2 Подъезжая к замку, Мариста волновалась все больше. Сначала она хотела отправиться туда пешком через их нынешний крошечный садик, а далее через сад и парк возле замка. Это был самый короткий путь. В коляске пришлось бы ехать почти полчаса. Но Летти сказала: — Пешком идти нельзя. Это будет выглядеть так, словно ты деревенская попрошайка. Я поеду с тобой. — На чем? — вскинула брови Мариста. Фаэтон, коляска и даже легкий экипаж, который обычно посылали за слугами и багажом гостей, приезжающих в замок, давно были проданы, чтобы оплатить долги, оставшиеся после смерти сэра Ричарда. Все, что имело хоть малейшую ценность, тоже пришлось продать, в том числе драгоценности и меха леди Рокбурн. И хотя вырученных денег все равно не хватило, кредиторы, рассудив, что это лучше, чем вообще ничего, удовольствовались малым и перестали досаждать семье Рокбурнов. Внезапно Мариста вспомнила, что есть еще старая коляска гувернантки. В детстве они с Летти обожали на ней кататься. За эти годы коляска изрядно обветшала, и никто не захотел ее покупать" Мариста и Летти пошли к конюшне и чистили коляску до тех пор, пока она не приобрела более или менее приличный вид. Потом они запрягли в нее лучшую из двух оставшихся лошадей. После самоубийства сэра Ричарда для Энтони было непереносимо оставаться в доме, поэтому он с утра до вечера ездил на них по поместью, пока бедные животные не начинали валиться с ног. Но с тех пор, как он нанялся к Доусону, усталость не позволяла ему по вечерам ездить верхом, и лошади, стоя в конюшне, разжирели и обленились. Что касается Маристы и Летти, то им было проще при необходимости дойти до деревни, чем звать конюха и просить оседлать лошадей. Мариста вообще любила ходить пешком, нередко спускалась к морю и гуляла по берегу. Иногда она думала об отце, но чаще сочиняла на ходу всякие истории. У этих историй всегда был счастливый конец, потому что ей неизменно удавалось отыскать таинственное сокровище при помощи русалок, лесных нимф или ангелов. Обладая богатым воображением, Мариста настолько погружалась в собственные выдумки, что порой ей было трудно понять, где заканчивается фантазия и начинается реальная жизнь. И вот сейчас она оказалась перед жестокой необходимостью на коленях просить о милосердии ненавистного ей человека. — Если он откажет нам, что тогда будет? — спросила Мариста, заранее опасаясь ответа. Словно прочитав ее мысли, Летти сказала: — Я уверена, все будет не так плохо, как ты думаешь. — Что может быть хуже, чем необходимость встретиться с графом? — Почему ты так говоришь? — пожала плечами Летти. — Откуда ты знаешь, может, он вовсе не такой плохой, как мы о нем думаем. — Однажды я говорила с папенькой о графе, — тихо вымолвила Мариста. — Это было после обеда, когда ты и маменька вышли из комнаты и мы остались вдвоем. Он выпил много кларета и против обыкновения не был молчалив. — О чем же ты его спрашивала? — живо поинтересовалась Летти. — Я спросила: «Во время той ужасной партии, когда граф Стэнбрук выиграл все, что принадлежало нам, он подстрекал вас делать такие высокие ставки?» Папенька на миг задумался, а потом ответил: «Не совсем так. Я постараюсь быть честным, Мариста. Дело не в том, что он говорил, а в том, как он себя держал. Понимаешь, он был настолько уверен в себе, был так убежден в своей победе, что это выглядело как вызов, которого ни я, ни любой другой спортсмен не мог бы не принять». Голос Маристы прервался. — Не терзай себя, дорогая, — сказала Летти. — Мне кажется, если ты заплачешь, графу это не понравится. Мужчины ненавидят женские слезы. Просто вежливо попроси его и постарайся сделать так, чтобы он почувствовал себя виноватым. Мариста хотела возразить, что у нее это не получится, но тут впереди показался замок. С тех пор, как им пришлось покинуть родной дом, она не могла без волнения смотреть на него. Вот и сейчас при виде его красоты у нее сжалось сердце. Замок был таким романтичным, и она так глубоко с ним сроднилась, что ей казалось, будто ее имя выбито на каждом камне. Старый Руфус, и в былые времена не отличавшийся лихостью, медленно протащил коляску по аллее столетних дубов, через мостик над озером и, наконец, по склону, ведущему во внутренний дворик, откуда каменные ступени поднимались к окованной железом парадной двери. Почти бессознательно Мариста отметила, что стекла в окнах отмыты до блеска, гравий перед входом тщательно разровнен, а ступени чисты, словно шейные платки, которые она стирала и гладила для Энтони. — Бери поводья, и жди меня здесь, — сказала Мариста. — В разговоры ни с кем не вступай. Поняла? Я не хочу, чтобы ты вмешивалась в это дело, заводила какие-то отношения с графом или его друзьями. Летти ничего не ответила, а Мариста вдруг поняла, что не следовало брать ее с собой. Даже в простеньком ситцевом платье, которое ей сшила Ханна, и дешевой соломенной шляпке на золотистых волосах она выглядела так чарующе и трогательно, что, казалось, сошла с небес или явилась из цветущего сада. Летти взяла поводья в свои маленькие ручки без перчаток, а Мариста открыла дверцу коляски, и спрыгнула на землю. Сделав глубокий вдох, она гордо вскинула подбородок и Зашагала к парадному входу. Вероятно, внутри кто-то услышал хруст гравия под колесами, потому что, когда Мариста поднялась по ступенькам, дверь была уже отворена. В просторном холле она увидела четырех лакеев и дворецкого, который держался с важностью архиепископа. Дворецкий выступил вперед и вежливо произнес: — Доброе утро, госпожа! — Я хотела бы видеть графа Стэнбрука. Мариста с удовольствием отметила, что ее голос звучит спокойно и уверенно. — — Я доложу о вас его светлости, госпожа, — ответил дворецкий. — Могу ли я узнать ваше имя? — Мисс Мариста Рокбурн! В эту минуту ей почудилось, будто предки с портретов на лестнице смотрят на нее с укоризной. И все же на душе стало как-то теплее от того, что они остались на прежнем месте, что граф не выбросил их или не отправил на чердак как ненужный хлам. Древние знамена тоже висели по обе стороны; большой каминной полки. , Это были трофеи, выигранные Рокбурнами в битвах, и они придали девушке храбрости. Дворецкий провел ее через холл и открыл дверь маленькой гостиной. Эту комнату очень любила леди Рокбурн, потому что окна ее выходили на розарий. Здесь все было такое знакомое и родное, что дымка воспоминаний на, миг заслонила происходящее. Мариста прошла к дивану и села, не видя его, но зная, что он должен там быть. Лишь когда дверь за дворецким закрылась, девушка стала разглядывать комнату. Как сильно она изменилась! Новые занавески, новый ковер. Старая мебель сменилась новой, французской, по всей видимости, дорогой. На стенах — новые полотна кисти Фрагонара и Буше, но портрет матери, написанный сэром Джошуа Рейнолдсом, по-прежнему на почетном месте над каминной полкой. Сходство с оригиналом было столь поразительным, что Мариста невольно произнесла: — Помогите мне, маменька… Если он откажет мне в просьбе, нам некуда будет идти, и я даже.., боюсь думать о худшем. Эти слова прозвучали как молитва, и девушка почувствовала благоговейный трепет. Возможно, у нее просто разыгралось воображение, но в это мгновение она могла бы поклясться, что мать улыбнулась ей и взгляд ее серых глаз дает утешение. Всецело поглощенная картиной, Мариста не слышала, как открылась дверь, и, лишь почувствовав чье-то присутствие, обернулась. Она оцепенела от неожиданности, потому что граф был точь-в-точь таким, каким она его себе представляла, и даже более того. Высокий, широкоплечий, он производил сильное впечатление. Однако причиной тому была не только импозантная внешность. Во всем его облике чувствовалась такая властность, что Мариста сразу поняла, почему отец видел в нем вызов своей гордости. Этот удачливый, непомерно уверенный в себе человек смотрел таким взглядом, словно все вокруг были ничтожны, а он спустился на землю с горних высей. Мариста пребывала в чрезвычайном ошеломлении, и лишь когда граф сухим и насмешливым тоном осведомился: — Вы хотели меня видеть? — она торопливо поднялась и сделала реверанс. — Я благодарю.., вашу светлость за то, что вы меня приняли, — вымолвила она тихо и неуверенно, почти шепотом. — Полагаю, вы дочь или еще какая-нибудь родственница сэра Ричарда Рокбурна, — сказал граф. — Я его старшая дочь, милорд. — И он послал вас ко мне? Мариста непонимающе уставилась на него. — Мой.., отец.., умер, — с трудом осознав вопрос, ответила она. Граф приподнял бровь. — Сожалею. Меня не поставили в известность, я не знал, что он умер. Девушка молчала. Вероятно, странное выражение ее глаз и внезапная бледность несколько озадачили графа. — Что произошло? — спросил он. — Когда я видел его в последний раз, он выглядел совершенно здоровым. Превозмогая душевную боль, Мариста произнесла упавшим голосом: — Вскоре после того, как нам пришлось покинуть замок, мой отец ушел на море и.., не вернулся. Во взгляде графа читалось удивление, словно он не мог поверить в услышанное. Потом насмешливость и удивление сменились искренней заинтересованностью, и граф мягко промолвил: — Может, вы присядете, мисс Рокбурн, и расскажете мне, почему вы здесь. Мариста примостилась на краю дивана, опустив руки на колени. Однако сам граф не сел; он остался стоять, прислонясь спиной к каминной полке. Мариста вынуждена была смотреть на него снизу вверх, но, к счастью, над ним возвышался портрет матери, и она почувствовала, что картина придает ей смелости. Девушка нисколько не удивилась, когда граф сказал: — Вероятно, на портрете у меня за спиной изображена ваша мать? — Да, милорд. — Вы очень похожи на нее. Она приехала с вами? — Нет, милорд… Она тоже.., умерла. — Но вы по-прежнему живете поблизости? Мариста в изумлении распахнула глаза и воскликнула: — Разве вы не знаете? При этом она вспомнила слова Летти: если бы поверенный графа прогнал их из дома, то вряд ли сказал бы об этом хозяину. — Я.., я приехала, чтобы поговорить с вами, милорд, — совершенно растерявшись, произнесла она, — потому что сегодня утром за завтраком мы получили очень… неприятное письмо.., адресованное моей.., матери. Граф молчал. — Письмо было от вашего поверенного, — продолжала Мариста, — и он.., велел нам платить арендную плату.., за.., дом, в котором мы живем… — Что это за дом? — Он называется Довкот-Хаус, милорд. Я думала и не сомневаюсь, маменька тоже была в этом уверена, когда мы покинули замок.., что он принадлежит нам, и мы не должны.., платить за него. — Полагаю, мой стряпчий счел бы это предположение слишком оптимистичным, — сухо сказал граф. Мариста почувствовала, что ее страх вновь сменяется ненавистью, пылавшей в ее сердце с тех пор, как умер отец. Она неожиданно осознала, сколь незначительны были они в глазах человека, который имел все, что только мог пожелать, и, даже сам факт, что он пренебрегал замком более двух лет, воспринимался как оскорбление, и это оскорбление казалось еще сильнее оттого, что, за два года не вспомнив о существовании семьи бывшего владельца, граф все же требовал от нее арендной платы. Мариста гордо вскинула голову. — Так как вы выиграли замок и поместье моего отца, милорд, и нам было велено выехать немедленно, мы не имели возможности поговорить с кем-нибудь из ваших представителей. — На самом деле я забыл, что этот замок вообще есть на белом свете, и не вспоминал об этом вплоть до последнего месяца, — признался граф. Безразличие в его голосе для Маристы было подобно пощечине. Ее серые глаза, точная копия материнских глаз, вспыхнули гневом. — Но мы не забыли, милорд! — выпалила она. — Мы стараемся выжить, и хотя вы..", убили моего отца и Мою мать, от нашей семьи остались еще.., три человека! Граф окинул девушку странным взглядом, как будто говорившим: возможно ли, чтобы кто-нибудь столь ничтожный и мелкий осмеливался говорить с ним в такой манере? Мариста, поняв, что зашла слишком далеко и граф сейчас прогонит ее, не желая продолжать разговор, поспешила промолвить: — Прошу простить меня… Я не должна была так… горячиться. Я приехала сюда.., просить милосердия, а не оскорблять вашу светлость… — Вы действительно обвиняете меня в смерти ваших родителей? — спросил граф. Мариста беспомощно развела руками. — Я не думаю, что вы.., хотели убить папеньку преднамеренно… Но он уехал в Лондон, чтобы выиграть денег, ибо мы были в отчаянном положении, и он сказал, что вы.., сами по себе представляете вызов, который он не мог не принять. Граф подошел к креслу, стоявшему напротив дивана, и сел. — Что ваш отец имел в виду? — Он говорил, что… — молвила девушка и запнулась," — Нет… Вы, ваша светлость сочтете меня.., невежливой. Может быть, нам лучше вернуться к началу беседы? — Мне, любопытно, — настаивал граф. — До сих пор никто не заявлял мне, что я сам по себе представляю вызов. Мариста с надеждой посмотрела на портрет матери. — То, о чем говорил папенька, не имеет отношения к вашему опыту или спортивному мастерству. Он имел в виду, что вы держитесь так уверенно, будто.., заранее не сомневаетесь в своей победе. — Я полагаю, это комплимент. — Я вовсе не намерена вам польстить, ваша светлость, — торопливо сказала Мариста, — но теперь, когда я увидела вас воочию, я могу.., определенно понять, что имел в виду папенька. — Вы подразумеваете, что я бросаю вызов и вам? — Мне бы этого совсем не хотелось, — покачала головой Мариста. — Мне бы хотелось, чтоб вы проявили.., великодушие, ибо мы не в состоянии платить ренту, и если вы.., выгоните нас из дома, мой брат, моя сестра, Летти, и я будем.., голодать. — У вас есть брат? — Да. — И сколько ему лет? — Энтони двадцать один. — А чем он занимается? — После того, как папенька потерял все, что имел, ему пришлось оставить Оксфорд, и теперь он объезжает лошадей для местного.., фермера и зарабатывает пятнадцать шиллингов в неделю. Это весь наш доход, если не считать приблизительно пятидесяти фунтов в год, которые мы получаем из наследства, оставленного маменьке одним из ее родственников. — Вы хотите сказать, что других денег у вас нет? — продолжал граф свой допрос. — Мы справляемся, — заверила его Мариста. — Мы держим кур, покупаем не мясо, а рыбу, потому что она очень дешевая, а овощи выращиваем сами. Граф, видимо, воспринимал ее откровения как нечто фантастическое, ибо во взгляде его промелькнуло недоверие. Между тем Мариста подвела итог: — Как видите, милорд, в этой ситуации мы не в состоянии платить 250 фунтов, которые потребовал ваш поверенный. И кстати, я думаю, это несправедливо не только по отношению к нам, но и по отношению к другим фермерам — они и без того едва сводят концы с концами. — Неужели, мисс Рокбурн, вы в состоянии беспокоиться еще и о них? Решив, что граф над ней насмехается, Мариста в сердцах сказала: — Это были.., наши люди, милорд, до того, как вы их отняли у нас… И мой отец всегда старался.., заботиться о них и помогать им, чем мог… Ее голос прервался. Ей казалось, будто она может читать мысли графа, и она была уверена: в эту минуту он думает о том, что человек, если он действительно так беспокоится о людях, которые от него зависят, включая семью, не станет играть на деньги, да еще так глупо. — Я вижу, вы хорошо подготовились, — помолчав, изрек граф. — Но, как я уже сказал вам, мисс Рокбурн, такие вопросы я предоставляю решать моим поверенным. Мои владения слишком велики, и если бы я во все вникал лично, у меня просто не хватило бы на это времени. Повисла тишина, и Мариста нарушила ее своим дрожащим голосом: — — Вы.., хотите сказать.., милорд.., что мы должны… выполнить требования вашего поверенного? Прежде чем граф успел ответить, дверь отворилась, и в комнату стремительно вошел модно одетый юноша. — Клянусь, дядюшка Невлин, — произнес он, — я только что видел у входа самую красивую девушку на свете! Можно мне пригласить ее сюда? Она так прекрасна, даже трудно поверить, что она настоящая! И вновь граф не успел вымолвить хоть слово, потому что Мариста рывком вскочила с дивана. — Это моя сестра, милорд, — заявила она. — Она приехала со мной, и мы должны.., немедленно возвращаться! Граф не двинулся с места. — Почему? — Потому, милорд, что мне больше нечего вам сказать. Я должна возвращаться домой и подумать о том, как нам.., в отличие от.., моего отца и моей матери… ВЫЖИТЬ. Хоть она и пыталась держаться с достоинством, даже вызывающе, на последнем слове голос ее сломался, и ей показалось, что ее оставил не только Бог, но и мать, глядящая с портрета над каминной полкой. Молодой человек обернулся к ней. — Так это ваша сестра! — воскликнул он. — Теперь я вижу сходство между вами, и вы тоже очень красивы. Как две такие прекрасные женщины могли очутиться в этой глуши? Он говорил столь искренне, что Мариста нашла в себе силы промолвить как можно спокойнее: — Благодарю вас, сэр, но я должна идти к моей… сестре. — Но вы не можете так просто взять и уехать! — вскричал молодой человек и посмотрел на графа. — Дядюшка Невлин, вы меня не представите? Граф медленно поднялся. — Разумеется, Перегрин, — кивнул он. — Мисс Мариста Рокбурн, позвольте представить вам лорда Лэмптона, моего племянника, который, как вы, наверное, успели заметить, отличается чрезвычайной импульсивностью и мнит себя ценителем красоты. Без сомнения, граф насмехался, но Мариста, не обращая на него внимания, сделала реверанс лорду Лэмптону, а тот, в свою очередь, ответил ей весьма изящным поклоном. — Теперь, когда мы представлены, я, могу пригласить вашу сестру в дом? — спросил он. — Вы обе внесли бы в нашу атмосферу свежесть истинной красоты. — Благодарю, — ответила Мариста, — но мы должны возвращаться домой. — Не закончив нашу беседу, мисс Рокбурн? — осведомился граф. В эту минуту Мариста ненавидела его так сильно, что боялась даже взглянуть в его сторону. — Я думаю, милорд.., мне нечего больше сказать вам, — отрубила она глухим голосом. — А мне, напротив, есть, и очень много, — возразил граф. — И мне кажется, в ваших интересах было бы меня выслушать. Мариста на мгновение оцепенела. Только что он погрузил ее в безмерные глубины отчаяния, где темнота была такой непроницаемой, что она не могла увидеть никакого выхода. Но сейчас в этой тьме внезапно забрезжил слабый, мерцающий свет надежды, и девушка невольно вскинула взгляд на графа. Он смотрел на нее в течение долгой минуты, а потом сказал племяннику: — Конечно, Перегрин, веди сюда юную леди, которую ты встретил снаружи. После твоей восторженной речи я жажду с ней познакомиться. Мариста вспомнила репутацию графа, и у нее невольно вырвался шепот: — Нет, только не это! Она думала, будто говорит достаточно тихо, чтобы он мог слышать ее, но его слух оказался острее, чем ей представлялось, потому что, когда счастливый лорд Лэмптон выбежал из комнаты, граф сказал: — По вашему тону выражению ваших глаз, мисс Рокбурн, я делаю вывод: вы не хотите, чтобы ваша сестра знакомилась со мной. Маристе нечего было возразить. Она просто опустила взгляд, и ее ресницы казались еще темнее и длинней на фоне бледных щек. Она отчаянно старалась придумать ответ, и, поскольку граф молчал, ей удалось наконец выговорить: — Летти.., всегда.., воспитывалась в.., деревне, милорд. Она очень.., бесхитростна и.., неопытна. — И вы хотите, чтобы она всю оставшуюся жизнь не видела ничего, кроме капусты и деревенских мужланов, не способных оценить ее красоту? На этот вопрос было очень трудно ответить, но Мариста видела, что граф ждет, и чуть погодя объяснила: — Теперь, когда маменька умерла, я надеюсь, что Летти познакомится с.., молодыми людьми, своими ровесниками… Но, поскольку среди соседей нет таких, кто… приглашал бы нас, это, наверное, будет.., нелегко. — И все-таки должны найтись кавалеры и здесь, даже при том что Перегрин считает эти места глушью, — не унимался граф. — У нас было много знакомых, когда папенька и маменька были.., живы, — словно защищаясь, сказала Мариста. Слова графа, казалось ей, оскорбляют память родителей. — А теперь? — спросил он. Мариста заколебалась. — Разрешите высказать догадку, — продолжал граф. — Двух красивых юных девушек не желают видеть на приемах, где они могут составить нежелательную конкуренцию дочерям хозяйки. Мариста сначала растерялась: граф оказался гораздо проницательнее, чем она ожидала. Но тут ей почудилось, будто он бросил ей вызов, и она не смогла удержаться от реплики: — И еще хуже, милорд, когда эти девушки после смерти родителей лишаются денег и.., жилья. — Вы, разумеется, имеете в виду замок. — Да.., замок. Голос ее дрогнул', потому что для всей их семьи замок означал не только дом, но еще любовь, безопасность и счастье. Граф смотрел на нее, и она подумала, что его глаза, темные и пронзительные, беззастенчиво заглядывающие в самое сердце, столь же отвратительны, как и он весь. Теперь она видела отец был прав, утверждая, что граф сам по себе бросает вызов любому: он обладал такой мощью, от него исходила такая жизненная сила, что созерцание его было подобно физическому прикосновению. Мариста непроизвольно вздрогнула. За дверью послышались голоса, и тотчас в комнату вошла Летти. Она улыбалась, внимая речам лорда Лэмптона, и в эту минуту была так ослепительно красива, что, Мариста, хоть и боялась знакомить ее с графом, понимала: он не сможет отрицать ее привлекательности и способности поспорить с любой красавицей в Лондоне. Летти без тени смущения подошла к графу и сделала реверанс. — Выпрямившись, она посмотрела на него и произнесла: — Вы в точности таковы, милорд, каким я вас представляла. Я мечтала познакомиться с вами. — Почему? — заинтересовался граф. Его привычка спрашивать коротко и в лоб казалась Маристе пугающей, но Летти лишь улыбнулась. — Если б вы жили здесь, то сами поняли бы, что это глупый вопрос, — ответила она. — Тут месяцами ничего не происходит. И когда к замку начали подъезжать фургоны, это вызвало у нас естественное любопытство. — Я думаю, у вашей сестры другое мнение на этот счет. Летти повернулась к сестре. — Ты не была жестока, Мариста? — спросила она. — Пока я ждала, я молилась, чтобы ты проявила доброту и понимание. На губах графа мелькнула слабая улыбка. — Ваши молитвы, мисс Летти, всегда бывают услышаны? — Как правило, — ответила девушка. — Но в этом случае было очень и очень важно, чтобы их услышали. Граф издал короткий смешок, а лорд Лэмптон, словно обидевшись на то, что Летти говорит не с ним, вопросил: — Откуда вы взялись? Вышли из моря? — Я взялась прямо отсюда, — сказала Летти, — из этого замка, который ваш дядюшка, как злой Людоед, отнял у нас! Услышав эти слова, Мариста покраснела. — Летти.., прошу тебя! — одернула она сестру. Летти посмотрела на графа и извинилась: — Я проявила неучтивость. Пожалуйста, простите меня. Но мы думали о вас так почти три года! Однако мы готовы изменить свое мнение и считать вас добрым джинном, даже любезным королем, если вы позволите нам жить в Довкот-Хаусе без всякой арендной платы. — Арендная плата? Вы хотите сказать, что должны платить аренду за то, что живете на территории поместья моего дядюшки? — воскликнул лорд Лэмптон. — Совсем напротив, он должен платить вам за это. Если бы лондонские мужчины увидели вас, они бы все как один помчались сюда, чтобы купить здесь домик, и предлагали бы колоссальные деньги! — Замечательная мысль! — рассмеялась Летти. — Тогда мне и Энтони не надо было бы ехать в Лондон, потому что Лондон приехал бы к нам. — Так вот чего вы хотите! — ввернул граф. — А как на это смотрит ваша сестра? — Мариста такая добрая, что не жалуется и никогда не плачет, как я, из-за того, что не может дать бал в замке. Маменька всегда обещала, когда мы выйдем в свет, в нашу честь будут даны балы. — Дядюшка Невлин просто обязан устроить хотя бы один! — заявил Перегрин. У Летти загорелись глаза. — Я была бы счастлива! — И я тоже! — подхватил лорд Лэмптон. Граф подошел к каминной полке и потянул за шнурок звонка. — Мне кажется, Перегрин, ты чересчур разогнался, — сказал он, — и я предлагаю всем освежиться, пока обе мисс Рокбурн станут рассказывать нам несколько подробнее о себе. Едва он произнес последнее слово, как дверь открылась. Дворецкий застыл на пороге, ожидая указаний. — Бутылку шампанского, — велел граф, — и немного лимонада на случай, если юные леди предпочитают его — Слушаюсь, милорд. — Мне кажется, — забеспокоилась Мариста, — нам лучше уехать, как мы и собирались — Я уже сказал вам, наша беседа еще не окончена мисс Рокбурн, — напомнил граф, — и я не сомневаюсь, мой племянник тоже о многом хочет поведать вашей сестре. — Сущая правда! — согласился Перегрин. — Что, если я покажу вам замок, мисс Летти? Девушка рассмеялась. — По-моему, я больше подхожу на роль гида, учитывая, что я знаю здесь каждый камень и каждый укромный уголок. — Тогда я буду счастлив идти за вами и на стены, и в подземелья! — Мне кажется, — скромно потупила глазки Летти, — неприлично надолго покидать общество. Мариста этого не одобрит. Перегрин помрачнел, однако тут же предпочел пойти на компромисс — Хорошо, но по крайней мере мы могли бы полюбоваться окрестным видом. — Разумеется, — согласилась Летти. — Но все-таки пристойнее было бы сделать это прямо отсюда. С этими словами она небрежной походкой направилась к окну. Мариста смотрела на нее с открытым ртом. Она была изумлена, что Летти говорит столь разумно и держится с таким достоинством. Неужели это происходит на самом деле. Граф тоже удивился — но более выражению лица Маристы — Мне показалось, вы назвали свою сестру бесхитростной, — не преминул заметить он. — Однако она отлично знает, как управлять порывистым молодым человеком. — Ничего не понимаю. — Мариста обращалась скорее к себе, нежели к нему. — Я полагаю, все женщины от природы наделены этим умением, к тому же у них очень развит инстинкт самосохранения, — объяснил граф. — Вы, кажется, считаете себя ответственной за вашу сестру, но я уверен, вам не стоит так уж сильно за нее опасаться. Совершенно очевидно, она в состоянии сама о себе позаботиться. — Надеюсь, это правда, — ответила Мариста. — Но она так.., красива! Она сказала первое, что пришло в голову, но, вспомнив, кто ее собеседник, смутилась, когда граф спросил: — Вы когда-нибудь смотрелись в зеркало? — Конечно! — Тогда вы должны понимать, что две красивые девушки поражают воображение гораздо сильнее, нежели одна, и мне кажется, мисс Рокбурн, вы должны об этом задуматься. — Я.., я не совсем понимаю, что.., вы имеете в виду, милорд. — Идея моего племянника насчет того, чтобы привезти сюда Лондон, представляется мне не очень практичной, — промолвил граф. — Быть может, для вас и вашей сестры будет проще отправиться в Лондон самим. Мариста рассмеялась, и на мгновение тревога исчезла из ее глаз. — Это так же реально, милорд, как предложение полететь на луну или нырнуть на дно океана. Видимо, из-за того, что вы так богаты, вам трудно понять, что нам нелегко раздобыть денег на еду, не говоря уж о поездке, красивых платьях и развлечениях! — Я не столь глуп, как вам кажется, — усмехнулся граф. — Замечу кстати — и я думаю, вы согласитесь со мной, мисс Рокбурн, — красоту, как и талант, нельзя зарывать в землю. — В настоящее время, "милорд, — тотчас отрезвила его Мариста, — я хочу знать только одно: можем ли мы остаться в Довкот-Хаусе, или нам придется искать себе другое пристанище и голодать? — Судя по вашим словам, вы недалеки от этого. Уловив насмешку в интонации графа, Мариста почувствовала прежнюю ненависть, о которой на время забыла, пораженная поведением Летти. — Я хотела бы, милорд, — произнесла она сугубо деловым тоном, — вернуться к тому, с чего мы начали. — На ваш вопрос довольно трудно ответить, — сказал граф, — пока я не посмотрю на этот самый Довкот-Хаус, не оценю его стоимость и, конечно, не узнаю его обитателей немного лучше, чем сейчас. — Не понимаю, чем мы можем быть интересны вам, милорд, — холодно ответила Мариста. — Вы живете в одном мире, мы — в другом. — В настоящее время мы живем по соседству в глуши, как выразился Перегрин. Мариста восприняла его слова как надругательство над замком и довольно дерзко спросила: — Зачем вы сюда приехали? Зачем вам понадобилось открывать замок и создавать нам все эти.., сложности? Она тяжело вздохнула. — Я отправилась к вам сразу же, как только получила письмо. И думаю, все обитатели деревни и вообще поместья получили подобные письма от вашего поверенного. Люди будут обеспокоены… Им станет очень страшно за свое будущее. — Вы уверены? — Конечно. И еще… Все будут вас ненавидеть. — Как вы, — невозмутимо изрек граф. Его тон вогнал девушку в краску, но, поскольку она говорила, глядя прямо на него, она не могла позволить себе отвернуться сейчас. — Вы меня ненавидите! — повторил граф. — Я увидел ненависть в ваших глазах в первую же минуту нашего разговора. Впрочем, ваши чувства вполне понятны. — Я знаю, дурно.., ненавидеть кого-то, — пробормотала Мариста. — Но в то же время… Она умолкла, и граф договорил за нее: — ..я — исключение. Маристе вновь послышалась насмешка в его голосе. — Я не хочу.., ненавидеть вас, — молвила она, — и я понимаю, вы вовсе не желали.., смерти папеньки. Это была игра случая, и отец поступил очень, очень глупо… думая, что сможет.., расплатиться с долгами таким способом. Но… Она вновь запнулась. — Продолжайте! — велел граф. Мариста решила выложить ему всю правду. — Мне кажется, выдворить нас из замка можно было не так жестоко, — сказала она спокойно. — И для меня невыносима мысль, что вы не удосужились обсудить с папенькой, как лучше управлять поместьем и как справедливо обойтись с теми, кто верой и правдой служил нам, чьи предки служили нашим предкам. Папеньку такое отношение очень задело. — Теперь я это понимаю, — согласился граф, однако в его интонации слышалось не сочувствие, а снисходительность. — У папеньки было обостренное чувство собственного достоинства, — продолжала она, — и вы не только лишили его состояния, но задели его гордость. Вы унизили его, а это.., неспортивно. Граф молчал. — Я не должна была все это вам говорить, — созналась Мариста, — и уверена, вы только рассердитесь на меня. Но вы сами спросили меня, и я ответила вам, хотя, боюсь, теперь вы сочтете меня деревенщиной, потому что я говорю без пиетета к вашему положению. — Вы честны, мисс Рокбурн, — отметил граф. — И вы, быть может, мне не поверите, но я люблю честность и откровенность, тем более что не часто встречаюсь с тем и другим. — Я тоже не часто говорю такие вещи, — несколько остудила свой пыл Мариста. — Отправляясь к вам, я была намерена скрыть свои чувства и.., умолять вас таким образом, чтобы вы.., не смогли отказать мне в помощи. — Почему же ваши планы нарушились? — — Возможно, потому, что наша.., беседа оказалась… несколько необычной, — ответила Мариста, — а лорд Лэмптон и Летти.., не дали мне уехать, как я хотела. — Не добившись своей цели? — Вы сами сказали, что.., оставляете такие вопросы своим поверенным. — Я сказал, что обычно делаю так. Но, повторяю, мне хотелось бы взглянуть на ваш дом и короче познакомиться с вами, вашей сестрой и вашим братом. На какое-то мгновение глаза ее вспыхнули. Потом она отвернулась и поспешно молвила: — Я думаю, это была бы…'ошибка. — Почему? Мариста ответила не сразу. — — Потому что, если Энтони познакомится.., с вами и вашим племянником, он будет.., еще несчастнее, чем сейчас. — Вы хотите сказать, он будет завидовать? — А как же иначе! Он был так счастлив в Оксфорде, и он так любит Лондон. А здесь ему нечем заняться, здесь у него нет друзей, нет вечеринок, нет театров. Только работа и эти пятнадцать шиллингов в неделю, которые целиком уходят на еду. Они оба долго молчали. — Я вижу, ваш брат много значит для вас, — наконец задумчиво произнес граф. — Я люблю его так же, как и свою сестру. Но, видит Бог, до чего же это трудно — поддерживать хорошее настроение, то и дело обращаясь мыслями в прошлое. Это все равно бесполезно. — Вы так считаете? — Я считаю, лучше всего жить сегодняшним днем, — тихо сказала Мариста. — Прошлое миновало, а будущее… пугает меня. Надеюсь, Бог услышит мои молитвы, но.., уже долгое время они пропадают втуне. Она говорила все как на духу, и внезапно ей показалось, будто граф опять станет насмехаться над нею. Но она ошиблась. Граф заявил вполне серьезно и доброжелательно: — И все же я хочу познакомиться с вашим братом. И уверен, мой племянник был бы рад, если б вы отобедали со мной сегодня вечером. — Нет-нет!.. Мы не можем!.. — воскликнула Мариста, но в эту минуту в комнату вошли два лакея — принесли шампанское и лимонад. И она подумала, что граф вряд ли услышал ее. * * * Лорд Лэмптон помог им сесть в коляску, а граф стоял на ступеньках, наблюдая, как они уезжают. Мариста пребывала в смятении и никак не могла собраться с мыслями. Она пыталась объяснить, что они не могут прийти на обед в замок, но Летти приняла приглашение с таким энтузиазмом и волнением, что возражения Маристы никто не стал слушать. — Я пришлю экипаж в половине восьмого, — сказал граф. — Кстати, я пользуюсь лондонским временем, а не местным. — Мы всегда обедали в восемь часов, — сообщила Летти, — потому что папенька любил гулять до наступления сумерек и еще потому, что он предпочитал жить, как заведено здесь, а не в Лондоне. — Я это исправлю, — улыбнулся граф. — Не старайтесь меня уколоть, — предупредила Летти. — Я знаю, вы думаете, будто мы не умеем себя вести, но мы не такие невежи, как вам представляется. — Вы приписываете мне слова, которых я не говорил, — возразил граф. — До обеда еще далеко, — вставил лорд Лэмптон. — Не могу ли я увидеться с вами днем? Прежде чем Мариста успела ответить, Летти сказала: — Конечно, нет! До вечера мы с сестрой должны придумать, что нам надеть. Нас несколько лет никуда не приглашали, но мы, разумеется, не хотим быть похожими на нищую невесту короля из сказки! — Уж не считаете ли вы этим королем меня? — засмеялся лорд Лэмптон. — Ну конечно же, нет, — ответила девушка. — Я уже говорила, что в моих глазах ваш дядюшка превратился из злобного Людоеда в Короля замка! — И я чрезвычайно рад этому превращению, — заметил граф. Глаза его при этом заблестели, и Мариста подумала, что он тоже очарован Летти. «Он, конечно, не захочет жениться на ней, — размышляла она. — Он вернется в Лондон и оставит Летти с разбитым сердцем, и это будет так же отвратительно, как то, что из-за него,., умерла маменька». Как только Руфус неторопливо поволок коляску восвояси, Мариста, не в силах сдержать беспокойства, спросила: — Что ты думаешь о графе? — Он просто ошеломителен, — заявила Летти. — И хотя папенька был гораздо красивее и обаятельнее, я думаю, у него не было никаких шансов победить. — Почему ты так считаешь? — Мариста вовсе не. ожидала от сестры подобных слов. — Потому что я абсолютно уверена: идти против графа все равно что пытаться пробить головой стены замковой башни. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, но я спрашиваю, что ты думаешь о нем как о мужчине. — Большой и старый! — фыркнула Летти. Девушки дружно расхохотались. Когда они перевели дух, Летти призналась: — Знаешь, Мариста, читая пьесы, я всегда думала, флиртовать и быть остроумной довольно трудно, но в общении с лордом Лэмптоном я поняла, что это получается вполне естественно и легко. — Я ни разу не слышала, чтобы ты с кем-нибудь говорила так, как сегодня с графом, — заметила Мариста. — У меня просто раньше не было возможности. Но пьесы, которые я читала, научили меня находить остроумные ответы и увлекли игрой, которую один автор назвал «словесной дуэлью». — Ты вела себя весьма умно, дорогая, — похвалила сестру Мариста, — и в то же время все-таки немного грубовато. И не надо было так сразу принимать приглашение графа. Летти пожала плечами. — Какое это имеет значение? Ты, так же как я, хочешь познакомиться с графом и его друзьями. Но едва он начнет скучать, как тут же вернется в Лондон, и мы никогда больше его не увидим. Мариста с удивлением взглянула на сестру. — С чего ты решила, что он начнет скучать? — Так мне сказал лорд Лэмптон. Он говорит, его дядюшка начинает скучать, не успев приехать на новое место, и тут же опять отправляется в путешествие. Она нагнулась вперед и накрыла ладонью руку сестры. — Но не волнуйся, дорогуша. Я собираюсь наслаждаться жизнью и не принимать всерьез все, что мне скажут. Я понимаю, граф и его племянник не задержатся здесь более чем на несколько дней. Она легонько вздохнула. — Я буду скучать, когда они уедут, но у меня хватает ума понять, что это неизбежно. — Мудрые слова, — согласилась Мариста. — А ты? Тебе удалось уговорить его не брать с нас арендную плату? — Не знаю, — помотала головой Мариста. — Была минута, когда мне показалось, будто все безнадежно, и я уже хотела уехать, но тут вошел лорд Лэмптон и начал говорить о тебе. А потом графу вдруг захотелось посмотреть наш дом и познакомиться со всей нашей семьей. Так что я думаю, хотя боюсь высказать это вслух, он мог бы пойти нам навстречу, если мы будем очень, очень тактичны и не разозлим его. Летти вскрикнула от радости. — Мариста, какая ты умная! Но, наверное, тебе было трудно говорить ему все время «да, да, да»? Мариста немного помолчала, а затем произнесла: — Я думаю, не оттого ли граф скучает, что вокруг него слишком много людей, говорящих ему «да, да, да». — Может быть, — не стала возражать Летти. — Но, помнится, маменька всегда говорила, мужчины любят чувствовать свою правоту и ненавидят, когда женщины спорят с ними. — А папенька однажды сказал, — вспомнила Мариста, — что больше всего любит хорошую охоту и не слишком ценит женщин и лис, которых можно легко догнать! — Узнаю папеньку! — воскликнула Летти, и они весело рассмеялись. Когда сестры вернулись домой и отвели Руфуса в стойло, Летти сказала: — Ну а теперь, Мариста, надо спешить. Ты не хуже меня знаешь, нам .надо придумать, во что одеться. Но, видит Бог, выбор у нас небогатый. — Пусть принимает нас такими, какие мы есть, — обронила Мариста. — Вспомни, ты сама говорила: во что бы мы ни нарядились, граф все равно скоро начнет скучать — так что нечего думать о том, какое впечатление мы на него произведем. Главное, чтобы, мы сами остались довольны. — Вот это я называю — мудрая мысль, — оживилась Летти. — Но, знаешь, он такой надменный, что мне хочется его поразить. И именно это, Мариста мы сделаем. Глава 3 Мариста посмотрела на себя в зеркало. — Мне кажется, мы выглядим несколько.., театрально. — Ерунда! — фыркнула Летти. — А даже если и так, то по крайней мере мужчины будут смотреть на нас. Кроме того, не забывай, все остальные женщины будут увешаны драгоценностями. — Остальные женщины? — переспросила Мариста. — Домашний прием, — пояснила Летти. — Лорд Лэмптон сказал мне, что гости приедут в течение дня. — Я и понятия не имела, — пробормотала Мариста. Пораженная внезапно пришедшей в голову мыслью, она посмотрела на сестру с испугом. Мариста вспомнила рассказы отца о шумных и зачастую весьма неприличных приемах, которые аристократы устраивали в Лондоне, — в ее представлении они ассоциировались с оргиями древних римлян. Летти догадалась, о чем она думает, и улыбнулась. — Не будь смешной, Мариста! Ты можешь считать графа распутником и негодяем, но в замке живет его сестра, и он вряд ли станет делать что-то предосудительное в ее присутствии. — Его сестра? — Я думала, он тебе сказал. Он приехал сюда потому, что его сестра, леди Лэмптон, больна и врачи рекомендовали ей морской воздух. После этого граф и соизволил вспомнить о нашем замке. Мариста вздохнула. Она подумала, что было бы гораздо лучше, если б он и дальше о нем не вспоминал. Однако Летти заразила ее своим энтузиазмом, и Мариста вместе с ней увлеченно рылась в платяном шкафу в поисках подходящих вечерних платьев. После смерти леди Рокбурн вся одежда была убрана, и с тех пор в шкаф никто не заглядывал. Платья нуждались в глажке, и сестры весь день проторчали вместе с Ханной на кухне, грея на углях чугунный утюг. Когда все закончилось, их лица пылали от жара, но было приятно, что даже Ханна одобрила выбор платьев и помогла заузить и подшить одно из них для Летти, которая была немного ниже и тоньше матери. Долги сэра Рокбурна только в последнее время достигли угрожающих размеров, поэтому его супруга не пользовалась услугами чересчур дорогих портных, хотя неизменно одевалась весьма изысканно. За годы войны мода почти не изменилась. Летти сообщила Маристе, что теперь платья принято украшать вышивкой по подолу и лифу, а вместо простых лент на груди предпочтительнее цветы, оборки и кружева. — Откуда ты все это знаешь? — спросила Мариста. — Когда мы еще жили в замке, — ответила Летти, — маменька Выписывала «Журнал для истинных леди». Потом мы уже не могли себе позволить такой роскоши, но Ханна часто берет эти журналы у жены викария. — Зачем Ханне «Журнал для истинных леди»? — удивилась Мариста. — Она берет оттуда образцы для вязания, — пояснила Летти. — А я посмотрела там моду на платья и на прически. Младшая сестра сделала прическу сначала себе, потом Маристе, и, наконец, они надели изящные, хоть и не слишком пестрые платья, которые Летти украсила на свой вкус. Она пошла в сад и вернулась в дом с большой корзиной, полной цветов и листьев. — Не думаю, что для маленького венка нужно столько всего, — осторожно молвила Мариста. Летти не стала утруждать себя ответом — она принялась за работу. Платье Маристы нежно-голубого цвета очень ей шло, подчеркивая красоту и выразительность ее серых глаз. Летти украсила подол крошечными розовыми бутончиками, а рядом прикрепила несколько маленьких свежих листочков. Глубокий вырез платья и короткие рукава она тоже расцветила розами. Посмотрев на себя в зеркало, Мариста решила, что получилось совершенно потрясающе, только, пожалуй, чересчур броско. — Ты выглядишь очаровательно, дорогуша! — резюмировала Летти. — Теперь снимай свое платье, только смотри не помни розы, и помоги мне с моим. Второе платье, белого цвета, на взгляд Маристы, как нельзя лучше соответствовало юному облику сестры, но Летти была твердо намерена превратить его в нечто сногсшибательное. Она снова отправилась в сад и нарвала белых камелий. По отдельности они, может быть, выглядели несколько аляповато, но три ряда этих цветов с темными глянцевыми листьями придали платью такой вид, словно оно прибыло из Парижа, что, разумеется, было невозможно в военное время. — Ты уверена, что их не слишком много? — озабоченно спросила Мариста. Летти покачала головой. — У меня будут еще три камелии и несколько листьев на голове, — посвятила она сестру в дальнейший творческий процесс. — А тебе, думаю, стоит приколоть парочку роз над левым ухом, и это будет как раз то, что нужно. — Мне кажется, нужно нечто такое, чтобы я выглядела старше и.., более представительно, — неуверенно произнесла Мариста. — В конце концов, я же твоя дуэнья. Летти рассмеялась. — Я сама себе дуэнья. Все, что от тебя требуется, дорогуша, это быть такой же красивой, как если б ты сошла с картины Рейнолдса. Граф будет смотреть на мамин портрет и сравнивать его с тобой. Мариста не сказала сестре, что граф уже отметил ее сходство с матерью. Вместо этого она чуть вскинула голову и поделилась некоторыми мыслями. — Не сомневаюсь, что граф все равно сочтет нас деревенскими невежами, несмотря на все наши усилия. А потому, как ты верно сказала, постараемся просто веселиться, хотя я все время буду думать, позволит он нам остаться в Довкот-Хаусе, или погонит прочь. Летти уловила испуг в ее голосе. — Забудь об этом и веселись, — молвила она. — Вряд ли нас когда-нибудь еще пригласит на обед столь важная персона. И кроме того, что бы там граф ни думал о нас, лорд Лэмптон не устает выражать свое восхищение. — Ты не должна верить всему, что он говорит, — предупредила Мариста. — Я могу не верить, но мне нравится это слушать, — ответила Летти. — У нас в деревне комплименты большая редкость. Когда прибыл экипаж, посланный за ними графом, Мариста, подчиняясь указаниям Летти, осторожно села на самый край сиденья, чтобы не помять розы на платье. Энтони, присоединившемуся к ним в последний момент, потому что он долго возился с шейным платком, было строго-настрого велено не касаться ногами платьев. Энтони, как и Летти, был так восхищен приглашением графа, что, казалось; даже не думал о том, как неприятно будет увидеть кого-то другого на месте отца. Ханна погладила ему вечерний костюм, который раньше принадлежал сэру Ричарду, и все шейные платки: если, завязывая, он испортит один, то сразу сможет взять другой. Энтони выглядел весьма импозантно, и, любуясь его красивым лицом, Мариста думала, что, возможно, какая-нибудь женщина на приеме будет им очарована, и это поможет ему хотя бы на время забыть о грязной работе, которой он вынужден заниматься на ферме. Летти не позволила Маристе взять шаль, опасаясь, что пострадают розы на рукавах. — Хорошо еще, что вечер сегодня теплый, — заметила Мариста, — а то мы вернулись бы простуженные, что нам вовсе некстати. — Ничего, — махнула рукой Летти. — И пусть мы не можем быть самыми модными женщинами на этом приеме, зато будем самыми оригинальными. Мариста бросила на сестру беспокойный взгляд. — Только прошу тебя, Летти, не делай ничего, что не понравилось бы маменьке. Граф и впрямь подумает, будто мы с тобой две деревенщины и не умеем вести себя, как подобает леди. — Вот было бы забавно, а он получил бы урок, — засмеялась Летти, — если б мы пришли с соломой, запутавшейся в волосах, как у доярок, и говорили бы на диалекте Суссекса. — Тогда он точно вышвырнул бы нас из Довкот-Хауса, — сказала Мариста. — На ферме у меня всегда найдется для вас стог сена, — заметил Энтони. Все трое весело расхохотались. И все же, когда экипаж остановился у замка, Мариста почувствовала внезапное желание сорвать с платья розы и вообще стать как можно меньше и незаметнее. Она была уверена, граф вообразит, будто они нарочно стараются привлечь к себе внимание, и вновь испугалась, что он разобьет Летти сердце. Но жалеть о том, что ей не хватило настойчивости отказаться от приглашения, было уже поздно. Войдя в холл, они увидели множество лакеев, снующих туда-сюда. Из гостиной доносились голоса, и Мариста почувствовала, как сильно забилось сердце и пересохли губы. Но глаза Летти искрились радостью, и, пока они поднимались по лестнице, устланной новым ковром, Мариста заметила, что сестра ничуть не смущается, — напротив, она вся полна предвкушения первого в ее жизни большого приема. — Мисс Мариста, мисс Летиция и сэр Энтони Рокбурн, милорд! — объявил дворецкий. Свечи в огромных хрустальных люстрах были зажжены, и Маристе почудилось, будто граф идет к ним из моря огня. Воображение шепнуло ей: если он не продал душу дьяволу, то, возможно, он сам — дьявол. «Я его ненавижу! Ненавижу!» — подумала она и, присаживаясь в реверансе, изо всех сил старалась не смотреть на него. — Я хочу представить вас моим друзьям, — сказал граф и повел Маристу к группе модно одетых людей, стоявших в дальнем конце гостиной. Как и предсказывала Летти, дамы ослепляли блеском драгоценностей и казались Маристе не только необычайно красивыми, но надменными и враждебными. Несомненно, их враждебность была вызвана тем, что мужчины все как один восхищенно уставились на Летти. В эту минуту Мариста была готова отдать все на свете, лишь бы оказаться сейчас в Довкот-Хаусе. Кто-то, вероятнее всего, граф, сунул ей в руку бокал с шампанским, и она схватила его с такой силой, с какой утопающий хватается за соломинку. Пока граф представлял Маристу, она услышала десяток разных имен, но не смогла запомнить ни одного, потому что все лица, за исключением графа и лорда Лэмптона, от волнения казались ей расплывчатыми пятнами. Потом сестра графа, дама, на свой лад не менее внушительная, чем он сам, обратилась к Маристе: — Как я понимаю, прежде чем стать собственностью моего брата, этот замок принадлежал вам. Я даже не могла себе представить, что здание может стоять так близко к морю. — Он был построен во времена норманнов, — ответила Мариста. — Мой отец рассказывал, на дозорной башне всегда дежурили воины, смотрели, не приближаются ли враги с суши или по морю. — Как увлекательно! — воскликнула леди Лэмптон; было очевидно, что ей действительно крайне интересно услышанное. Но больше Мариста ничего не успела сказать, потому что граф приблизился к ней, и едва она почувствовала его присутствие, как тут же умолкла. — Раз уж вы заговорили о замке, — вмешался граф, — то я надеюсь, что вы расскажете мне о потайных ходах, которые, полагаю, имеются в разных частях здания. Мариста на миг оцепенела. — Если таковые и имеются, — очнувшись, молвила она, — а я не утверждаю, что это так, — то они известны лишь главе рода Рокбурнов, и это знание он передаст только старшему сыну, и никому больше. — То есть я должен спросить вашего брата? — Я совершенно уверена, Энтони не расскажет вам того, что должно быть известно только Рокбурнам. Она увидела, как азартно сверкнули глаза графа, и подумала, что и в этой игре он твердо намерен добиться победы. — Я думаю, хотя, конечно, могу ошибаться, — произнес граф, — что эта важная тайна известна вам тоже, и, мне кажется, вы не захотите оставить меня, как владельца замка, в неведении. В противном случае, когда я умру, она будет утрачена навсегда. — Я не подтверждала наличия каких-то тайн, милорд, — возразила Мариста. — Если вы не хотите говорить мне об этом, — невозмутимо продолжал граф, — то что вы скажете о контрабандистах, которые, как я понимаю, по-прежнему используют в своих целях пещеры под замком? Мариста насторожилась. Она хорошо знала, что, когда улов оказывался никудышным, рыбаки переправлялись через Ла-Манш за товарами: их продажа позволяла смельчакам протянуть до тех пор, пока сети вновь не вернутся к ним полными. Кроме того она подозревала, что самые бедные деревенские жители тоже нередко к ним присоединялись. Мариста, как и ее отец, закрывала на это глаза, тем более у нее имелись и личные причины не задавать слишком много вопросов. Она поспешно ответила, стараясь держаться так же непринужденно, как Летти: — Не представляю, кто мог поведать вам эту бессмыслицу, милорд. На этой части побережья контрабандистов до сих пор не было, зато на Ромнейских болотах, я слышала, их очень много. Говорят, они чрезвычайно опасны и не дают покоя местным жителям. Граф иронично усмехнулся. — Мне хорошо известно, мисс Рокбурн, что происходит на Ромнейских болотах, но контрабанда давно превратилась в общенациональный бизнес по всему южному побережью. А что может быть удобнее для такой деятельности, чем пещеры под замком? В это время к Маристе подошел Энтони. — Джентльмены просят представить… — сказал он, но, уловив последние слова графа, тут же перебил себя: — Вы говорите о пещерах? — — Его светлости наговорили много чепухи насчет того, что их используют контрабандисты, — пояснила девушка. При этом она смотрела на брата и по выражению его глаз поняла, что это вовсе не чепуха, а чистая правда, как, впрочем, она и подозревала. Тем не менее он сказал графу: — Нельзя верить всему, что вы здесь услышите, милорд. Местные жители обожают пугать приезжих историями о разбойниках, грабителях и контрабандистах. — Из этого списка меня особенно интересуют контрабандисты, — спокойно ответил граф. — Дело в том, что виконт Мелвилл, военно-морской министр, просил меня проследить за ними, пока я здесь. Мариста заметила, что эти слова почему-то сразу задели Энтони и он насторожился. — — Надеюсь, вам уже известно, — продолжал между тем граф, — что таможенный флот не в силах справиться с контрабандистами, которые везут через Пролив золото для Наполеона, дабы он мог продолжать войну. Граф бросил на молодого человека проницательный взгляд и закончил: — Именно поэтому флот днем и ночью патрулирует Ла-Манш, чтобы не допустить вывоза золота во" Францию. — Я могу кое-что к этому добавить! — вставил подошедший к ним джентльмен. — Что же, Рэндольф? — спросил граф, но тотчас спохватился. — Простите, сначала я должен представить вас. Мисс Мариста, разрешите представить вам лорда Рэндольфа Алдингтона, он прикомандирован к Адмиралтейству. Лорд Рэндольф поклонился. Делая реверанс, Мариста подумала, что этот темноволосый человек с не правильными чертами лица выглядит довольно зловеще. — Счастлив познакомиться с вами, мисс Мариста, — улыбнулся лорд Рэндольф. — Я уже представлен вашей сестре и готов поклясться, что вы обе тоже ввезены сюда контрабандой, только не из Франции, а прямо с Венеры. Этой репликой он напомнил Маристе героя пьес эпохи Реставрации, которые обожала читать Летти. Но граф не дал ему уклониться от темы. — Так что вы хотели сказать нам, Рэндольф, насчет контрабандистов? — Я думал, вы знаете, Невлин, — ответил лорд Рэндольф, — — что Наполеон видит в английских контрабандистах своих союзников и дал им разрешение на постройку вельботов в гавани Кале. — Это просто невероятно! — воскликнул граф. — Впрочем, военно-морской министр говорил мне, будто Наполеон сам признал, что в одном лишь Дюнкерке сейчас сосредоточено более пятисот английских контрабандистов. — Если мы хотим когда-нибудь покончить с этой войной, то сначала должны покончить с контрабандистами, — — заявил лорд Рэндольф, — и это место, Невлин, как нельзя лучше подходит, чтобы выследить их. Предатели — те же преступники, и каждая гинея, которую они увозят из Англии, продлевает войну. Граф сухо рассмеялся. — Вашему красноречию можно позавидовать, Рэндольф. Я вижу, мне придется взять в помощники местных жителей, которым известно о контрабанде гораздо больше, чем мне. — Уверяю вас, милорд, — резко промолвила Мариста, — мы знаем очень мало о подобных вещах, потому что, как и прочие деревенские невежи, которых вы презираете, всецело преданы королю Георгу. — Святая правда, — согласился Энтони, — и хотя контрабанда, возможно, существовала в прошлом, сейчас нет никакой необходимости вам, милорд, не спать ночами, высматривая лодки, входящие в пещеры под замком. — Я и не собирался этого делать, — заверил его граф. — В то же время я готов оказать любую посильную помощь королевскому флоту и таможенной службе. Маристе послышалась в его голосе скрытая угроза, и она была рада появлению дворецкого, который объявил, что обед подан, и тем самым положил конец разговору о контрабандистах. Когда все перешли в Баронский банкетный зал и расселись за столом, освещенным позолоченными люстрами, Мариста словно перенеслась в прошлое. Она вспомнила, как в детстве подсматривала за гостями родителей через резную балюстраду галереи менестрелей. Теперь на месте отца сидел граф в кресле с высокой спинкой, украшенной изображениями мечей и щитов Рокбурнов, и предки Маристы взирали на него с огромных портретов, висевших на стенах, обшитых дорогими деревянными панелями. Справа от Маристы сидел средних лет пэр, целиком сосредоточенный на еде, слева — лорд Рэндольф Алдингтон. Он увлеченно о чем-то беседовал с дамой по левую руку, и Мариста принялась наблюдать за Летти; она сидела напротив и упивалась оживленным разговором с лордом Лэмптоном. С камелиями на пышных светлых волосах, она была так прекрасна, что Мариста, окинув взглядом весь стол, не удивилась, что многие дамы смотрят на Летти с завистью. Дамы же, сидевшие рядом с графом, смотрели только на него. Одна была маркиза, хотя Мариста не знала ее имени. О другой она вообще ничего не могла сказать, кроме того, что дама эта весьма хороша собой. Обе наперебой старались привлечь внимание графа, но он явно скучал. «Он не задержится в замке надолго», — заметив это, с удовлетворением подумала Мариста. Она хотела, чтобы он побыстрее уехал и оставил в покое и Летти, и Энтони. Мариста перевела взгляд на брата. Он с нескрываемым удовольствием беседовал с довольно симпатичной брюнеткой, На пальчике у нее было обручальное кольцо, но выглядела она не намного старше Энтони. Мариста не могла слышать, о чем они говорят, до нее доносился лишь их смех, но по глазам Энтони было видно, что девушка ему очень нравится. Мариста вздохнула: сейчас он радуется, а завтра ему будет еще тяжелее вернуться к своей работе на ферме. , — Вы очень молчаливы, мисс Рокбурн, — неожиданно сказал пэр, опустошив свою тарелку. — Я размышляла, милорд, — г призналась Мариста. — Мне уже давно не приходилось видеть такого большого общества и слышать такой беззаботный смех. — Как я понял из слов нашего хозяина, замок до него принадлежал вашему отцу. — Да. — Я помню его. Красивый мужчина, и ваш брат такой же, как он. — Да, они очень похожи, — согласилась девушка. Пэр глянул на Летти. — Все члены вашей семьи отличаются красотой, но здесь она пропадает впустую. Стэнбруку скоро наскучит в замке. — Именно об этом я и думала, — кивнула Мариста. — Вот как? Тогда позвольте дать вам совет, юная леди. Не тратьте зря на него ваши чары. Слишком много женщин пытались завлечь его, и ни у годной ничего не вышло. Мариста улыбнулась. — Ручаюсь вам, милорд, это последнее, что я стала бы делать. Она говорила столь искренне, что пэр посмотрел на нее с удивлением. — Вы рассуждаете здраво. Но только не говорите, что он вам не нравится! Я еще не встречал женщину, которая не была бы им очарована. — Значит, теперь вы ее встретили, и, если хотите знать правду, я ненавижу графа! — Ненавидите? Что вы подразумеваете под этим словом? Сообразив, что допустила оплошность, Мариста поспешно молвила: — Мне не следовало это говорить… Прошу вас, забудьте… Хоть это была.., ошибка моего отца — он проиграл замок в карты, — я не могу избавиться от чувства, что граф здесь.., чужой, а замок по-прежнему наш. Пэр повернулся к ней всем корпусом. — Вы меня заинтриговали. Но если вы не охотитесь за нашим неприступным хозяином, в кого же вы влюблены? Мариста вновь улыбнулась. — Ни в кого, милорд. Его светлость уже поставил меня в известность, что здесь нет никого, кроме деревенских мужланов и контрабандистов! Согласитесь, ни те, ни другие не слишком годятся в мужья. Произнося эту тираду, Мариста поймала себя на том, что повторяет манеру Летти, словно играет роль в одной из ее излюбленных пьес, и сама изумилась, обнаружив, что у нее это выходит довольно естественно.. Пэр запрокинул голову и расхохотался. — Какая грустная история, — сказал он. — Придется подумать, как привлечь на эти задворки мира симпатичных молодых людей. Могу ли я начать с выражения надежды, что вы позволите мне встретиться с вами завтра? Он застал Маристу врасплох, и у нее само собой вырвалось: — О нет, прошу вас, не надо! Мое общество.., будет вам в тягость. — Это вряд ли, — покачал головой пэр. — Я никогда не видел такой красавицы, как вы. Мариста сделала большие глаза — ведь он слишком стар, чтобы заинтересоваться ею, и в это время почувствовала, что граф смотрит на нее. Она сразу же представила себе, что граф мог подумать о ней и о Летти, тем более Летти вела себя так нескромно, почти вызывающе. И хотя сестра говорила, будто мнение графа не имеет значения, Мариста подумала, что, раз уж они просят его о милости, желательно произвести на него хорошее впечатление. — Боюсь, милорд, — сказала она, — мы с сестрой очень заняты домашними делами. Кроме того, поскольку маменька умерла, нет женщины, которая могла бы нас сопровождать. Поэтому я не могу.., встречаться с мужчинами одна. Пэр улыбнулся. — Я понимаю, но, встретив вас однажды, я не хочу вас потерять. Уверен, наш хозяин предоставит нам возможность встречи наедине. Мариста не на шутку испугалась. Она не понимала отчего, но ей совсем не хотелось, чтобы граф вообразил, будто она преследует цель соблазнить его гостей. А пэр тем временем продолжал: — Разве мог я представить, принимая приглашение Стэнбрука, что найду в этой глуши такое сокровище! — Вы очень любезны, — сказала Мариста, — но я предпочла бы.., поговорить на другую тему. Чем вы увлекаетесь, милорд? — Красивыми женщинами! — с пафосом ответил пэр. — И поскольку вы красивее всех, кого я встречал до сих пор, мне не нужно вам доказывать, как я доволен. «В отличие от меня», — подумала Мариста. К концу обеда она была не только встревожена настойчивостью пэра, но и обескуражена тоном, каким он с ней говорил, его взглядами, от которых у нее возникало ощущение, будто он прикасается к ней. Он много выпил, но Мариста видела по его глазам и понимала по его тону, что его поведение — не следствие обильного возлияния. Он действительно имел в виду именно то, о чем говорил. Она повернулась к лорду Рэндольфу и попыталась завести с ним учтивую беседу, в духе уроков маменьки, "о обнаружила, что он слишком занят разговором с дамой, сидевшей по другую сторону от него. Пэр, наблюдая за Маристой, засмеялся. — Вам придется разговаривать со мной, красавица, хотите вы того или нет, — заметил он. — Не покривив душой, могу вам сказать, я в полном восторге и очарован не только тем, что вы говорите, но и просто движением ваших губ. При этом он смотрел на ее губы, словно бы предвкушая, как будет их целовать. Мариста вновь испытала непреодолимое желание убежать из замка и скрыться в своей маленькой спальне с низким потолком. Когда дамы после обеда вышли из гостиной, Летти взяла сестру под руку. — У меня никогда не было такого замечательного вечера! — воскликнула она. — О Мариста, я так рада, что мы приехали. Прошу тебя, не вздумай уезжать слишком рано! Поскольку именно это она и собиралась сделать, Мариста ничего не ответила, но в очередной раз подумала, что с их стороны было большой оплошностью принять предложение графа. В салоне другие приглашенные дамы бросали на Летти и Маристу злобные взгляды. Это доставило сестрам немалое удовольствие. — Как забавно, что вы носите живые цветы, мисс Рокбурн, — сказала одна из них Летти. — Вы случайно не прячете пчел или еще каких-нибудь насекомых в складках вашего платья? — Я надеюсь, — ответила девушка, — что осы и змеи будут держаться от меня подальше. Дама не смогла придумать достойный ответ и просто отошла. Летти улыбнулась Маристе и шепнула: — Мы имеем успех! Когда джентльмены вошли в салон, граф подошел к Маристе и не допускающим возражений тоном произнес: — Я не уверен, что вы захотите играть в карты, поэтому надеюсь, вы ответите мне на некоторые вопросы относительно замка. Мариста поняла, он не хочет, чтобы она говорила с кем-то еще. Она огляделась и с облегчением вздохнула, увидев, что заговоривший с ней во время обеда пэр имени которого она по-прежнему не знала, уже сидит за одним из карточных столов, установленных в салоне. У графа играли в экарте и фараона. Мариста внезапно испугалась, что Энтони не сможет побороть соблазн присоединиться к игре, или гордость не даст ему сказать, что он не в состоянии себе этого позволить. Но, к ее радости, Энтони вместе с дамой, с которой беседовал за столом, вышел в переднюю. Она предположила, что он хочет показать ей замок. Ну что ж, хоть это ничего не будет ему стоить. Все гости, казалось, сидели за карточными столами или стояли вокруг, наблюдая за игрой. Мариста присела на диван и, пока к ней не подошел граф, некоторое время пребывала в одиночестве. Она сидела и смотрела на Летти, которая в компании трех молодых людей увлеченно строила на полу карточные домики. Они, видимо, находили это занятие весьма забавным и шумно смеялись. Летти выглядела так очаровательно, что Мариста не удивилась, увидев, как хмурятся красивые лица приглашенных дам. Граф сел рядом с ней. — У вас такой вид, словно вам здесь не нравится, — отметил он с легкой укоризной. — Прошу прощения, — торопливо молвила Мариста. — Как хозяин вечера, это я должен извиняться. — Нет.., что вы! — воскликнула девушка. — Это просто… Она замолчала. — Просто что? — Просто я.., никогда еще не бывала на таких приемах… Вероятно, вы были правы, когда намекали, что, живя среди овощей и деревенских мужланов, я утратила проницательность. — Ни на что подобное я не намекал! — резко ответил граф. — Как я понимаю, Дэшфорд испугал вас за обедом. — Как вы.., узнали? — удивилась Мариста. — Могу ли я сказать, что ваши глаза очень выразительны? Его сухой, ироничный тон превратил комплимент в насмешку, и Мариста вспыхнула. — Летти в совершеннейшем восторге, — выпалила она, — и, я уверена, Энтони тоже. — Мы говорили о вас. — Я очень благодарна вашей светлости за приглашение на этот прием, но, как вам хорошо известно, сейчас у меня неприятности, и мне трудно думать о чем-то другом. — И, разумеется, в ваших глазах я по-прежнему остаюсь Людоедом, который обрушил на вас эти несчастья. Вновь уловив насмешку в его голосе, Мариста посмотрела на него долгим взглядом. — Конечно, Летти выразилась неучтиво, и хотя на самом деле мне все еще.., не по себе в вашем обществе, я уже не боюсь вас так, как боялась утром, когда только-только приехала. — Почему? — осведомился граф в своей обычной манере. — Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, если б мы были вам безразличны.., вы не предложили бы нам свое.., гостеприимство. Мариста сказала то, что думала, но тут же решила, что говорить этого не стоило. — Прошу вас, не подумайте, будто я хочу заставить вас сделать то, что вам не по душе! Я по-прежнему умоляю, — прибавила она, — и если хотите, могу.., встать на колени… Его губы тронула кривая усмешка. — Интересно, действительно вы встали бы на колени? Глядя на портреты ваших предков, думаю, просить вас об этом бессмысленно. — — Я знаю, папенька никогда бы.., не сделал этого, — сказала Мариста. — Но если бы, встав на колени перед вами, я могла бы.., убедить вас проявить.., милосердие к нам, то забыла бы свою гордость и сделала это.., охотно. Граф испытующе посмотрел на нее, как бы желая убедиться в правдивости ее слов, и наконец заговорил: — Будем надеяться, что в такой драматической сцене не возникнет необходимости. Скажите, в какое время я могу приехать к вам, чтобы? осмотреть Довкот-Хаус? — Или до, или сразу после ленча, милорд. Даже разговаривая с графом, Мариста чувствовала, что пэр, сидевший рядом с ней за обедом, смотрит на нее через всю комнату. Она тихо сказала: — Могу я попросить вас.., кое о чем? — О чем же? — Не привозите с собой.., лорда Дэшфорда. — У меня вовсе не было такого намерения, — ответил граф. — Но вам не нужно бояться его. Вы должны научиться, Мариста, заботиться о себе, как умеет это ваша сестра. Девушка заметила, что он назвал ее по имени, но подумала, что не стоит придавать этому значения. — Я буду стараться, — смиренно молвила она. — Но это отнюдь не легко, и, хотя вам, быть может.., покажется это глупым.., меня многое пугает. — Прежде всего, я. — — И лорд Дэшфорд… И эти дамы… Они красивы, но рядом с ними я чувствую себя так, будто.., вылезла из норы. — Ваша ложная скромность просто смешна. — В моем изложении все выглядит хуже, чем есть на самом деле, — призналась Мариста. — Я стараюсь не забывать, что я — из рода Рокбурнов и мои предки были доблестны и горды. — Так будьте достойны их! — повелел граф. Легко ему так говорить, подумала Мариста. Он всегда получал все, что хотел и, как говорил отец, во всем добивался успеха. Его положение, разумеется, сильно отличалось от положения бедной девушки, чье будущее представлялось туманным и непредсказуемым. Как будто подслушав эту ее мысль, граф внезапно воскликнул: — Милостивый Боже, как вы можете о чем-то тревожиться, обладая такой красотой! Красивая женщина, если пожелает, сумеет бросить к своим ногам весь мир или хотя бы всех мужчин в этом мире. — Я никогда не.., имела дела с мужчинами, за исключением вас! Слова эти вырвались у нее сами собой, и она слишком поздно осознала их двусмысленность. — Простите, — взмолилась она, — я не хотела быть такой.., неотесанной. Я просто подумала, будто вы имели в виду мужчин вроде тех, что сейчас строят карточные домики с Летти. — Я отлично понял, о чем вы подумали, — успокоил ее граф. — Но еще раз повторяю, столь красивой девушке, как вы или ваша сестра, не нужно волноваться ни о будущем, ни о настоящем. Все произойдет само собой. — Это взгляд игрока, милорд, и это.., не правильно. — Вы, очевидно, плохо читали Библию, — неожиданно заметил граф. — «Взгляните на лилии полевые, как они растут: не трудятся, не прядут, но Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них». Мариста рассмеялась. — Вы забываете, милорд, что лилии пускают корни в хорошей почве, она кормит их и растит листья, которые их защищают. Граф улыбнулся. — Несмотря на свои страхи и скромность, которая, признаться, меня несколько раздражает, вы проявляете, когда захотите, неожиданно острый ум. — Теперь вы говорите оскорбительные вещи, милорд, — нахмурилась Мариста. — Уж не хотите ли вы сказать, что если красивая женщина к тому же достаточно умна и сообразительна, чтобы не надоесть вам за десять минут, то для вас это уже удивительно? У графа заблестели глаза. — Кто вам об этом сказал? Мариста, не желая вовлекать сюда Летти или лорда Лэмптона, просто сказала: — Я наблюдала и размышляла, милорд. Не сочтите меня излишне критичной, но, несмотря на то, что за обедом по обе стороны от вас сидели чрезвычайно красивые дамы, вы явно скучали и на все смотрели с насмешкой. Граф промолчал. — Во всяком случае, — уточнила она, — вы уже начинали скучать. — Да, это правда, — сознался граф. — А теперь, Мариста, понимая, что многие джентльмены жаждут поговорить с вами, я, пожалуй, пойду сменю кого-нибудь за карточным столом. Мариста подумала, что была права в своих подозрениях: ее общество быстро ему наскучит. Когда граф поднялся, она попросила его: — Пожалуйста.., только не лорда Дэшфорда! — Я позабочусь, чтобы он просидел за картами, пока вы не уедете, — пообещал граф. Мариста получила большое удовольствие от беседы с офицером, только что вернувшимся из-за границы; он очень интересно рассказывал ей о кампании Веллингтона в Испании. Потом граф представил Маристу другому своему гостю, знатоку живописи. К ее изумлению, он сказал ей, что несколько картин из тех, что висят в коридорах, хоть и нуждаются в реставрации, представляют большую ценность. — Вы уверены? — взволновалась девушка. — О Боже, если бы папенька знал, что он может продать их… — Любой владелец замка таких размеров должен время от времени оценивать его имущество. Картины повысились в цене не только из-за того, что принц-регент является страстным коллекционером, но и вследствие изменения вкусов публики. Еще два года назад никто особенно не интересовался голландскими художниками. Но теперь цены на их полотна растут с каждым месяцем. — Если бы папенька знал! — с горечью повторила Мариста. Джентльмен, с которым она говорила, сказал ей, где висят дорогие картины, и Мариста невольно подумала, что граф, у которого и без того так много имущества, забудет о них. Когда он уедет, они могли бы забрать картины, проникнув в замок через потайной ход, через который Энтони в свое время вынес кое-какие личные вещи. Эти мысли привели Маристу в ужас. Как хотя бы на минуту ей могла прийти в голову мысль украсть у графа то, что теперь принадлежит ему, даже если эти картины не представляют для него никакого интереса! И все-таки горько было сознавать, что граф извлек выгоду из того, что отец не удосужился вовремя оценить имущество, хранящееся в замке, или хотя бы картины. Оглядываясь назад, девушка вспоминала, как отец гордился замком. Но любила его именно мать; она восторгалась его красотой и неизменно заботилась о том, чтобы комнаты были со вкусом обставлены и чтобы там всегда благоухали свежие цветы. «Но маменька никогда не разбиралась в живописи», — подумала Мариста. Она дала себе клятву, если когда-нибудь ей выпадет удача обладать чем-нибудь старинным и прекрасным, она не допустит, чтобы ценность произведения игнорировалась. «Как глупо! Боже, как глупо!» — повторяла она про себя, и сердце ее разрывалось. Глядя, как граф подводит к ней очередного гостя, она возненавидела его еще больше не только потому, что он так уверен в себе, но и потому, что все, к чему он прикоснется, превращается в золото. Глава 4 — Это был чудесный, чудесный вечер! — воскликнула Летти на следующее утро, с опозданием спустившись к завтраку. Мариста чувствовала себя разбитой, но Летти выглядела оживленной и бодрой. — Мне никогда еще не было так весело, — продолжала она, пока Мариста наливала ей кофе. Ханна на кухне жарила яичницу. — Представляю, каково сегодня Энтони. — никак не могла наговориться Летти. — Встать в пять утра, учитывая, во сколько мы вернулись вчера… Мариста с радостью уехала бы пораньше, но она не хотела портить удовольствие сестре. Кроме того, Энтони ушел куда-то to своей дамой и не возвращался довольно долго. Мариста справедливо рассудила, что если она решит уезжать, будет неудобно посылать кого-то на его поиски. Когда наконец Энтони вернулся в гостиную, в глазах его Мариста заметила необычный блеск. Сейчас он особенно напомнил ей отца: в его внешности появился какой-то налет бесшабашности, которого раньше не было. Возвращаясь домой в комфортабельном экипаже графа, Летти говорила без умолку. Энтони молчал, и Маристе ничего не оставалось, как слушать восторги сестры. Перед сном Летти поцеловала Маристу и промолвила: — Теперь я понимаю, почему папенька так стремился в Лондон и почему для Энтони невыносимо торчать здесь без гроша в кармане. Мариста приуныла: ведь именно от этого она старалась оградить Летти — от осознания того, что недостаток денег заключил их в тюрьму и держит гораздо надежнее, чем любые замки и цепи. Ханна вошла с одним яйцом на тарелке. — Это все, что есть! — фыркнула она, ставя тарелку перед Летти. — И когда вы позавтракаете, я буду очень благодарна, если вы уберете со стола. Я навожу порядок на кухне, и вы могли бы немного помочь. Она исчезла, не дожидаясь ответа, а Летти расхохоталась. — Можно подумать, Ханна злится, что ее не пригласили к графу! — На самом деле, мне кажется, — ответила Мариста, — она беспокоится за тебя — как, впрочем, и я. — Ты беспокоишься за меня? — переспросила Летти. — Ас чего тебе за меня беспокоиться? — Я понимаю, ты великолепно провела время вчера, — спокойно произнесла Мариста, — но нужно смотреть правде в глаза: граф может уехать в любую минуту, и мы не увидим его еще два года, если не больше. — Перестань каркать! — возмутилась Летти. — Пока никто никуда не уехал, и сегодня Перегрин попросил меня встретиться с ним. Мариста подняла брови. — Перегрин? — Не будь ханжой! — бросила Летти. — Не ждешь же ты в самом деле, что я буду каждые пять минут говорить «милорд» ему, графу и еще десятку мужчин, с которыми познакомилась вчера вечером. Мы друг, для друга Перегрин и Летти, и мне кажется, я знаю его уже много лет. — Он уедет вместе с графом, — напомнила Мариста. Летти ничего не ответила. Она лишь улыбнулась, но выражение ее глаз не понравилось Маристе. Помолчав немного, она сказала умоляюще: — Прошу тебя, Летти, будь же разумной. Ты знаешь, мы не можем позволить себе водить дружбу с людьми, с которыми познакомились вчера вечером, а граф настолько непредсказуем, что может хоть сегодня решить, что замок ему надоел, и уехать, оставив нас в тоске и одиночестве. Летти рассмеялась. — Я отлично понимаю, что ты пытаешься мне втолковать, и клянусь, я буду следить за своим сердцем. Так что перестань беспокоиться. — Ничего не могу поделать с собой, — горько вздохнула Мариста. — Вчера мне показалось, что графу было очень интересно с тобой разговаривать, — заметила Летти. — Попробуй поддержать в нем этот интерес, чтобы он остался в замке, и тогда мы по крайней мере сможем хорошо есть и веселиться за его счет. — Без сомнения, его не интересую я сама по себе. — Что ты имеешь в виду? Мариста не ответила и стала молча убирать со стола. Она думала о том, что если граф действительно намерен выследить контрабандистов, то в случае его успеха пострадают многие окрестные жители. Как и ее отец, Мариста старалась закрывать глаза на дилетантские попытки ввоза контрабандных товаров, случавшиеся время от времени на территории поместья. Однако ей было известно: с тех пор, как граф — или его поверенный — уволил почти всех, кто состоял на службе у прежнего владельца замка, молодые люди, которые не пошли в армию или не стали моряками, жили тем, что могли выручить контрабандой. Их прибыль была не особенно высока, потому что они не имели связей с крупными контрабандистами в Райе или на Ромнейских болотах, но всегда находились люди с деньгами, готовые неплохо заплатить за бочонок хорошего бренди или французского кларета, которые нельзя было купить в гостиницах и трактирах. Табак тоже был в цене, и Мариста делала вид, будто ничего не замечает, когда Энтони оставлял в спальне свою одежду, влажную от морской воды и пахнущую табаком. Она любила брата и беспокоилась за него, но никогда не высказывала вслух своих подозрений. Однако если граф, выполняя, как он говорил, поручение Адмиралтейства, вызовет к ним таможенные суда, возникнет тысяча новых опасностей. «Я этого не вынесу, — думала Мариста. — И без того хватает неприятностей, и если они станут множиться, нам придется уехать». Впрочем, она сама понимала, это всего лишь досужие рассуждения, ибо если граф разрешит им жить в Довкот-Хаусе бесплатно, они просто не смогут позволить себе никуда уехать. Собрав посуду на поднос, она вышла из комнаты. Летти озадаченно смотрела ей вслед, потом вскочила из-за стола и побежала наверх — изобретать наряд для свидания с Перегрином. Едва она успела надеть платье, раньше принадлежавшее матери, и шляпку, которую наспех украсила лентами от другого платья, как послышался стук колес. Спустившись вниз, девушка увидела Перегрина. Он сидел на козлах самого шикарного фаэтона, когда-либо виденного ею. — Перегрин отдал поводья груму, затем наклонился и поцеловал Летти ручку. — Вы уже готовы! — воскликнул он. — Я так боялся, что вы будете чувствовать себя слишком утомленной после вчерашнего приема или просто забудете о своем обещании прокатиться со мной. — Я ждала с нетерпением, — улыбнулась Летти, — потому что мне никогда еще не представлялось случая проехаться в таком замечательном экипаже, как ваш фаэтон. — Это единственная причина? — спросил Перегрин, все еще не отпуская ее руки. — Если вы напрашиваетесь на комплимент, — дипломатично заявила Летти, — то для меня еще слишком рано, чтобы придумывать комплименты. — Зато для меня не рано, — парировал Перегрин. — Вы сегодня изумительно красивы, но ваше зеркало, вероятно, уже сказало вам об этом. — Не так красноречиво, как мне бы хотелось, — улыбнулась девушка. Услышав ее голос, Мариста спустилась в холл. Перегрин заметил ее раньше, чем Летти, и воскликнул: — Доброе утро, мисс Мариста! Надеюсь, ваша сестра сказала, вам, что собирается показать мне окрестности? Мы берем с собой корзинку для пикника. — Доброе утро, лорд Лэмптон, — сказала Мариста. — Пожалуйста, будьте поосторожнее. Я слышала, эти новые фаэтоны с высокими колесами очень опасны. — Позвольте заверить вас, у меня большой опыт, — молвил Перегрин. — К тому же, когда рядом со мной такое сокровище, я буду вдвойне осмотрителен. — Это весьма похвально, — кивнула Мариста. Перегрин нетерпеливо повернулся к Летти. — Вот что я придумал! — радостно сообщил он. — Мы позавтракаем в какой-нибудь придорожной гостинице, где подают сидр, если вы предпочитаете его вину. Там мы попросим кого-нибудь присмотреть за лошадьми, и, значит, нам не нужно брать с собой грума. Мариста уже готова была ввернуть, что, по ее мнению, этого делать нельзя, но Летти ее опередила. — Чудесно придумано! — захлопала она в ладоши. — Мы сядем снаружи, на солнышке, и будем смотреть на дорогу! Надеюсь, вы взяли с собой что-нибудь вкусненькое… — Я лично давал указания повару моего дядюшки, — гордо произнес Перегрин, — и буду весьма разочарован, если вам не понравится мой выбор. Они смотрели друг на друга, и глаза их искрились от волнения, которое не имело никакого отношения к еде. И прежде чем Мариста успела что-нибудь возразить или попытаться убедить их не ехать вдвоем, "Перегрин помог Летти сесть в фаэтон и взял у грума поводья. Грум поплелся обратно к замку, а юная парочка укатила. «Я не должна была их отпускать», — укоряла себя Мариста. Впрочем, она не сделала этого, во-первых, чтобы не ставить Летти в неловкое положение, а во-вторых, потому что знала: сестра все равно добьется, чтобы все было так, как хочет Перегрин. Мариста вернулась в дом в подавленном настроении. Ей не давали покоя мысли о поведении Летти и о том, что скажет граф после осмотра домика по поводу арендной платы. «Я должна быть с ним очень и очень любезна», — решила она и вновь занялась подрезкой цветов, от чего ее отвлек приезд лорда Лэмптона. Мариста тщательно следила, чтобы в комнатах всегда стояли свежие цветы — тогда домик казался не таким старым "и неухоженным. Она все раздумывала, что было бы предпочтительнее: встретить графа в обстановке бедности и, разжалобив его, добиться снижения арендной платы, или сохранить достоинство и не показывать ему, насколько унизительно их нынешнее положение. Наконец Мариста пришла к выводу, что, как бы ни снизили цену, все равно у них не будет возможности ее заплатить, а потому украсила гостиную большими вазами с сиренью и по всем остальным комнатам расставила вазы поменьше с садовыми цветами. Это были самые простые цветы, которые можно встретить в любом деревенском садике, и, глядя на них, она невольно вспомнила цветы в оранжерее замка, которые, по слухам, граф купил в Лондоне." В старые добрые времена там росли гвоздики, орхидеи, персиковые и померанцевые деревья, но в течение трех лет за оранжереями никто не следил, и они пришли в упадок. «Быть может, граф велит восстановить все, как оно существовало до тех пор, пока папенька не разорился», — с надеждой подумала Мариста. Потом она решила, что это было бы неразумно, если он не собирается здесь жить. Она как раз закончила расставлять последние цветы, когда услышала чьи-то шаги у крыльца — наверное, графа. Часы показывали полдень, и она порадовалась, что успела украсить комнаты. Однако она не успела привести в порядок себя, хотя встала уже несколько часов назад. Мариста поспешила к зеркалу, висевшему на стене, и стала поправлять волосы. Она знала, Ханна откроет дверь, так как предупреждена, что граф приедет до или сразу после ленча, поэтому без опасения занялась прической. Но тут раздался мужской голос: — Я вижу, вы любуетесь собой, красавица, и клянусь, у вас есть для этого все основания! Мариста повернулась и в испуге увидела, что это не граф, как она ожидала, а лорд Дэшфорд. Заметив ее изумление, он улыбнулся и пояснил: — Парадная дверь была открыта, вот я и вошел. Позвольте сказать вам, что я счастлив вас видеть и всю .ночь думал о вас. Мариста с опозданием сделала небольшой реверанс. — Я не ждала вас, милорд. — Я знаю, — молвил лорд Дэшфорд, — но мне кажется, вы могли бы догадаться, что я буду скучать по вас и захочу еще раз убедиться, что вы такая же красивая, какой мне запомнились. Он закрыл за собой дверь и подошел к Маристе. Ей очень не понравилось выражение его глаз, и лишь неимоверным усилием воли она удержалась, чтобы в панике не убежать прочь. Вчера вечером она почувствовала исходящую от него угрозу и сейчас не менее остро ощущала опасность. — Я уверена, милорд, — поспешно сказала Мариста, — что вам необходимо освежиться. Боюсь, мы можем предложить вам только кофе, и я попрошу горничную приготовить его для вас. С этими словами она попыталась пройти мимо лорда Дэшфорда к двери, но он схватил ее за руку и произнес: — Я не хочу кофе, я хочу вас! Он привлек ее к себе, и Мариста испуганно вскрикнула. Лорд Дэшфорд был крупный и сильный мужчина, его пальцы сжали ее руку словно тиски. — Прошу вас… Прошу вас.., милорд! — в отчаянии взмолилась девушка. Она отбивалась как могла, но лорд Дэшфорд прижал ее к своей груди. Мариста понимала, что ей с ним не справиться. Она почувствовала на своей щеке его горячие, жадные губы, еще мгновение — и он поцелует ее в губы. Она опять закричала, но в это время дверь открылась, и до нее донесся голос графа: — Ты мог бы подождать меня, Дэшфорд! Сердце ее подпрыгнуло в груди при мысли, что она спасена. Когда лорд Дэшфорд отпустил ее, она с трудом подавила желание броситься к графу и прижаться к его груди. Девушка молча смотрела на него, и ее распахнутые глаза, казалось, занимают все лицо. Граф прошел в комнату, и рядом с его высокой фигурой лорд Дэшфорд сразу стал выглядеть маленьким и незначительным. — Я не знал, что ты собирался приехать сюда, — помрачнел лорд Дэшфорд. — Я договорился о встрече с мисс Рокбурн, — ответил граф, — и мог подвезти тебя, если бы знал, куда ты едешь. Глядя на мужчин, Мараста отметила, что в обычно сухом и насмешливом тоне графа на этот раз явственно слышится раздражение; было видно, что лорд Дэшфорд тоже это почувствовал. Повисло неловкое молчание. Наконец лорд Дэшфорд изрек: — Если у тебя дело к мисс Рокбурн, Невлин, тогда я, разумеется, должен откланяться. Я навещу ее в другое время. Он повернулся к Маристе. — Позвольте мне сказать аu revour, красавица. Не могу выразить словами, как мне досадно, что приходится отложить нашу беседу до тех пор, пока вы не будете так заняты. Маристе ничего не оставалось, как подать ему руку, и она вздрогнула от отвращения, когда лорд Дэшфорд коснулся ее губами. Пользуясь тем, что он стоял спиной к графу, незваный гость посмотрел Маристе в глаза, и от его взгляда ей стало не по себе, потому что в нем ясно читалось, что, хотя сейчас вынужден удалиться, потом он непременно вернется. Делая вид, что он ничуть не смущен появлением графа, лорд Дэшфорд вышел из комнаты, сказав на прощание: — Увидимся за ленчем, Стэнбрук. Не сомневаюсь, маркиза будет ждать тебя с нетерпением. Когда он удалился, Мариста наконец вдохнула полной грудью. После всего пережитого она ощущала слабость в коленках, лицо ее было бледным. — Вы.., спасли меня, — едва слышно прошептала она. — Он испугал вас? — спросил граф. — Это было.., ужасно! — воскликнула Мариста. — Он такой сильный… Я уже.., потеряла надежду… В ее голосе слышался неподдельный страх. — Присядьте, — взглянул на нее граф. — Хоть это и кажется невероятным, но, судя по всему, впервые мужчина попытался поцеловать вас. Мариста опустилась на стул, еле-еле сдерживая слезы. Однако, считая большой оплошностью проявлять слабость, она старалась держаться непринужденно. — Я же говорила вам, что до сегодняшнего дня была знакома только с капустой и деревенскими недотепами. Но, как она ни тщилась казаться веселой, голос ее предательски дрогнул. — Забудьте о нем! — посоветовал граф. — Я позабочусь, чтобы он вам больше не докучал. — Как? — заинтересовалась Мариста. — По его взгляду я поняла, что он.., вернется… — Предоставьте это мне. Дэшфорд тщеславен, возомнил себя покорителем женских сердец, и ему трудно вообразить, что женщина может отвергнуть его притязания. — Это ужасный человек! — вскричала Мариста. — Даже не представляю, как оградить мой дом от его посещений… Разве только все время держать дверь на запоре. — Я обещал позаботиться о вашей безопасности, — произнес граф с неколебимой уверенностью, — и хотя бы в этом вы можете довериться мне, Мариста. Девушка вспомнила, что он всегда добивается того, чего хочет, и взгляд ее просветлел. — Я доверяю вам, — молвила она, — но прошу вас.., пожалуйста.., я не хочу больше видеть его никогда! — — Вы его не увидите, — успокоил ее граф. — А теперь я предлагаю поговорить о чем-нибудь более приятном. Я нахожу этот дом весьма симпатичным. — Это.., елизаветинская архитектура, — робко заметила Мариста. — Я вижу, — кивнул граф. — И хотя он не столь внушителен, как замок, в нем, безусловно, есть обаяние. Граф обвел взглядом комнату, и Мариста словно его глазами увидела, как бедно выглядят стены без картин, которыми украшены стены в замке. Ковер потерт, шторы, насчитывающие уже много лет, выцвели по бокам. Вся мебель раньше принадлежала леди Рокбурн и не была унаследована сэром Ричардом от его предков. Все, что имело хоть какую-то ценность, как, например, инкрустированный секретер, комод или зеркала в позолоченных рамах, которые мать привезла из родительского дома, давно было продано, чтобы возместить долги сэра Ричарда. Мариста была уверена, в эту минуту граф думает о том, какой у них дурной вкус, забыв, что им пришлось оставить ему все свое имущество, и вновь почувствовала растущую ненависть к нему. Однако она явно недооценила его, так как он, словно прочтя ее мысли, промолвил: — Вы говорили, ваш отец был спортсмен, но я вижу, он к тому же был весьма благороден, ибо честно оставил мне все, чем владел, и не предпринял попытки утаите что-нибудь для себя. Это было так неожиданно, что Мариста едва не расплакалась. — Как, жаль, что папенька не слышит вас в эту минуту! — воскликнула она. — Даже маменька считала, что он слишком честен — он не позволил нам взять хотя бы одну или две самые любимые картины… или еще что-нибудь из того, что, по его мнений, теперь принадлежит вам. Граф ничего не ответил, и Мариста, помолчав, прибавила: — Один из тех джентльменов, которым вы представили меня вчера вечером, сказал, что несколько картин, которые висят в коридорах, представляют немалую ценность. — Разумно ли с вашей стороны говорить мне об этом? — вскинул брови граф. — В мое отсутствие вы могли бы пробраться в замок через один из ваших тайных ходов и забрать их. Поскольку эта мысль уже приходила Маристе в голову и заставила устыдиться, она торопливо произнесла: — Вероятно, ваш друг сказал вам о них. — Так получилось, что нет, — ответил граф. — Вот видите, Мариста, и вы, пожалуй, излишне честны. — Мне кажется, я уже говорила, милорд, — смутилась девушка, — Рокбурны всегда были.., очень.., гордыми. — Это я уже понял, — заметил граф. — И тем не менее вы сказали, что готовы встать передо мной на колени, если это будет необходимо. Его тон привел Маристу в замешательство. Понизив голос, она спросила: — Вы хотите, чтобы я.., это сделала? Их глаза встретились, и она почувствовала, что не в силах отвести взгляд. — У меня есть гораздо более привлекательное предложение, — поспешил изменить тему граф. — Перегрин пригласил вашу сестру покататься, и я тоже хотел бы объехать мои новые владения, что, вероятно, мне давно уже следовало сделать. Если б вы согласились меня сопровождать, то, несомненно, указали бы мне не только на то, что находится в хорошем состоянии, но и на то, что требует ремонта или улучшения. Мариста не поверила своим ушам. — Вы.., говорите всерьез? — Мой фаэтон ждет, — подтвердил граф, — а также корзинка для пикника. Я чувствую, вы не горите желанием явиться в замок, чтобы вновь встретиться с Дэшфордом. — Вот уж нет! — воскликнула Мариста. — А эта поездка будет такой.., увлекательной! — И, несомненно, весьма познавательной — для меня, — промолвил граф сухо. — Я почти готова! Мариста вскочила на ноги, улыбнулась гостю и, выбежав из комнаты, заспешила вверх по лестнице. На полпути она поймала себя на мысли, что совсем недавно порицала сестру за то, что она отправляется на пикник вдвоем с мужчиной, и вот сейчас сама намерена сделать то же самое. «Но это же совсем другое дело, — пыталась она оправдать себя, входя в спальню. — Граф берет меня с собой только затем, чтобы я указала ему на вещи, о которых он должен был с самого начала посоветоваться с папенькой, когда выиграл замок». В отличие от Летти она не располагала временем на раздумья, что надеть. На ней уже было ее лучшее муслиновое платье, которое Ханна несколько месяцев назад сшила из отреза, купленного, когда они еще жили в замке. Платье, конечно, простоватое и слегка полинявшее от многочисленных стирок, но голубой поясок, обвивший талию, сохранил цвет моря и неба, и голубые ленточки на шляпке сочетались с ним как нельзя лучше. Мариста бросила быстрый взгляд в зеркало и с легкой грустью подумала, что выглядит типичной деревенщиной — не сравнить с тем, какой она была вчера вечером, когда ее вечернее платье украшали мускусные розы, теперь увядшие. Но тут она решила, что граф вряд ли обратит внимание на ее внешность, а если ему нужны модно одетые женщины, то пусть отправляется в замок, там их полно. Мариста взяла перчатки, которые Ханне уже неоднократно приходилось штопать, вынула из ящика шелковый платок, тоже когда-то принадлежавший матери, и поспешила вниз. Граф был в холле, и под его взглядом Мариста немного смутилась, подумав, что походка у нее, наверное, не очень изящная. Она подошла к графу со словами: — Мне нужно только предупредить Ханну, что я ухожу. Это наша старая горничная, она заботится о нас с тех пор, как мы переехали. "Не дожидаясь ответа, она побежала на кухню. Ханна усердно скоблила крышку деревянного стола, расположенного в центре помещения. — Я ухожу, Ханна, и не вернусь к ленчу. И Летти тоже. — Не знаю, что сказала бы на это ваша матушка! — проворчала Ханна. — Все эти катания кончатся слезами, попомните мои слова! — Надеюсь, этого не случится, — ответила Мариста. Но, возвращаясь в холл, она подумала, что Ханна, скорее всего, права. Что бы там ни говорила Летти, Мариста была уверена: все закончится тем, что сердце ее будет разбито. Жаль, ей еще не представилось случая поговорить с Энтони, но она чувствовала, что и он необычайно взволнован. Что касается ее самой… Мариста заставила себя сосредоточиться на чем-нибудь другом. Фаэтон графа, запряженный великолепными лошадьми, поражал воображение и был еще внушительнее, чем тот, на котором приехал Перегрин. Грум в цилиндре с кокардой держал лошадей под уздцы. Граф взял у него поводья, грум запрыгнул на маленькое сиденье сзади, и они отъехали. — Куда мы направимся сначала? — осведомился граф. — Вы действительно хотите осмотреть поместье? — ответила Мариста вопросом на вопрос. — Я редко говорю не то, что подразумеваю, — высокомерно произнес граф. — Ладно, — кивнула Мариста. — Но если то, что вы увидите, вам не понравится, вы не должны винить в этом меня. Граф издал сухой смешок. — Однако я не сомневаюсь, вы будете обвинять меня, Мариста! Девушка промолчала, так как не смогла придумать подходящий ответ. Легко ли вести словесную дуэль, когда так чудесно ехать в высоком фаэтоне, запряженном лошадьми, которые, вне всякого сомнения, привели бы в восторг ее отца? Граф правил упряжкой уверенно и выглядел столь величественно, что казалось, будто он явился сюда из иного мира, — да так оно, по существу, и было. «Интересно, каково это, — подумала Мариста, — знать, что ты обладаешь всем и стоишь выше любого смертного?» Повинуясь порыву и почти забыв о своей робости перед графом, Мариста, спросила: — Как вы можете.., скучать, когда у вас такое обширное.., поле деятельности? Граф посмотрел на нее с удивлением, — Обширное поле? — переспросил он. — Что вы имеете в виду? — Если у вас есть.., все, что вы только можете пожелать.., если вы так богаты и занимаете такое.., значительное положение.., если вы умны.., значит, вы можете навести порядок не только в ваших владениях, но и в других частях страны и даже во всем.., мире. В эту минуту граф представлялся ей неким могущественным Аполлоном, способным помочь тем, кто нуждается в помощи, и защитить тех, кто не в силах защитить себя сам. Когда она умолкла, граф повернул голову и с любопытством взглянул на девушку. — До сих пор никто не давал мне такого совета, — медленно произнес он. — Так же, как армия нуждается в генералах, а правительство — в премьер-министре, — тихо молвила Мариста, простым людям необходим кто-то, кто.., помогал бы им и понимал их нужды. — И это, конечно, забота лендлорда. — Лендлордов тоже нужно направлять, — возразила Мариста. — Из того, что я слышала, мне ясно, что подавляющее их большинство проводит слишком много времени в Лондоне, а люди ,в деревне, как шотландские кланы, лишившиеся вождя, прозябают, забытые всеми. — Вы меня удивляете! — ответил граф. Его тон показался Маристе еще более холодным, чем обычно, и, спохватившись, что надоела ему своими рассуждениями, она поспешно сказала: — Простите, если утомила вас. Дело в том, что эта мысль не раз приходила мне в голову и я воспользовалась случаем высказать ее. Мариста вдруг поняла, что не выполняет той задачи, ради которой граф взял ее с собой в эту поездку, и начала указывать на дома, нуждавшиеся в ремонте, и объяснять, что старикам стало трудно прожить на ту пенсию, которую в свое время назначил им сэр Рокбурн и которую новый владелец замка не увеличил. — Понимаете, — волнуясь, говорила Мариста, — за время войны цены так выросли… — Мне кажется, пенсионеры в других моих владениях получают больше, чем здесь, — заметил граф. — Разумеется, я это выясню. — С вашей стороны это было бы очень.., любезно. Решив, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, Мариста попросила графа заехать на ферму Джонсонов. Они услышали тот же самый мрачный рассказ, которому Мариста и Летти внимали каждый день: о том, что Джонсоны не могут позволить себе нанять помощников, пока их сыновья на войне, что крыша течет и некому ее починить. После того как они покинули ферму, граф сказал: — По-моему, самое время перекусить. Я, честно признаться, проголодался и с удовольствием выпил бы вина. Мариста смотрела на него в недоумении. Ей понравилось, как он терпеливо выслушал миссис Джонсон, и хотя Мариста не знала, что он сказал в ответ — она вернулась к фаэтону, поскольку сочла весьма нетактичным подслушивать, — она видела, что и старый фермер, и его жена прощались с графом, радостно улыбаясь. «Быть может, я слишком придирчива», — Подумала она. Мариста показывала дорогу и, руководствуясь ее указаниями, граф отвез их приблизительно за две мили от замка, туда, где родители, когда она была маленькая, любили устраивать пикники. Это были руины древнего монастыря; часть стен и монастырский дворик еще сохранились. В центре находился колодец, из которого монахи брали воду. Обросший мхом и увитый плющом, он выглядел весьма живописно. Грум разложил ленч на большой мраморной плите, укрытой от ветра и сторонних глаз обломком стены. Граф снял шляпу и сел на один из камней, которые много лет назад сэр Ричард Рокбурн расставил вокруг плиты, выполняющей роль стола. — Ненавижу завтракать на голой земле! — заявил он тогда. — И поскольку мы постоянно будем наезжать сюда, надо все устроить с комфортом. Мариста рассказала об этом графу, и он заметил: — — Ваш отец был весьма здравомыслящий человек. Я тоже не люблю есть стоя. Мариста рассмеялась. — Хорошо, что вы не древний римлянин: лежа на скамье, нельзя пользоваться ножом и вилкой. — Я думаю, скамьи пригодились позже, когда в обычай стали входить оргии. Мариста вспыхнула: память услужливо подсказала нелицеприятные слухи, на основании которых она решила, что граф непременно будет устраивать оргии в замке. Он заметил ее смущение и полюбопытствовал: — Что вам известно об оргиях, Мариста? Не думаю, что это подходящее чтение для юных, невинных девушек. Мариста покраснела еще больше. — Вероятно, так же, как Летти сочла меня Людоедом, — продолжал тем временем граф, — вы вообразили меня распущенным римским императором, вроде Нерона. Граф был недалек от истины, и Мариста боялась встретиться с ним взглядом. — И откуда же в вашей головке ваялись эти мысли? — допытывался граф. — Я думала.., не совсем так, — пробормотала Мариста, — но немножко.., совсем немножко.., похоже на это. — Я и понятия не имел, — раздумчиво произнес граф, — что моя репутация достигла Суссекса и непосредственно вас. — Это всего лишь наши с Летти фантазии, — потупилась Мариста. — Мы ненавидели вас и, естественно, выдумывали про вас всякие ужасные истории. — А теперь, когда вы со мной познакомились, я выгляжу в ваших глазах хуже или лучше, чем вы ожидали? — Сегодня, когда вы вошли и.., спасли меня от… лорда Дэшфорда, я подумала, что вы подобны рыцарю в сверкающих доспехах. Мариста помолчала, а затем добавила с укоризной: — Только я немножко…, разочарована, что вы не сразили дракона! — Не волнуйтесь, — ответил граф, — я сделаю это позже! Когда они закончили есть, Мариста воскликнула: — Это было восхитительно вкусно! Граф подлил шампанского в ее бокал и наполнил свой. — Вы должны сказать об этом моему повару. Он все жаловался, что ему не дали достаточно времени, дабы приготовить еду так, как ему бы хотелось. — Просто не верится, что могло быть еще вкуснее, — пожала плечами Мариста. В эту минуту она поймала себя на том, что даже не чувствовала вкуса еды, так как была целиком поглощена разговором с графом. Они почти все время спорили, и этот спор напоминал трудную, но увлекательную партию в шахматы. Она испытывала неведомое ей удовольствие, даже не подозревая, как искрятся ее глаза, когда она ловила графа на противоречии или находила неопровержимый аргумент в свою пользу. Граф снял шляпу, и Мариста сделала то же самое. Живя в глуши, она привыкла ходить с непокрытой головой. Волосы ее имели более темный оттенок, чем у Летти, но когда солнечный луч коснулся их, они заполыхали, окружив девичье лицо теплым сияющим ореолом. В отличие от сестры Мариста не стала придумывать себе замысловатую прическу, ограничившись обычным шиньоном: ей просто не хотелось возиться. Но оказалось, хоть Мариста и не задумывалась над этим, что шиньон весьма удачно подчеркивает совершенство черт и свежесть юного лица, на котором ее глаза казались огромными; когда она улыбалась, они словно освещались изнутри, и она становилась похожа на девочку. Она была стройной и тоненькой, скорее даже худой, и граф понимал, что эта худоба объясняется ее образом жизни. Он не замечал ничего фальшивого или нарочитого ни в ее жестах, ни во взгляде, ни в голосе. Она была абсолютно естественна во всем. — Я думаю, нам пора ехать дальше, — сказала Мариста, когда граф допил шампанское. — Зачем спешить? — Мне еще многое нужно вам показать. — Не обязательно делать все в один день. — Но вы, может быть, возвратитесь в Лондон, а я потом буду корить себя за то, что не обратила ваше внимание на нечто особенно важное и из-за меня вы об этом забудете. — Если вы решили взвалить мои грехи на свои плечи, Мариста, то, боюсь, это бремя окажется для вас слишком тяжелым. Решив, что он намекает на ее чрезмерную самонадеянность, Мариста отвернулась и тихо промолвила: — Я не хотела.., оказаться навязчивой, и вы должны.., простить меня, если я.., утомила вас. — Я этого не говорил. — Но, вероятно, вам скучны подобные беседы, и Летти рассердится, если из-за меня вы уедете слишком скоро. — Так Летти хочет, чтобы я остался! — Конечно, — подтвердила Мариста. — В то же время я думаю, это.., не очень разумно, и я.., хотела бы попросить вас кое о чем… Если мне будет позволено… — Хорошо, вы получили соизволение, — взмахнул рукой граф. — Я слушаю. Мариста какое-то время мучительно подбирала слова. Наконец она проговорила: — Я боюсь… Я очень боюсь, что ваш племянник… или кто-то вроде него, кто останется с вами в замке… разобьет Летти сердце. Граф казался удивленным.. — Для вас это так важно? — А как может быть иначе! — В голосе девушки сквозило отчаяние. — Молодой человек от скуки знакомится с симпатичной, наивной деревенской девушкой, и вы не хуже меня знаете, что когда вы и ваши родственники уедете, никто даже не вспомнит о нас. — Вы действительно верите во все это? — Просто я исхожу из здравого смысла, милорд, — объяснила Мариста. — Лорд Лэмптон очарователен и весьма красноречив. Летти клянется, что не верит ни одному его слову, но, поскольку она впервые в жизни слышит комплименты в свой адрес, я знаю, ей будет очень трудно не принять их всерьез. — А вы? Мариста подумала о лорде Дэшфорде и вздрогнула. — Надеюсь, я никогда не буду столь глупа, чтобы принять лесть за выражение.., настоящей любви, — произнесла она медленно, словно говорила сама с собой. — И как же, не имея опыта, вы отличите одно от другого? — поинтересовался граф. — Я никогда не была влюблена, но папенька и маменька любили друг друга; когда они были вместе, казалось, их окутывает сияние.., источник которого — в них самих. Это была истинная любовь, и они страдали, разлучаясь даже ненадолго. Помолчав немного, девушка добавила: — Когда я вернулась с моря, прождав папеньку больше двух часов, мне не пришлось рассказывать маменьке о том.., что случилось. Она уже знала. И умерла, потому что не могла жить без него. Воцарилось молчание. Боясь, что граф сочтет ее слишком сентиментальной, Мариста украдкой смахнула слезу со щеки. Потом она встала и подошла к единственному сохранившемуся в стене окошку. Из окна открывался вид на рощу и берег моря. День был очень теплый, и вдали, где небо и море соединялись в одну линию, висела туманная дымка. Башни и небольшие башенки замка выглядели на фоне неба мощными и неприступными. Мариста смотрела на замок и, почувствовав, что граф встал рядом, впервые подумала, что для его могущества это самое лучшее обрамление. Он проследил за ее взглядом и тихо сказал: — Вы чувствуете, что он все еще ваш? Почему-то ей, не показалось странным, что он угадал ее чувства и ее мысли. Она ответила, не задумываясь над своими словами: — Да… И куда бы нас ни забросила судьба, что бы ни случилось с нами в будущем, он останется частью нас! И все же сейчас мне кажется.., это правильно, что он принадлежит вам. Глава 5 Мариста только-только уснула, когда дверь ее спальни открылась, и сквозь дремоту она подумала, будто времени сейчас больше, чем ей казалось. Потом она услышала шепот рядом со своей кроватью: — Мариста, проснись! Она открыла глаза и в полумраке увидела перед собой Энтони. — Что случилось? — тоже шепотом спросила она. — В чем дело? — Мне надо сказать тебе кое-что. Она села в постели. — Который час? — Пять часов. — Чего ты вскочил в такую рань? — удивилась Мариста. — Сегодня же воскресенье. По воскресеньям, когда ему не нужно было идти на ферму, Энтони спал допоздна, а иногда, если накануне сильно уставал — почти до ленча. — Я не ложился, — ответил Энтони. Глаза девушки привыкли к темноте, и она разглядела, что он одет. Она вспомнила: накануне вечером его не было дома, и Ханна сказала, что он заходил днем, но скоро вновь ушел. Когда Энтони не явился и к ужину, Мариста обратилась к Летти: — Как ты думаешь, Энтони в замке? — Если да, то я очень обижусь, что граф не позвал и нас, — надула губки Летти. Мариста не стала ей говорить, что знает, почему их не пригласили. Как только граф привез Маристу домой после того, как они объехали еще часть владений, он сказал ей: — Так как я знаю, что вы не желаете видеть Дэшфорда, я не приглашаю вас в замок завтра. Но в понедельник утром он уезжает, и я надеюсь, вы и ваши брат и сестра отобедаете со мной вечером того же дня. Мариста сама поразилась, почувствовав радость от того, что он не уедет с гостями, но убеждала себя, что ее радует возможность получше ознакомить его с поместьем. Как будто следуя ее рассуждениям, граф сказал своим обычным сухим тоном: — Вы должны дать мне время, Мариста, обдумать то, что я увидел сегодня. Некоторые вещи мне пока чрезвычайно трудно осмыслить. Мариста виновато улыбнулась. — Мне жаль, если картина показалась вам мрачной, — молвила она, — но война обездолила многих, и пока фермеры в других частях страны, быть может, трудятся успешно, здесь, на малоплодородных землях, людям гораздо сложнее выживать. Подумав немного, она промолвила: — Кроме того, мы живем рядом с морем, и потому всех сильных мужчин забрали во флот. — Моряки необходимы, если мы хотим выиграть войну, — заметил граф. — Я понимаю, но от этого страдают.., ваши арендаторы. Она запнулась перед словом «ваши», потому что чуть было не произнесла «наши», и поняла, что граф это заметил. Однако он ничего не сказал по этому поводу, и они поехали на следующую ферму, которую Мариста хотела ему показать. Она как можно деликатнее внушала графу, что теперь поместье принадлежит ему, и, значит, он несет ответственность за людей, живущих на этой земле. Лишь когда они прощались, она сказала с некоторой робостью: — Быть может, поездка показалась вам скучной, но я могу только надеяться.., и.., молиться, чтобы вам захотелось сделать эту крошечную часть Англии.., счастливой. Еще не успев закончить фразу, она испугалась, что граф будет раздражен ее настойчивостью, но он просто ответил: — Достаточно ли вам моего обещания серьезно подумать об этом? Мариста вернулась домой позже, чем предполагала, и теперь испытывала сожаление и тревогу из-за всего, что касалось Энтони: почему он не пришел с фермы в обычное время и заходил домой днем? Впрочем, сейчас она догадывалась, где он был, и дрогнувшим голосом промолвила: — О Энтони.., как ты мог совершить что-то.., настолько опасное, когда.., его светлость здесь? — Я подумал, у него все равно не было времени связаться с офицерами таможенной службы, — ответил Энтони. — А мне.., мне нужны были деньги. — Но к чему такая срочность? — К тому, что я хочу поехать в Лондон и мне нужна новая одежда, — произнес Энтони вызывающе, словно сестра нападала на него. — Ты видела, как выглядели на приеме другие мужчины? Рядом с ними я был похож на чучело. Мариста охнула. — Мне казалось, ты был весьма элегантен. — Элегантен! — воскликнул Энтони. — Моя одежда давно вышла из моды и, кроме того, сшита не для меня, она даже сидит на мне как на корове седло! Мариста вздохнула и, чувствуя, что нет смысла продолжать свои сентенции, сказала: — Ты вернулся, и это главное. Но ты никогда… никогда больше не должен этого делать. — По крайней мере на сей раз удача мне улыбнулась — именно об этом я и хотел тебе сказать. — Но почему, сейчас? — удивилась Мариста. — Ты мог бы лечь спать и рассказать мне потом. К ее изумлению, Энтони покосился через плечо, словно боялся, что кто-то его подслушивает. — Я вернулся не один, — объяснил он. Мариста уставилась на него широко открытыми глазами. — О чем это ты? Я не понимаю. — Я кое-кого привез с собой. — Кого? И.., зачем? Энтони молчал, и Мариста поняла: он старается найти подходящие слова. "Занимался рассвет, и теперь можно было разглядеть, что волосы у Энтони мокрые и всклокоченные. Мариста потрогала его за рукав — куртка была влажная. — Ты попал под дождь, — воскликнула она, — и весь промок! Тебе нужно переодеться, — Непременно, — согласился он. — Но дождь, к счастью, проливной, помог скрыть маленькую лодку от любопытных глаз. Мариста в этом не сомневалась. Однако она понимала, как сильно Энтони рисковал. переплывая Ла-Манш, особенно если учесть слова лорда Рэндольфа, что за контрабандистами будут охотиться не только таможенные, но и военные корабли, чтобы не допустить утечки золота во Францию. — Иди переоденься, — велела Мариста. — Ты запросто можешь схватить простуду. — Сейчас, — кивнул Энтони, — но сначала послушай меня. Того человека, который приплыл с нами, я спрятал на чердаке, и никто из соседей не должен знать, что он здесь. — Но, Энтони… — взмолилась девушка и тут же перебила себя, — А вдруг он, шпион? Ты уверен, что не привез одного из шпионов..,. Наполеона.., в, — Англию? Ее голос задрожал от одной только мысли об этом, и Энтони поспешил ее успокоить. — Нет, он не шпион. Он мне все о себе рассказал: он англичанин, и вместе со, своими родственниками был интернирован во Франции, когда в 1804 году кончилось перемирие. — Я помню, папенька рассказывал, тогда очень много туристов были брошены в тюрьмы во Франции. — Около десяти тысяч человек, — уточнил Энтони. — И семья Эдварда Толмарша — так зовут этого талого — тоже была среди них. — Какой ужас! Представляю, сколько ему пришлось пережить! — вскричала Мариста. — Ему удалось бежать? — Да, он убежал. Несколько минут в комнате стояла тишина. Наконец Мариста спросила: — Но если он англичанин и вернулся в свою, страну, зачем хранить это в тайне? — Ему нужно отыскать своих родственников, и он не хочет, чтобы власти донимали его расспросами насчет Франции. Он предпочитает сам выбрать удобное время и пойти непосредственно в Министерство иностранных дел, чтобы все объяснить так, как он считает нужным. Немного помолчав, Энтони пояснил: — Ему еще не исполнилось пятнадцати, когда его родители были интернированы, и неудивительно, что теперь ему в Англии все кажется незнакомым. Мариста всегда отличалась проницательностью и, кроме того, слишком хорошо знала брата, чтобы не уловить в его голосе нотки беспокойства, и поняла: он тревожится о том же, о чем и она. — Ты точно.., уверен, что он.., сказал тебе правду? — Конечно, — отрезал Энтони. — А почему это должно быть не так? — У тебя будут большие неприятности, если окажется, что он.., шпион. Энтони слегка побледнел, и она поспешно сказала: — Ладно, иди переодевайся. Расскажешь мне все, когда выспишься. — Ты права, — согласился брат. — Просто я не хотел, чтобы ты испугалась, увидев в доме незнакомого мужчину. — Ханне надо будет сказать, что это наш друг, которому негде переночевать, — задумчиво произнесла Мариста. — Она не обрадуется, что ей придется кормить лишнего человека. — Об этом можешь не волноваться. Энтони достал из кармана и бросил на кровать три золотые монеты. Мариста потрясение уставилась на них. — Соверены? Ты получил их во Франции? — Ты знаешь, сколько заплатил мне Толмарш за то, что я согласился его перевезти? — Сколько? — Сто фунтов! Мариста заулыбалась, приняв это за шутку, но, когда увидела, что он абсолютно серьезен, воскликнула: — —Сто фунтов! Но откуда у него так много денег? — Он уже отчаялся убежать. По его словам, он пытался сесть на другие лодки, но все были настолько забиты грузом, что для него не оставалось места. — Все равно не могу понять, зачем ему понадобилось столько платить! — Я же сказал тебе, он был в отчаянии! — Энтони помолчал. — Мне пришлось снять два бочонка с бренди и два тюка с табаком, поэтому я дал матросам двадцать пять фунтов. Впрочем, у меня осталось еще семьдесят пять! — О Энтони, мне просто не верится! — Я дам Ханне и вам с Летти по десятке, а остальное потрачу на себя. Кроме того, я еще получу свою долю выручки, когда груз будет продан. — Учитывая, как ты рисковал, ты заслужил эти деньги, — сказала Мариста. — Однако.., пусть это будет в последний раз, Энтони. Пожалуйста, обещай мне! Он колебался, и она повторила: — Прошу тебя, Энтони! — Я постараюсь, чтобы это было в последний раз, — уступил он наконец. — Но я хочу поехать в Лондон. Леди Дэшфорд попросила меня быть ее кавалером на балу в среду. — Какая леди? Мариста, напрочь забывшись, выкрикнула это во весь голос, и Энтони приложил палец к губам. — Тише! Не дай Бог, Летти проснется. — Ты сказал, леди Дэшфорд попросила тебя быть ее кавалером? — Она красива и обаятельна. — Но.., если она жена лорда Дэшфорда… Я и не подозревала, что он.., женат! — Да, она замужем за Дэшфордом, — кивнул Энтони. — Это его второй брак, и, по ее словам, родственники заставили ее выйти за него, потому что он очень богат. — Но… Энтони… — пыталась образумить его Мариста, однако брат не слушал ее. — К счастью, — продолжал он, — Дэшфорд не возражает против ее романов, если они не мешают его отношениям с другими женщинами. Она мне нравится, и я хочу поехать в Лондон. На мгновение Мариста оцепенела, не в состоянии двигаться, думать и говорить. Пока она пыталась найти слова, способные убедить брата, он улыбнулся ей и, оставляя на ковре мокрые Следы, прошел к двери. Оставшись одна, Мариста рухнула на кровать. В голове у нее все перемешалось, и она никак не могла найти выход из лабиринта, в котором так неожиданно оказалась по милости брата. Во-первых, Энтони привел в дом незнакомца, заплатившего астрономическую сумму, чтобы пробраться в Англию. Во-вторых, обнаружилось, что лорд Дэшфорд женат и Энтони увлекся его женой. «Можно ли хотя бы вообразить нечто подобное?» — вопрошала она себя. Мариста была потрясена тем, что лорд Дэшфорд преследовал ее с такой беспрецедентной настойчивостью, в то время как его жена была вместе с ним в замке. Потом она рассудила, что именно такого поведения и следовало ожидать от друзей графа. Однако сейчас, когда их омерзительная развращенность коснулась лично ее и Энтони, Мариста чувствовала себя не только шокированной, но и оскорбленной. И вновь она принялась во всем винить графа. Ну почему, почему он не представил Энтони какой-нибудь симпатичной юной девице? Впрочем, она знала ответ на этот вопрос — он был весьма прост: вряд ли незамужние девушки согласились бы остаться в замке у графа, а кроме того, он явно предпочитал общество своих ровесников и их жен, таких же безнравственных, как он сам. Единственным утешением могло послужить лишь то, что, если лорд Дэшфорд действительно в понедельник уедет, его жене придется уехать вместе с ним! Мариста отчаянно старалась придумать какие-то убедительные слова для Энтони, чтобы он не ехал в Лондон и не тратил зря деньги, доставшиеся ему ценой риска. Вместе с тем она понимала, что он чувствует, не имея возможности модно одеться, и знала как нельзя лучше, что в некоторой степени ему труднее с этим смириться, чем ей или Летти. На приеме они сумели показаться оригинальными и произвести определенный эффект, но второй раз у них это уже не получится. На обеде, куда их пригласил граф, всем бы непременно бросилось в глаза, что платья их старомодны, и в первую очередь это не ускользнуло бы от самого графа. Совершенно очевидно, что Энтони, как и его отец, ищет столичных удовольствий и хочет произвести впечатление в высшем обществе, а его представители, как и денди, уделяют немало внимания внешнему виду. Мариста тяжело вздохнула. Как было бы замечательно, если б Энтони смог закончить Оксфорд и подобно отцу поступить в конногвардейский полк. Но сейчас Энтони лишен возможности купить место в полку, так что об этом не стоит и думать. Внезапно, словно сам дьявол нашептал ей эту идею, Мариста вспомнила о картинах в замке, высоко оцененных другом графа. «Теперь уже слишком поздно, даже если б я и захотела стать воровкой, а у меня нет ни малейшего желания ею становиться», — подумала Мариста. Однако все ее существо восставало против чудовищной несправедливости: граф благодаря игре случая получил больше, чем рассчитывал, а ее семья вынуждена прозябать в нищете. Мариста усилием воли заставила себя не думать о проблемах Энтони и сосредоточилась на непростом вопросе: как быть с их неожиданным гостем? Брат сказал, он англичанин, но даже если это и правда, ни Ханне, ни Летти лучше не знать, откуда он взялся и что с ним связана какая-то тайна. Размышляя над этим, она была вынуждена признать правоту Энтони: никто из соседей тоже ничего не должен узнать о незнакомце, иначе неизбежны расспросы. В деревне знали обо всех, кто сюда приезжал. Вылезти из дилижанса незамеченным было невозможно. Поскольку новости здесь являлись редкостью, темой для пересудов служила любая мелочь, будь это чья-то курица, которая снесла лишнее яйцо, или чья-то, лошадь, потерявшая подкову. Мариста рассчитывала, что сейчас, пока все заняты обсуждением графа и его гостей, никто не станет искать поводов для сплетен в Довкот-Хаусе. Она полагала, мистер Толмарш не замедлит с отъездом, и все подумают, будто он остановился в замке. Потом она вспомнила, что гости графа ездят в каретах, а не в дилижансах. Возникла очередная сложность, и Мариста чувствовала, что скоро запутается в вопросах, на которые нет ответов. Вставать в такую рань не было необходимости, но девушка решила, что лежать нет смысла, потому что она все равно уже не заснет. Она выбралась из постели и раздвинула шторы. Накануне, усталая, она заснула так крепко, что даже не слышала дождя. А теперь воочию увидела последствия настоящей бури, разыгравшейся ночью. Цветы в саду были сломаны, повсюду блестели лужи. Море успокоилось, но над ним стлался туман; под его прикрытием лодки в предрассветный час легко проскользнули незамеченными в пещеры под замком. Однако Мариста не могла избавиться от сознания того, что Энтони, как и все местные контрабандисты, напрасно рисковал, переплывая Ла-Манш летом. Зимой, когда можно было уходить и возвращаться в течение длинных темных ночей, опасность значительно уменьшалась. — Благодарю тебя, Господи, за то, что Энтони вернулся благополучно, — прошептала Мариста. — Но прошу тебя, сделай так, чтобы он больше этим не занимался. В следующий раз его могут ранить.., или даже.., убить! Ей по-прежнему не давала покоя мысль о таинственном мистере Толмарше, который — кто бы он ни был — заплатил фантастическую сумму за перевоз. "Он, вероятно, и впрямь был в отчаянии, : — решила Мариста, — от страха, что французы опять его схватят и бросят в тюрьму". Ну вот, подумала она, на один вопрос ответ, вроде бы, отыскался. Но тех, на которые ответов не было, оставалось гораздо больше. Мариста оделась и прошла на кухню. Ханна заваривала себе чай. — Что-то вы раненько, мисс Мариста! — удивилась она. — Я-то думала, сегодня вы поспите Подольше. Мариста села за столик. — Утро такое чудесное, — молвила она. — Наверное, меня разбудило солнышко. — Дождь полночи не давал мне уснуть, — проворчала Ханна. — Лило как из ведра. Весь пол внизу и вся лестница в мокрых следах. По ее тону Мариста поняла, что старая горничная догадывается о происхождении этих следов, но Энтони был ее любимцем, а потому за его тайну можно было не опасаться. Впрочем, Маристе все равно не хотелось говорить на эту тему, и она поспешно сказала: — Сэр Энтони привел к нам своего друга. Мы уложили его на чердаке.. Немного помолчав, Ханна заметила: — На днях я положила туда одеяло, но простыней на кровати нет. — Если он решит остаться еще на одну ночь, мы все устроим, как полагается, — обронила Мариста. — Прежде чем приводить своих друзей, сэру Энтони следовало бы предупредить меня, — проворчала Ханна. — Мы вряд ли можем позволить себе принимать гостей. Мариста выложила на стол три соверена, и Ханна посмотрела на них так, будто они олицетворяли мировое зло. Чуть погодя она сказала: — Нищим выбирать не приходится, и деньги остаются деньгами, откуда бы они ни взялись, Но если б ваша бедная матушка знала, что творится в этом доме, она перевернулась бы в могиле! — Я знаю, — тихо произнесла Мариста, — но что мы можем поделать? — Когда вчера его светлость явился сюда с таким видом, будто этот дом принадлежит ему, да еще и весь мир в придачу, я чуть не сказала ему все, что о нем думаю! — О Ханна, пожалуйста, будь с ним повежливее, — взмолилась Мариста. — Я надеюсь уговорить его не брать с нас арендную плату. — Если он возьмет с нас деньги, я буду проклинать его самого и всех его потомков до седьмого колена самыми страшными проклятиями, какие только известны ведьмам и колдунам! Мариста была поражена ненавистью, прозвучавшей в голосе старой горничной. — Это не похоже на тебя, Ханна! — воскликнула она. — И вообще, проклинать кого-нибудь — дурно. — Если его светлость выставит нас отсюда, как выгнал из замка, то могу лишь надеяться, что ему доведется пройти через все адские муки! Ханна говорила как настоящая ведьма, и Мариста невольно улыбнулась — так необычна была для нее подобная театральность. А потом серьезно промолвила: — Грустно это сознавать, Ханна, но все проклятия для него — как с гуся вода. Мне кажется, мольба скорее могла бы тронуть его сердце. — Ну так постарайтесь умолять убедительнее, мисс Мариста, — саркастически усмехнулась Ханна, — а я попробую умолить мастера Энтони. Он больше думает о себе, чем б нас, а если его посадят в тюрьму, куда нам податься… — Не будь с ним слишком строга, Ханна, — попросила Мариста. — Он пообещал мне, что это в последний раз. Она помолчала секунду, прежде чем произнести: — Он дал нам немного денег, этого хватит, чтобы оплатить все счета и купить еды. — Грязные деньги! — фыркнула Ханна. — Сегодня те, кто их получил, сидят в церкви, улыбаются, как Чеширский кот, и радуются, какие они умные, но завтра получат по заслугам! — Ханна, не говори так! — воскликнула Мариста. — Это было бы ужасно! Горничная села пить чай, а Мариста пошла в маленькую гостиную, чтобы сделать там уборку: это была одна из ее ежедневных обязанностей.., Внезапно она заметила в холле брошенный на стул сюртук. Он был мокрый и, судя по всему, принадлежал гостю, которого привез Энтони. Мариста отнесла сюртук на кухню. — Можно, я повешу его над печью? — спросила она у Ханны. — Он промок насквозь и высохнет не так скоро. — Давай-ка его сюда, — недовольно буркнула Ханна. — Можно подумать, в этом доме так мало работы, что мне все время подсовывают новое занятие! В свое время Ханна протянула над печью веревку, чтобы вешать белье и одежду, Которые нужно высушить побыстрее. Это было весьма уместно зимой, когда солнца днем почти не бывало, но Маристе не нравилось, что вещи пропитываются кухонным запахом. Когда Ханна расправила сюртук, девушка подумала, что у него типично французский покрой и сшит он явно из дорогого материала. Веревка провисла под тяжестью мокрого сюртука, и Мариста помогла Ханне натянуть ее крепче. — И теперь с него будет капать в мои горшки и кастрюли! — проворчала Ханна. Словно в подтверждение ее слов послышалось шипение капель, падающих на плиту. — Я надеюсь, что это не займет много времени, — смиренно молвила девушка, — но так или иначе, когда он немного подсохнет, его можно будет перенести в сад. Одежда Энтони наверняка в таком же состоянии, и чем быстрее все высушить, тем лучше. Мариста вышла из кухни и поднялась наверх, где находились три спальни: Летти, Энтони и ее. Когда родители были живы, Мариста и. Летти занимали одну комнату, а потом Мариста переселилась в спальню отца и матери. Ханна ютилась в небольшой комнатке рядом с кухней, и единственная свободная спальня в доме была на чердаке, куда Энтони и поместил мистера Толмарша. Мариста тихо вошла в спальню Энтони. Как она и ожидала, он крепко спал, а его одежда валялась на полу. Девушка собрала ее и, выходя из комнаты, так же тихо прикрыла за собой дверь. Она шла по коридору, держа мокрую одежду на вытянутых руках, чтобы не испачкаться самой, когда услышала, как кто-то спускается по узкой лесенке с чердака. Девушка остановилась и, повернувшись, оказалась лицом к лицу с Эдвардом Толмаршем. Он был темноволос, не очень высок, и, если бы Энтони не сказал, что он англичанин, его можно было легко принять за француза. — Доброе утро! — Полагаю, вы — мисс Рокбурн, — поклонился он. — Давайте поговорим внизу, — прошептала Мариста. — Мои сестра и брат еще не проснулись. — Да, конечно. Пропустив Маристу вперед, он пошел следом за ней на первый этаж. В холле она сказала ему: — Вы идите в гостиную — это комната справа, — а я попрошу Ханну приготовить вам что-нибудь на завтрак. Мариста поспешила на кухню и, положив одежду Энтони на пол перед печью, сообщила Ханне: — Джентльмен, который остановился у нас, сейчас в гостиной. Ты приготовишь ему завтрак, пока я накрою на стол, хорошо? После этого она вернулась в гостиную. Мистер Толмарш стоял у окна, глядя на море. — Вы, наверное, очень устали, — молвила Мариста. — А Энтони, я уверена, будет спать до ленча. — За меня не беспокойтесь, — ответил он. — Однако, я надеюсь, ваш брат сказал вам — никто не должен знать, что я здесь. — Да, он говорил, что вы хотите сохранить ваш приезд в секрете, — подтвердила Мариста. — И нам так лучше. Во всяком случае, не будет лишних расспросов и сплетен. Мистер Толмарш посмотрел на Маристу, и его взгляд немного смутил ее. Желая быть с ним любезной, она вежливо произнесла: — Для вас и вашей семьи, наверное, было ужасно попасть во французскую тюрьму. — Да, это было весьма неприятно. Он говорил медленно, немного растягивая слова, словно хотел придать особое значение сказанному. — А что ваши отец и мать? Удастся ли и им совершить побег? — поинтересовалась Мариста. Мистер Толмарш покачал головой. — Боюсь, это невозможно. — Надеюсь, война скоро кончится, и они тоже вернутся в Англию. — Я тоже надеюсь. Оба надолго умолкли. Мариста не знала, о чем еще с ним говорить. — Я вижу вдали большой замок, — сказал наконец мистер Толмарш. — Кто там живет? — Раньше там жила моя семья, — ответила Мариста, — но теперь он принадлежит графу Стэнбруку. Мистер Толмарш нахмурился. — Графу Стэнбруку? Вы уверены, что именно он владелец этого замка? — Да, безусловно. Кстати, сейчас он там. — Он сейчас в замке? — Да, он приехал два дня назад. Мистер Толмарш недоверчиво глянул на нее и уточнил: — — Мы говорим о графе Стэнбруке, близком друге его королевского высочества принца-регента и владельце лошадей, которые неизменно побеждают на скачках? — Мне кажется, вы очень точно описали его! — улыбнулась Мариста. — Я, и понятия не имел, — медленно проговорил мистер Толмарш, — что он будет "в этом замке. Я думал, он живет в Лондоне. — Он владеет этим замком и еще многими другими зданиями и поместьями. — Расскажите мне о замке, — попросил мистер Толмарш. — Вы говорите, он когда-то принадлежал вашей семье, значит, вы должны много знать о нем. — Немало, — согласилась Мариста. — Он очень древний и был построен еще во времена норманнов. Мистер Толмарш проявил откровенный интерес, и она поведала ему историю замка. Когда Ханна принесла завтрак, мистер Толмарш продолжал расспрашивать Маристу о строительстве замка и его особенностях. Маристе Ханна подала лишь гренки. Мистеру Толмаршу досталась яичница, и когда он попросил добавки, Ханна вежливо ответила ему, что в это время года куры плохо несутся. К счастью, масла было в достатке, кроме того, Ханна поставила на стол горшочек с медом, купленным на деревенской пасеке. Маристу позабавило, что мистер Толмарш посмотрел на домашний хлеб с легким презрением; она вспомнила, как отец говорил, что на завтрак французы наслаждаются круассанами. Когда они поели и Мариста поднялась, чтобы отнести на кухню тарелки, мистер Толмарш попросил: — Так как, боюсь, посетить этот красивый замок для меня невозможно, не могли бы вы показать мне хотя бы его план или, может быть, у вас найдутся какие-нибудь книги, в которых есть сведения о том, что и когда в нем строилось? Мариста улыбнулась. — Уезжая из замка, мы взяли с собой книги по истории нашего рода, и в некоторых, насколько я знаю, были планы замка со времен норманнского завоевания до нынешних дней. — Как интересно! — воскликнул мистер Толмарш. — Я бы с удовольствием с ними ознакомился. «Наверное, он изучает историю, — подумала Мариста, — и весьма прилежен в занятиях». Решив, что это будет ему полезно, она отыскала нужную книгу и, оставив его в гостиной, пошла на кухню помогать Ханне готовить, пока не подоспеет время идти в церковь. — Сдается мне, сегодня я в церковь не попаду! — брюзгливо посетовала Ханна. — Нам и самим-то едва хватает, а тут еще лишний рот. — Может, мне принести чего-нибудь с огорода? — пыталась ублажить ее девушка. — Наверняка найдутся молодая картошка и горошек. — Лучше переоденьтесь пока для церкви, мисс Мариста, — заметила Ханна. — Надеюсь, в следующий раз мастер Энтони вымокнет до нитки не перед воскресной службой! — Или в любой другой день, — пробормотала Мариста. Поднимаясь к себе за шляпкой, она подумала, не разбудить ли Летти, но потом решила этого не делать, так как сестра вечно скучала во время воскресной проповеди, столь длинной и монотонной, что ее никто не слушал. Вечерни проходили несколько живее, и на них всегда собиралось больше прихожан. Леди Рокбурн неизменно ходила к заутрене, и Мариста считала, что тоже должна это делать, хотя сегодня их семейная скамейка, украшенная гербом Рокбурнов, казалась непривычно пустой. Выходит, теперь только она одна и является образцом добродетели… Лишь когда Мариста добралась до церкви, она впервые задумалась, имеет ли право занимать скамейку владельцев замка, если граф сейчас находится здесь. Потом она решила, что наверняка никому из гостей графа не придет в голову идти в церковь, и эта ее уверенность объяснялась довольно просто. Познакомившись поближе с лордом Дэшфордом, она сделала вывод, что это в высшей степени безнравственный человек, и не сомневалась, что остальные гости графа ему под стать. «Чем скорее они все уедут, тем лучше», — рассудила она, идя через приходское кладбище. Однако она вынуждена была признаться себе, что, когда граф возвратится в Лондон, жизнь снова покажется ей однообразной и скучной. Прихожан было немного; явились в основном дряхлые старики, которым тяжело ходить на вечернюю молитву. Алтарь утопал в цветах, и они казались еще красивее на фоне древнего камня. Надгробия и памятники на могилах Рокбурнов сегодня выглядели особенно трогательно, и у Маристы возникло странное чувство, будто предки стараются ободрить ее, зная, как она нуждается в их поддержке. Жена викария играла на органе. Мариста прикрыла за собой резную дубовую дверцу, отделяющую их фамильное место для молитв, и опустилась на колени, положив на пол мягкую подушечку леди Рокбурн. Она молилась долго: благодарила Бога за то, что Энтони благополучно возвратился из Франции, и просила, чтобы граф позволил им остаться в Довкот-Хаусе и жить там бесплатно. Когда же Мариста поднялась с колен и села на обитую бархатом скамейку, она почувствовала, что в церкви происходит нечто необычное. Оглянувшись, девушка с изумлением увидела, что викарий ведет по проходу между скамьями графа. В первое мгновение она подумала, будто граф в этой церкви впервые, поэтому неудивительно, что викарий хочет показать ему скамейку владельцев замка. Вот они подошли, и викарий указал графу туда, где сидела Мариста. Конечно, сейчас ее попросят освободить место, которое она занимала с тех пор, как себя помнила. Может быть пересесть сразу?.. Но граф все-таки один, а мест много; к тому же, если она сейчас уйдет, это может быть истолковано превратно. В общем, Мариста осталась сидеть, где сидела. Единственным утешением для нее было то, что она не заняла высокую скамью с резными подлокотниками и специальным пюпитром для книг, принадлежавшую ее отцу. Проводив графа, викарий вернулся на свое место и погрузился в молитву. Граф сел и взглянул на Маристу. На губах его появилась легкая улыбка, как будто он знал, что она не ожидала увидеть его в столь ранний час, и шепотом, чтобы слышала только она, сказал: — Доброе утро, Мариста! Как видите, я исполняю свой долг. — Я.., я не ожидала.., что вы придете на службу, — пролепетала девушка, — и я боюсь, что не должна больше занимать это место, раз замок уже.., не принадлежит нашей семье. — Я думаю, мы вполне уместимся на одной скамейке, — заверил ее граф, — и нам не будет тесно, если только кто-нибудь еще не захочет к нам присоединиться. Предположив, что он имеет в виду кого-то из своих гостей, Мариста прошептала: — Гулянье за полночь не очень совместимо с посещением церкви. На этом им пришлось прервать разговор, поскольку служба началась. На сей раз викарий, ко всеобщему удивлению, говорил всего десять минут. Это так отличалось от его обычной многоречивости, что Мариста заподозрила, будто граф попросил его уложиться в определенное время. Певчие вели себя как подобает, и, хотя Мариста ко всему этому давно привыкла, сейчас она пыталась взглянуть на службу глазами графа и подумала, что ему, наверное, она кажется скучной. Прихожане, как в те дни, когда сэр Ричард был еще жив, дождались, пока Мариста и граф покинут храм. На церковном дворе граф неожиданно сказал: — Не хотите ли, Мариста, чтобы я отвез вас домой? Как видите, я пытаюсь соответствовать тому образу владельца замка, который вы мне нарисовали. Мариста не удержалась от улыбки. — Я была совершенно уверена, — молвила она, — что вы не придете в церковь, и не сомневаюсь, это было в первый и последний раз. — Как бы там ни было, — усмехнулся граф, — надеюсь, я заслужил вашу похвалу. — Зачем вам моя похвала? По-моему, вы и так вполне довольны собой. — Допускаю, что я был доволен собой, пока не приехал в замок, — кивнул граф. — Но с тех пор, Мариста, вы так ясно указали мне на мои ошибки и недостатки, что теперь я очень остро их ощущаю. Мариста издала слабый вскрик. — О, только не это! Вам совсем не нужно себя изменять! Ни в лучшую, ни в худшую сторону… Вы — это вы, какой есть. Граф взглянул на нее с любопытством. Они ехали в чрезвычайно удобном открытом экипаже, и Мариста восхищалась, как модно и элегантно выглядит граф в изящной визитке и высоких ботфортах, которые наверняка вызвали бы у Энтони жгучую зависть. Один его белый галстук чего стоил! Мариста в отчаянии подумала, что если Энтони желает выглядеть так же элегантно, то на своих пятидесяти пяти фунтах он далеко не уедет. — Чем вы встревожены, Мариста? — вдруг спросил граф. — Откуда вы знаете, что я встревожена? — Я уже говорил, у вас очень выразительные глаза. — Значит, мне придется впредь опускать их в вашем присутствии или говорить только о том, чем я сама хочу с вами поделиться. — Мне кажется, хотя я могу и ошибаться, — заметил граф, — вы от меня многое скрываете. Застигнутая врасплох, Мариста поспешила задать вопрос: — Почему вы. — , думаете, будто я от вас что-то скрываю? — — Скажем так — это мне подсказывает моя интуиция. Все секреты разом пронеслись у нег в голове: деньги, заработанные Энтони; друг, которого он привел в дом и о котором нельзя рассказывать; его интрижка с леди Дэшфорд и настойчивое желание поехать в Лондон. — Ну конечно! — воскликнул граф, как будто она произнесла все это вслух. — Может быть, вы наконец расскажете мне о своих тайнах и позволите разделить с вами ваши заботы? — Нет, ни в коем случае! — запротестовала девушка. — Секреты такая вещь.., их нельзя открывать. — Вы в этом уверены? — Абсолютно! — Я разочарован, — пожал плечами граф. — Я думал, вы мне доверяете. — Я вам доверяю, но на сей раз это никак не связано с лордом Дэшфордом. Сказав это, она поняла, что немного слукавила. Но, с другой стороны, как рассказать графу о том, что Энтони пошел на большой риск ради денег для поездки в Лондон к леди Дэшфорд? Экипаж подкатил к Довкот-Хаусу. Граф накрыл ладонью руку Маристы. — Я всегда чувствую, когда вы встревожены, — молвил он. — Вам пора перестать волноваться за других и начать думать о себе, как я уже советовал вам при нашей первой встрече. К счастью, Маристе не пришлось отвечать — экипаж остановился, и лакей, спрыгнув с запяток, распахнул дверцу. — До свидания, милорд, — сказала Мариста, когда граф проводил ее до парадного входа. — Большое вам спасибо за то, что подвезли меня. — Не очень-то вы гостеприимны, — сухо заметил граф. — Может быть, пригласите меня в дом? Мариста поняла: если сейчас попросить графа зайти, это будет катастрофа. Она оставила мистера Толмарша в гостиной, и, скорее всего, он все еще сидит там, читая книгу о замке. Испуганная предложением графа, она какое-то время могла лишь смотреть на него, ибо не знала, что ответить. Наконец, видя, что он ждет, она пролепетала: — Я… Простите, но.., сегодня это не очень удобно. Летти спала, когда я уходила, и она может быть.., не одета… Все это прозвучало не очень убедительно, и ей показалось, будто граф посмотрел на нее так, словно знал, что она не только оправдывается, но и боится. Мариста потерянно ждала, что он будет настаивать, но граф, помолчав немного, произнес: — Мне хватит ума понять, Мариста, что мой визит неуместен, однако я надеюсь увидеть вас завтра у себя на приеме или, может быть, даже раньше. Он приподнял цилиндр, а Мариста сделала реверанс. Она стояла на пороге, пока граф шел к экипажу, а затем уехал. Он не помахал ей на прощание, как она предполагала, и у нее сложилось впечатление, что граф сердится на нее. — А что еще я могла сказать? — воскликнула девушка в отчаянии. Глава 6 Когда Мариста проходила через холл, она услышала в гостиной голоса. Энтони разговаривал с мистером Толмаршем, и до нее отчетливо донеслись слова брата: — — В детстве я любил вскакивать по ночам из постели и удирать. Чтобы выбраться из замка, способов было сколько угодно. — Какие же? — спросил мистер Толмарш. Энтони помолчал. Конечно, он имел в виду потайные ходы, однако нельзя было рассказывать о них чужаку, поэтому он ответил: — Проще всего было выскочить в низкое окно в норманнской башне — она расположена почти на краю утеса. За ставнями никто не следил, и никому не было дела, что на них сломан замок. Энтони рассмеялся. — Я часто дрожал от страха, что в темноте упаду с утеса и утону! Дальше Мариста слушать не стала и пошла на кухню. Ханна возилась у печи. Сюртук мистера Толмарша и другая одежда были сложены на стуле в дальнем углу. — Я уже вернулась, Ханна, — сообщила Мариста. — Летти проснулась? — Проснулась и убежала! — ворчливо ответила Ханна. — Убежала? Куда? — И вы еще спрашиваете? — фыркнула старая горничная. — Тот юный джентльмен явился сюда, даже не дал ей позавтракать, и она упорхнула, предупредив, что к ленчу ее не будет. Мариста вздохнула: Летти не стоило бы так вести себя с лордом Лэмптоном. Но вскоре решила, что это даже к лучшему — можно отложить объяснение насчет мистера Толмарша, а если их познакомить днем, она и не заподозрит, что он явился в дом ночью. — Хочешь, я помогу тебе, Ханна? Мариста переживала, что старушка пребывает в дурном настроении. — Если хотите помочь, развесьте эту мокрую одежду во дворе, — велела Ханна. — От нее столько пара, что запотели окна. Ей еще сохнуть и сохнуть. Не знаю, когда можно будет ее надеть. — На улице жарко, — сказала Мариста, — и ветерок. Я повешу ее на веревку, и она скоро просохнет. Она сгребла со стула одежду и понесла все во двор, где была натянута веревка для сушки белья. Вещи Энтони Мариста развесила без труда, но сюртук мистера Толмарша был очень тяжелый. Поэтому она решила расстелить его, на низкой кирпичной стенке, отгораживающей цветник. Во время этой процедуры послышался удар чего-то твердого о кирпич, и она испугалась: если в одном из карманов было что-то хрупкое, то это что-то разбилось. Боясь, как бы это не оказались часы или еще что-нибудь не менее дорогое, Мариста пошарила в карманах сюртука, но пальцы ее нащупали пустоту. Она развернула сюртук, чтобы посмотреть, нет ли в нем внутреннего кармана и обнаружила на подкладке неаккуратно зашитую дыру. Такими стежками мог шить только мужчина, и Мариста предположила, что зашивал дыру, вероятно, сам мистер Толмарш. Пощупав сюртук, она обнаружила, что за подкладкой что-то есть. Не задумываясь, хорошо или дурно она поступает, девушка потянула за нитку и, когда стежок разошелся, 1 сунула руку в дыру. Пальцы ее нащупали нечто металлическое. Предмет, который она вынула из-за подкладки, оказался не часами, как она опасалась, а длинным кинжалом, напоминающим, если верить рассказам отца, итальянский стилет. На лезвие был насажен кусочек пробки, обернутый бумагой. Должно быть, мистер Толмарш хранил этот стилет на случай, если бы ему пришлось защищать свою жизнь. Пока Мариста рассматривала его, фантазия у нее разыгралась, и она представила, что стилет был тайно пронесен в тюрьму, где томилась семья мистера Толмарша., Вероятно, чтобы бежать, ему пришлось убить охранника. Потом он спустился по тюремной стене и начал свое долгое, опасное путешествие из Франции в Англию. Унесенная воображением в заоблачные дали, Мариста стояла, глядя на сверкающий на солнце стилет, пока наконец не осознала, что вторглась в чужую тайну, а этого делать нельзя. Если положить стилет в карман, а позже, когда сюртук высохнет, переложить на прежнее место и зашить разрез, мистер Толмарш ни о чем не догадается. Мариста принялась пристраивать клочок бумаги на лезвие и вдруг увидела — на нем что-то написано. Одно имя бросилось ей в глаза, и она машинально прочла все остальное: Принц-регент Виконт Палмврстон Виконт Мелвилл Граф Стэнбрук Понимая, что этот список не предназначался для ее глаз, она торопливо обернула листком клинок и положила стилет в карман сюртука. Затем получше расправила сюртук на кирпичах и вернулась в дом. Поднявшись в спальню, Мариста сняла шляпку, сменила платье, в котором ходила в церковь, на другое, попроще, и задумалась: зачем мистеру Толмаршу понадобился перечень столь важных персон? Она усмехнулась: если это его английские друзья, с которыми он хочет встретиться, вернувшись из плена, то он метит высоко. Потом Мариста спустилась на кухню — помочь накрыть на стол. Ханна приготовила тушеного кролика, а на гарнир отварила картошку и молодой горошек. Относя тарелки в гостиную, Мариста подумала, что для двух взрослых мужчин одного кролика явно мало, и, может быть, даже к лучшему, что Летти осталась на ленч в замке. Вскоре ее мысли как-то незаметно переключились на графа. Ему может не понравиться, что сестра явилась в замок не по его приглашению, а просто потому, что об этом ее попросил лорд Лэмптон. , «Он и так меня сердится, а теперь будет сердиться еще больше», — подумала она и сама удивилась, почему ощущение, что граф недоволен, тяжелым камнем лежит на сердце, лишая ее аппетита. Что касается Энтони и мистера Толмарша, — то они съели все, что было на столе. По-видимому, их гостю не хватало только вина, к которому, на взгляд Маристы, он успел привыкнуть во Франции даже в тюрьме. Впрочем, мистер Толмарш ничего не сказал, но с явным пренебрежением выпил воды — единственный напиток, который могла предложить ему Мариста. На сладкое был крыжовенный пирог, но, естественно, сливок к нему не подавали. Они не могли даже позволить себе купить достаточно молока — не то что во времена их обитания в замке, где молоко держали на холоде в большой круглой чаше. Энтони, казалось, это ничуть не волнует, и Мариста решила, видимо, из-за вчерашних вкусностей, которыми угощал граф, сегодня ее не радует то, что еще недавно казалось роскошью. — Что ты собираешься делать днем? — спросила она брата. — Спать, — ответил он зевая. — Я хотел бы, чтобы вы еще рассказали мне о замке, — сказал мистер Толмарш. — Это весьма интересно. — У меня глаза закрываются! — проронил Энтони. — А если мы собираемся ехать завтра в Лондон, то я и вам советую отдохнуть, чтобы набраться сил для тамошних развлечений. Воцарилось молчание. — Завтра я не могу, — наконец соизволил ответить мистер Толмарш. — Может быть, послезавтра, но все зависит от того, как сложатся обстоятельства. Мариста вытаращила глаза, давая таким образом брату понять, что хранить в тайне присутствие мистера Толмарша не просто трудно, но и неудобно с финансовой точки зрения. Хотя Энтони снабдил их деньгами, тратить их следовало крайне экономно. Но он смотрел не на сестру, а на Эдварда Толмарша. — Мне нужно в Лондон, — упрямо повторил он, — и я вряд ли могу оставить вас в обществе моих сестер. — В таком случае я, разумеется, постараюсь поехать с вами, — заверил его мистер Толмарш. Маристе едва удалось скрыть вздох облегчения. Энтони встал из-за стола и направился к лестнице. Обычно он, когда хотел отдохнуть днем, ложился на диван в гостиной, но сегодня, чтобы не мешать гостю, отправился к себе в спальню. Мистер Толмарш посмотрел на Маристу. — Не найдется ли у вас несколько минут, мисс Рокбурн, чтобы объяснить мне тот чертеж замка, который я изучаю. Он довольно сложный, и я не все понимаю. — Вы интересуетесь норманнскими замками? — Раньше я не видел ни одного, — признался мистер Толмарш, — тем более такого красивого, как тот, где вы когда-то жили. — Рада, что он вам понравился. Мариста улыбнулась ему, но мистер Толмарш уже не смотрел на нее, а листал книгу, которую принес с собой. Девушка заметила, он держал ее на коленях, словно боялся, что она исчезнет, если он расстанется с ней хотя бы ненадолго. В эту минуту она усмотрела в его облике что-то отталкивающее, но что именно, не смогла бы сказать. И, разумеется, ей не хотелось общаться с ним, а уж тем более вместе с ним изучать чертеж. Уподобляясь Летти, она с некоторым вызовом произнесла: — Простите" но, боюсь, вам придется подождать, когда проснется Энтони. У меня слишком много дел, я не могу их бросить ради беседы. Не дожидаясь, пока мистер Толмарш начнет ее уговаривать, она собрала со стола грязные тарелки и понесла их на кухню. После, того как помогла Ханне вымыть посуду. Мариста не стала возвращаться к себе в комнату, а спустилась к морю. Она редко ходила на берег — там все необычайно остро напоминало ей об отце. Даже сейчас она то и дело бросала взгляд на море, словно надеялась каким-то чудом увидеть среди волн голову отца, плывущего к берегу. — О, папенька, — сказала она вслух, — если б только вы были живы сейчас! Быть может, познакомившись с графом ближе, вы смогли бы заключить с ним какое-то соглашение, и наше положение не оказалось бы таким ужасным и шатким! Чуть позже Мариста вспомнила, что утром граф был очень любезен, пока она не рассердила его, и в ней почему-то окрепла уверенность, что он не выгонит их из Довкот-Хауса. «Как жаль, что отец не поговорил с ним, когда мы только съехали, — подумала она, — не сказал ему о нашем отчаянном положении». Впрочем, она понимала, что отец ни под каким видом не стал бы вести переговоры с графом после того унижения, которое ему уже пришлось пережить. Гордость Рокбурнов заставила его умереть, лишь бы не просить графа о милости. — Во мне тоже есть эта гордость, — пробормотала Мариста себе под нос, — но мне приходится думать не только о себе, но еще и о Летти с Энтони. Она шла и молилась о том, чтобы граф позволил им оставаться в доме и, быть может, помог Энтони, хотя она плохо представляла себе, как найти более приемлемую работу, чем сейчас. Вероятно, ему покажется зазорным быть в долгу перед графом, но она уж как-нибудь сумеет уговорить брата. Потом она вспомнила, ради чего Энтони собирается в Лондон, и снова встревожилась. А вдруг лорд Дэшфорд взъярится и вызовет Энтони на дуэль? Думая обо всем этом, Мариста испытала желание подобно своему отцу убежать от забот и никогда не возвращаться. * * * Когда Энтони спустился к чаю, на столе стоял тот же самый кувшинчик с медом, что и за завтраком, и остатки хлеба. Впрочем, Ханна напекла булочек, и Энтони с мистером Толмаршем съели их с удовольствием. Летти до сих пор не вернулась. Мариста пошла на кухню и спросила у Ханны, что они будут есть вечером. — Овощной суп и маленький омлет. Больше ничего нет, и обсуждать меню бесполезно. — Может, мне сходить на ферму и купить еще яиц? — предложила Мариста. — Гостям следует довольствоваться тем, что им предлагают, — назидательно промолвила Ханна. — Если джентльмену не нравится наша еда, он знает, что делать. — Не очень-то гостеприимно, Ханна, — возразила Мариста. — Мастер Энтони должен думать головой, прежде чем звать к нам гостей без предупреждения, — отрезала Ханна. — Я знаю, он добыл для нас денег, и не хочу думать о том, как они ему достались, но воскресенье есть воскресенье, и я не стану делать покупок в праздник даже ради самого короля Англии! Мариста едва не рассмеялась, но вовремя приняла серьезный вид, чтобы не обидеть старушку. — А сейчас я иду в церковь! — твердо заявила Ханна. — Если б мисс Летти была здесь, я взяла бы ее с собой. Но раз ее нет, пойду одна. Она решительно надела простую черную шляпку, накинула на плечи шаль, взяла с комода черные перчатки и молитвенник. Она не произнесла больше ни слова, но дверь за ней захлопнулась с пушечным грохотом. Мариста понимала, что Ханна огорчена из-за ночных приключений Энтони и поведения Летти. Она настолько сроднилась с семейством Рокбурнов, что воспринимала их неприятности как свои, и сейчас Ханна инстинктивно ненавидела мистера Толмарша со всей силой, на какую только была способна. «Тем не менее, — подумала Мариста, — есть ему все-таки надо, и я по крайней мере могу принести что-нибудь с огорода». Ей не потребовалось много времени, чтобы накопать картошки, надергать моркови и отыскать кочанчик капусты, еще не до конца склеванный голубями. Она вымыла овощи и оставила Ханне-. — пусть приготовит их, когда вернется. Почувствовав усталость от того, что хлопотала с раннего утра, она пошла наверх прилечь. Мариста взяла книгу и рассеянно перелистывала страницу за страницей. Она, должно быть, слегка задремала и открыла глаза, когда отворилась дверь и вошла Летти. — Ты вернулась, Летти! — воскликнула Мариста. — Я тебя разбудила? Прости. — Нет-нет, я не спала. Как повеселилась? — Замечательно, просто замечательно! — вскричала девушка. — У меня еще никогда не было такого счастливого дня! По ее тону и сияющему лицу Мариста догадалась — сестра влюблена. Ну конечно, достаточно было взглянуть на нее и услышать ее голос, чтобы понять: случилось то, чего Мариста так боялась. Летти влюбилась в лорда Лэмптона — и ничего тут не поделаешь. — У меня нет времени рассказывать, — зачастила Летти, прежде чем Мариста успела открыть рот. — Мне нужно быстро переодеться. Перегрин приедет за мной в полвосьмого. — Приедет за тобой? — тупо повторила, Мариста. — Я обедаю в замке. Завтра я тебе все расскажу. — Но, Летти… Я должна… Однако Летти замахала на сестру руками. — Нет-нет, Мариста, не надо все портить. Я отлично знаю, что ты хочешь сказать, но сейчас я не в состоянии это выслушивать. , Она выскользнула из комнаты, и Мариста в отчаянии откинулась на подушки: да, положение еще хуже, чем ей представлялось. Расстроенная из-за Летти, Мариста сразу после обеда отправилась спать, не в силах слышать, как мистер Толмарш своим ленивым, скучным голосом беседует с Энтони. Но прежде чем уйти, она отозвала брата в сторонку и спросила: — Так ты едешь завтра в Лондон или нет? — Конечно, еду, если сумею уговорить Толмарша ехать со мной. Он такой занудный. Говорит, говорит не переставая. Похоже, он собирается остаться еще на день, но я не могу понять почему. — Дилижанса не будет до одиннадцати часов, — сказала Мариста. — Надеюсь, ты предупредил Доусона, что будешь отсутствовать несколько дней? Энтони усмехнулся. — Вообще-то забыл, — признался он. — Сейчас же пойду и скажу ему. Он не рассердится. Славный малый. Мариста поцеловала брата в щеку. — Спокойной ночи, увидимся утром. — Спокойной ночи, Мариста. Прости, что так получилось с Толмаршем. Но все-таки я рад, что он заплатил именно мне. Я оставил вам с Летти десять фунтов — они лежат у меня в спальне в ящике комода — и дал Ханне денег на хозяйство. — Не сомневаюсь, она была счастлива. — Она выхватила их у меня из рук, но не преминула прочесть лекцию. Оба рассмеялись. Ложась спать, Мариста старалась не вспоминать о том, что Ханна назвала эти деньги «грязными». Она уже спала, когда ее разбудили чьи-то осторожные шаги по коридору. Поначалу она решила, что ей послышалось, Но вот скрипнули половицы, значит, кто-то спускается по лестнице. Наверное, Энтони, проголодавшись, крадется на кухню — нельзя ли там чем-нибудь поживиться". Конечно, если он съест то, что Ханна приготовила на завтрак, утром все останутся голодными. Мариста подумала, что надо встать пораньше и проверить, не снеслись ли куры, если нет, то сходить на ферму и купить яиц. В это время она услышала лязг засова на входной двери. Его, давно пора было смазать, но у них, само собой разумеется, нет масла. «Интересно, — продолжала прислушиваться она, — зачем Энтони понадобилось выходить на улицу?» Потом ее осенило, что это не Энтони, а мистер Толмарш; откуда взялась эта мысль, она сама не смогла бы объяснить. Мариста вылезла из постели, подошла к окну и отодвинула штору. Лунный свет залил комнату, и в этом серебристом сиянии все вещи преобразились. Она посмотрела вниз и увидела мистера Толмарша, выходящего через маленькие деревянные ворота на пыльную дорогу. Она гадала, куда он мог направляться, и вдруг с удивлением заметила, что на нем сюртук, который Ханна как раз перед обедом повесила на стул в холле. Ночь была теплая, и Маристе показалось странным, что мистеру Толмаршу понадобился сюртук; хотя, пожив какое-то время во Франции, он, видимо, отвык от английского климата и более чувствителен к холоду, чем Энтони и граф. Внезапно мистер Толмарш сошел с тропинки и дальше зашагал к дороге уже по высокой и жесткой траве. Именно в эту минуту у нее в голове промелькнула мысль, настолько пугающая, что перехватило дыхание. Девушка поняла вдруг так ясно, словно это вспыхнуло перед ней, написанное огненными буквами, зачем мистер Толмарш, если это его настоящее имя, приехал в Англию и почему у него в подкладке сюртука оказались стилет и бумажка, на которой написаны четыре имени. Как же она не сообразила раньше! Виконт Палмерстон — военный министр; виконт Мелвилл — первый лорд Адмиралтейства, а граф — не только владелец самых лучших скаковых лошадей в Англии, но и человек, приближенный к правительству и самому принцу-регенту. Вспомнив о том, что первым в списке значился принц, Мариста ахнула и торопливо принялась одеваться. Теперь она должна спасти от смерти не только графа, но и самого принца-регента и, разумеется, Энтони, который по глупости привез в Англию французского шпиона, подосланного, чтобы их убить. Она натянула первое попавшееся платье, набросила на плечи шаль и, даже не причесавшись и не посмотрев на себя в зеркало, сбежала по лестнице. Однако Мариста избрала другой путь, не тот, которым шел мистер Толмарш. Она направилась в нижнюю часть парка, которая вела прямиком в сад замка. Она могла бы пройти этот путь с завязанными глазами, а при ярком свете луны идти было, еще легче. Если бы мистер Толмарш оглянулся, он все равно не увидел бы ее за деревьями и кустами. Хотя он вышел раньше и подробно изучил план замка, Мариста была уверена, что сумеет его опередить, воспользовавшись одним из потайных ходов, которые она отлично знала. Убегая, Мариста не успела взглянуть на часы, но прикинула, что сейчас должно быть около двух часов ночи и граф, скорее всего, уже спит. Она сокращала дорогу где только возможно и думала о том, что мистер Толмарш, отличающийся методичностью, наверняка выяснил у Энтони или выискал в книге, где находится хозяйская спальня. Здесь почивали многие поколения владельцев замка; эта комната заключала в себе историю предков, которой Мариста так гордилась. Особы королевской крови, приезжая в замок, всегда ночевали в большой спальне; с одной стороны к ней примыкала северная башня, с другой — парадные залы. Некоторые были построены после реставрации Карла II, другие — следующими владельцами замка, в том числе и дедом Маристы. Все они отличались внушительностью и роскошью, но самым великолепным помещением в замке была спальня, которую любил сэр Ричард, — с балдахином над широкой кроватью с Четырьмя столбиками, украшенными резными изображениями герба Рокбурнов и их девизом. Именно здесь мистер Толмарш будет искать графа, чтобы заколоть его стилетом. Мариста держала его в руках и теперь могла с уверенностью сказать: одного удара достаточно, чтобы убить человека на месте. Мысль об этом еще сильнее: подгоняла ее. Она бежала до тех пор, пока не начала задыхаться. Ее путь лежал через густые заросли сирени и жасмина. Этот сад был разбит несколько столетий назад. Здесь находилась беседка, теперь совершенно скрытая от глаз жимолостью и розами, среди которых, если знать, куда смотреть, можно было найти вход в систему секретных коридоров. Отнюдь не норманны строили эти ходы. Прежде всего их прорыли протестанты, спасающиеся от преследований Марии Тюдор. Потом, когда на короткое время Рокбурны приняли католичество, здесь скрывались иезуиты, спасавшиеся от повешения, колесования и четвертования, которые полагались им согласно: закону королевы Елизаветы. Отец рассказывал Маристе, что они добавили к старым множество новых проходов. Позже здесь находили убежище роялисты. Войска Кромвеля рыскали по замку, но так и не смогли найти этих проходов и пещер, которые потом использовали контрабандисты, укрывая сторонников Карла Стюарта. Энтони и Мариста с детства были неразлучны, и когда он узнал от отца тайны замка, то в нарушение традиции рассказал о них сестре. Для Маристы это была самая увлекательная одиссея. Во-первых, она получила возможность вдруг взять и исчезнуть, когда ей захочется; во-вторых, могла покидать замок, чтобы никто не узнал об этом; в-третьих, обрела способность незаметно проникать во многие комнаты, подслушивать и подглядывать, что там Делается. — Благодарю тебя, Господи, — прошептала она теперь, — за то, что у Энтони хватило смелости показать мне эти ходы. Если бы завтра графа нашли мертвым, то подозрение пало бы на французского шпиона, имя Энтони было бы запятнано и, возможно, его бы даже забрали на допрос в Тауэр. Она живо представила себе, как его обвиняют в пособничестве убийце и контрабанде, а затем приговаривают к повешению или ссылке. Эта мысль вновь подстегнула ее. Мариста умом понимала, француз никак не может опередить ее, но все-таки испугалась, что не успеет предупредить графа. С тех пор как она последний раз пользовалась потайным ходом, прошло уже три года, да и шла она тогда другим коридором. Раздвигая ветви жимолости, она протиснулась в дальнюю часть беседки и открыла потайную дверь. В лицо ей ударил до боли знакомый запах сырой земли. Закрыв за собой дверь, Мариста оказалась в полнейшей темноте, лишь тонкие лучики лунного света проникали сквозь искусно проделанные отверстия в своде. Местами они были совсем крошечными и почти бесполезными, но при полной луне, как сегодня, они горели как светлячки и указывали дорогу. Земля под ногами была мягкая, и Мариста легко добралась до основания лестницы. Отсюда началось ее восхождение по долгим лестничным пролетам, все вверх и вверх, пока наконец она не попала в центр замка, откуда множества других коридоров вели во всех направлениях. Здесь было больше света и дышалось заметно легче. Мариста свернула в левый коридор, зная, что сейчас находится на одном уровне с хозяйской спальней. Она прошла комнату, которая принадлежала леди Рокбурн — традиционная спальня всех хозяек дома. За ней располагалась гостиная; там всегда стояли цветы, а на стенах висели детские портреты предков Рокбурнов, которые очень нравились матери. Коридор закончился. По левую сторону была хозяйская спальня. Мариста остановилась перевести дыхание. Сердце отчаянно колотилось. Она дрожала, боясь внезапно услышать предсмертный крик. Вдруг она пришла слишком поздно, и шпион нанес смертельный удар… Но тут она укорила себя за излишнюю впечатлительность. Если Толмарш следовал указаниям Энтони, то он будет кружить вдоль внешней стороны норманнской башни, а оттуда до спальни, где она сейчас находится, расстояние довольно приличное. Замерзшими, непослушными пальцами она нащупала ручку и осторожно приоткрыла дверь. В этот миг она испугалась, что ничего не увидит, но затем поняла: так как ночь теплая, окно должно быть открыто и шторы раздвинуты. Лунный свет заливал серебром огромную кровать в глубине комнаты. Однако Мариста пока не могла разглядеть, лежит ли на ней кто-нибудь, и, затаив дыхание, вошла. Царила звенящая тишина, и девушку внезапной молнией пронзила мысль, что граф, может быть, вовсе не здесь и если он где-то в другой части замка, ей не удастся его найти. Но, приблизившись к кровати, она увидела очертания его тела под покрывалом и голову на подушке. Он жив, он спит. Мариста протянула руку, и, коснувшись его, прошептала дрожащим голосом: — Милорд! Милорд! Граф мгновенно открыл глаза. Заметив ее силуэт на фоне окна, он недоверчиво моргнул, словно пытался отогнать видение. — Мариста? Имя сорвалось с его губ раньше вопроса: — Что вы здесь делаете? Что случилось? На мгновение Мариста лишилась дара речи. Потом с трудом произнесла: — Французский шпион… Он.., идет в замок, чтобы.., убить вас! Граф сел в кровати и провел рукой по волосам, словно сомневаясь, что ему все это не снится. — Что вы сказали? Его голос звучал приглушенно: видимо, граф понял — здесь кроется какая-то тайна. — Шпион… Я не могу объяснить, откуда знаю это, но он здесь… Он поднимается в замок… Я думаю, через низкое окно в башне, которая стоит на скале. Там легко открыть ставень, потому что замок давно сломан… Он придет сюда по боковой лестнице и попытается вас убить. Она ожидала, что граф забросает ее вопросами. Но вместо этого он сказал: — Спасибо, Мариста. Встаньте к окну и отвернитесь, пока я буду одеваться! Мариста немедленно повиновалась. Она все еще дрожала и не могла отдышаться, но, прислушиваясь к быстрым шагам графа у себя за спиной, почувствовала наконец уверенность: он воспринял ее сообщение всерьез и сделает все, чтобы спасти себя и всех, кому угрожает опасность в связи с этой историей. Вот он закрыл дверь платяного шкафа и промолвил: — Теперь я пойду ловить этого человека, а вы должны остаться здесь до моего возвращения. Мариста не стала спорить. Она только подошла к нему и прошептала: — Будьте осторожны! Будьте очень.., очень осторожны! У него острый стилет, и если он опередит вас, вы.., погибнете! — Я понимаю, — кивнул граф, — я буду осторожен. Маристе показалось, что он улыбнулся. — Предоставьте все мне. Просто делайте, как я сказал, и не бойтесь. Но молитесь за меня, я знаю, вы будете это делать. — Конечно, буду, — ответила Мариста, — и.., да хранит вас Бог. Она не была уверена, что он слышал ее. Прежде чем она закончила фразу, дверь тихо закрылась за ним, и Мариста осталась одна. Она напрягла слух, но вскоре поняла, что все равно ничего не услышит. Эта часть замка была построена довольно основательно — стены здесь были толщиной в четыре фута. Кроме того, она не сомневалась, что мягкие ковры, виденные ею на приеме, заглушат все звуки. Она подошла к окну, хотя знала, что, из хозяйской спальни все равно не видно башню. Зато отсюда открывался великолепный вид на сады, парк и часть побережья с меловыми скалами. Впрочем, сейчас трудно было что-либо разглядеть, так как лунный свет бил в глаза. Тогда она вернулась к кровати и присела. Здесь все было ей так близко и знакомо, что молитвы, которые она шептала, были обращены не к Богу, а к отцу и матери, чье незримое присутствие она почти физически ощущала. Мариста рассказывала им о том, что не давало ей покоя все эти дни: о поведении Летти, о противозаконном занятии Энтони, о страхе перед нищетой в будущем. Потом спохватилась, что должна думать не о себе, а о графе, и стала возносить молитву, чтобы мистер Толмарш не ранил его. Невозможно было помыслить, что этот негодяй посмеет лишить жизни такого замечательного человека, как граф Стэнбрук. Он всегда был удачлив и непобедим, и она молилась, чтобы везение не изменило ему и на этот раз. Ей показалось, будто прошла вечность, прежде чем открылась дверь. Мариста, не прекращая молиться, повернула голову и в лунном свете увидела графа. Он вошел с видом триумфатора, и она сразу поняла, что все хорошо. Девушка вскочила ему навстречу. — Этот человек не потревожит вас больше, — сказал он спокойно. Мариста ахнула, а граф подошел к ней близко-близко, посмотрел на ее волосы, ниспадающие на плечи, на глаза, почти черные и огромные в лунном свете. — Он мертв, — зачем-то сообщил граф, словно она и так этого не поняла. — Вы.., убили.., его? — Ее голос дрожал, но сердце ликовало. — Я убил его, — подтвердил Стэнбрук, — и сбросил со скалы в море. Течение унесет труп, и никому не придет в голову, связать его с замком, со мной или с вами, Мариста. У нее вырвался вздох облегчения. — Кто еще знает, что этот человек был в Англии? — спросил граф. Понимая, что должна сказать правду, Мариста ответила: — Только… Энтони и Ханна… Летти не было дома весь день. — Что ж, это упрощает дело. Вы никому ничего не говорите, а утром я приеду к вам, и мы побеседуем. На большее Мариста не смела надеяться. Она глядела на него, и руки ее были прижаты к груди, словно она все еще молилась. Граф посмотрел на нее с высоты своего роста и, немного подумав, произнес: — Как я понимаю, вы пришли сюда потайным ходом и, очевидно, должны вернуться тем же путем. Не угодно ли, чтобы я вас проводил? — Нет-нет… Не нужно. — Тогда идите домой и постарайтесь забыть о случившемся. И спасибо, Мариста, за то, что спасли мне жизнь. С этими словами он обнял ее и нежно привлек к себе. Так же нежно, как будто целовал ребенка, граф коснулся губами ее губ. Первое мгновение Мариста была в растерянности, не понимая, что произошло. Потом все ее тело затрепетал?, но это было совсем иное ощущение, нежели дрожь, порожденная страхом. Сильные объятия графа и прикосновение его губ вызвали в ней доселе незнакомое чувство, но в нем соединились лунный свет, замок, аромат цветов и все, что она любила. Мариста была всецело охвачена этим новым чувством. В нем было столько волшебства, таинства и совершенства, что она не сомневалась: это не может быть явью, это ей только грезится. Она испытала наслаждение, экстаз, в существование которого не верила, но все же просила Бога в молитвах ниспослать ей его, и теперь она сама стала божеством. Прежде чем она успела осознать, что случилось, граф отпустил ее. — Идите домой, Мариста, — произнес он странным голосом. — Вам ничто не грозит. Сегодня ночью вам уже не нужно бояться. Девушка едва могла двигаться. Граф вывел ее в коридор и закрыл за ней дверь. Мариста на мгновение остановилась, обессиленная чудесным переживанием. Потом медленно, словно во сне, пошла вниз по лестницам, потом — по сырым коридорам, и в этот раз лучики лунного света, пробивающиеся из-под свода, казались ей не светлячками, а фонариками в руках херувимов и ангелов. Только оказавшись в беседке, вдохнув аромат жимолости и ощутив на лице прикосновение листьев, Мариста поняла, что это не сон и что она возвращается из замка в Довкот-Хаус. В лунном свете ей чудились объятия графа, и в эту минуту Мариста поняла — к ней пришла любовь. Он заполнил собою весь мир, небо и море, и она знала: ее сердце отныне и навеки принадлежит графу Стэнбруку. Глава 7 Мариста проснулась с ощущением непомерного счастья. Она пришла к себе на рассвете. После того как граф поцеловал ее, казалось, будто она попала в сказку. Засыпая, она вспоминала о нем, и во сне он был с нею, и она чувствовала его объятия, его губы на своих губах. Какое-то время она лежала на кровати, предаваясь мечтам, а потом медленно, словно прилив, надвигающийся на берег, вернулась из своей сказочной страны в действительность. Прежде всего ей придется рассказать Энтони о случившемся, и она представила себе, как он будет шокирован тем, что графу известно о его проступке. Угораздило же его привезти в страну вражеского шпиона! Внезапно она испугалась, что Энтони уже уехал в Лондон и она его не увидит. Однако не исключено, что, обнаружив отсутствие так называемого Эдварда Толмарша, он, возможно, решит дождаться ее пробуждения, чтобы спросить, куда тот мог деться. Удивительно, что он до сих пор не разбудил ее, и вообще очень странно, что, несмотря на столь поздний час, никто не потревожил ее. «И как же теперь быть с Летти?» — с болью подумала Мариста. Теперь она понимала чувства сестры гораздо лучше, чем прежде, и знала, Летти будет страдать, потому что и сама страдала бы на ее месте. Граф поцеловал ее, и это было счастье. Он забрал ее сердце и сделал своим — и теперь она никогда уже не станет прежней. И тем не менее нужно смотреть на вещи разумно. Для нее первый поцелуй — событие, но в глазах графа она просто еще одна женщина, которой он подарил чудо любви. Для него это значит немного, а со временем не будет значить вообще ничего. Он поцеловал ее из чувства благодарности и еще потому, что был опьянен своей победой над шпионом. Он не только спас себя, но и нанес удар тирану Европы, Наполеону Бонапарту, который угрожает безопасности Англии вот уже пятнадцать лет. — Он был просто мне благодарен, — прошептала Мариста. — Другие чувства его не коснулись. Он вернется в Лондон и забудет меня. Казалось, стилет Толмарша вонзился ей в сердце, и, не в силах больше думать об этом, она встала с постели и раздвинула шторы. Море сверкало в золотых лучах, но Мариста смотрела на замок. Словно граф мог услышать ее, она прошептала: — Я люблю вас… И пусть моя любовь безнадежна, я буду любить вас всю жизнь. Теперь она понимала, почему ее мать не захотела жить в мире, в котором не было любимого человека. Любовь! Одеваясь и укладывая волосы в шиньон, Мариста повторяла про себя это слово. Она увидела в зеркале не свое отражение, а лица тех дам, что на обеде сидели рядом с графом. Они так красивы, так изящны, так опытны. И хотя он вроде бы скучал в их обществе, они все-таки принадлежат его миру, и в этот мир он должен вернуться. Было невыносимо думать, что скоро замок вновь опустеет и пройдет еще года два или больше, прежде чем граф приедет опять. «Я должна заботиться о нашей семье, — укорила себя Мариста, — а не плакать под луной». Спустившись в холл, она посмотрела на старые часы. Дубовый корпус у них уже так обветшал, что их даже не стоило пытаться продать. Мариста не поверила своим глазам: стрелки показывали полдень — она никогда не вставала так поздно. Она бросилась на кухню. — Почему меня не разбудили? — спросила она у Ханны. — Мастеру Энтони было велено вас не будить, — ответила Ханна. Мариста недоверчиво посмотрела на нее. — Что значит — «было велено»? — Из замка прислали записку. Мариста замерла. — Для Энтони? Что там было написано? — Он мне ее не читал, — с некоторой обидой произнесла Ханна. — Только сказал, чтобы вас не будили и что он должен немедленно ехать в замок. Мариста сжала ладони. Значит, граф намеревался сообщить Энтони о случившемся, и она теперь могла только гадать, чем этот разговор обернется для брата. Внезапно обессилев, Мариста опустилась на табуретку. — Это еще не все, — безжалостно добавила Ханна. — Юный лорд два часа назад привез мисс Летти, и то, что происходит между эти двумя голубками, честно скажу, мне не нравится. — Мне тоже, — едва сумела выговорить Мариста. — О Ханна, если он.., разобьет ей сердце… Что же мы будем делать? — А что тут поделаешь? — пожала плечами Ханна. — От мужчин одни неприятности, таково мое мнение. Без них наш мир был бы куда лучше! Понимая, что любые слова только подольют масла в огонь благородного гнева старушки, Мариста промолчала и пошла в гостиную. Здесь у нее мелькнула мысль, не пойти ли в (сад срезать несколько розовых бутонов. Впрочем, ей вдруг стало жаль тратить на это время. Она подошла к окну и устремила невидящий взгляд на сад возле замка. Образ его владельца так живо стоял перед мысленным взором, что когда она услышала звук открывающейся двери и повернула голову, то ничуть не удивилась, увидев его во плоти. Он показался ей огромным, он заполнил собою не только комнату, но и сердце Маристы, и весь мир. Она не могла двигаться, она могла только молча стоять в солнечном свете, льющемся из окна, и смотреть на него, и граф на мгновение тоже застыл, словно окаменев. Потом он закрыл за собой дверь и спросил: — Удалось ли вам выспаться? Смущенная его взглядом, самим его присутствием и любовью, которая заставляла ее сердце отчаянно биться в груди, она с трудом могла понять, о чем он спрашивает. Боясь, что он сочтет ее совсем глупой, она сказала: — Да.., конечно. Граф пересек комнату Я встал спиной к камину. — Я хочу поговорить с вами, Мариста, — молвил он. — Сядьте. Она послушно села в кресло, и граф сел напротив. Он так пристально смотрел ей в глаза, что она смущенно отвела взгляд. — Вы.., не сердитесь на Энтони? — Я послал за ним совсем по другой причине, — ответил граф, — и как раз об этом мне надо с вами поговорить. Мариста широко распахнула глаза — в серой их глубине читалась тревога. — У нас с вашим братом был долгий разговор. Я предложил ему поступить в конногвардейский полк, в котором служил его отец, и провести по крайней мере три-четыре года в армии. Мариста едва не задохнулась от неожиданности. — Вы говорите это серьезно? Но.., как Энтони… может позволить себе это? — Поскольку вы просветили меня относительно гордости Рокбурнов, — промолвил граф, и ей показалось, что глаза его сверкают, — я сказал вашему брату, что не считаю возможным для себя воспользоваться тем обстоятельством, что ваш отец не знал о ценности картин, которые не являются портретами ваших предков. У Маристы вырвался крик восхищения. — Отчего вы так добры к нам? — Энтони мое предложение пришлось по душе, и я думаю, когда вы снова его увидите, он вам покажется весьма взволнованным и радостным. — Снова его увижу? — растерялась Мариста. — Но где же он? — В настоящее время он катается на одной из моих лошадей. Он сказал, что давно уже не практиковался в верховой езде, а ему необходимо подготовиться к армейской службе. — Я знаю, как Энтони рад этой возможности, — сказала Мариста, — и я не знаю.., как вас благодарить… — Чуть позже я вам скажу, как это лучше сделать, — заметил граф, — а пока мы должны обсудить проблему Летти. — Летти? — Мой племянник Перегрин попросил ее руки. Мариста что-то бессвязно пробормотала, и граф поспешил объяснить: — Я прекрасно помню, Мариста, вы считали, что Перегрин вернется в Лондон и разобьет ей сердце, но ручаюсь вам, он очень горячо говорил о своем искреннем желании жениться на вашей сестре. Я поговорил с его матерью, и мы решили: ради блага Летти со свадьбой нужно подождать. — Вы не хотите, чтобы они.., поженились? — вскинула брови Мариста. — Не хочу, чтобы они торопились, — поправил ее граф. — Ведь Летти еще нет восемнадцати, а Перегрин всего на три года старше. Моя сестра согласилась со мной, что хорошо бы взять Летти с собой в Лондон и представить в высшем обществе. Мариста сомкнула ладони. — Если молодые люди нашли взаимопонимание, — продолжал граф, — это должно оставаться тайной, чтобы каждый из них был свободен в своем выборе до Рождества. Если они не передумают, будет объявлено о помолвке, и они смогут пожениться после Нового года. — О, это было бы так чудесно! — воскликнула Мариста. — Я знаю.., маменька именно об этом и мечтала.., потому что здесь Летти видит так мало молодых людей. — Я просто хотел вам угодить, — усмехнулся граф. Мариста, немного поколебавшись, обеспокоенно вымолвила: — Но для жизни в Лондоне Летти понадобятся платья и.., множество других вещей, а мы не можем себе позволить их купить. — Я думаю, — засмеялся граф, — на сей раз вашей знаменитой гордости придется слегка пострадать. Если вы не можете позволить себе купить для Летти наряды, то я, в свою очередь, не могу позволить себе оказаться убитым во сне. Вы спасли меня, Мариста, и я перед вами в долгу. — Я бы не хотела.., чтоб вы так об этом думали, — огорчилась девушка. — Ведь вам известно, этот человек не должен был оказаться в Англии, но он заплатил Энтони за то, чтобы тот его перевез. — Я полагаю, он не стал бы ограничиваться предложением денег, — спокойно произнес граф. — Если б Энтони отказался, скорее всего, его заставили бы силой. Мариста ужаснулась. — Вы.., хотите сказать, что ему угрожали? — Не думаю, ведь Энтони и так согласился. Но я слышал, французские шпионы терроризуют контрабандистов, от таких людей нельзя ждать милосердия. — Мне противно даже думать о нем. — Тогда забудьте, — посоветовал граф. — Вы спасли меня, Толмарш мертв, и мы с Энтони пришли к выводу, что с этого момента лучше всего просто забыть о том, что он существовал. — Я постараюсь сделать это, — кротко промолвила Мариста. — Дайте-ка подумать… — сказал граф. — Про ваших домашних я вам все сказал. Что же еще, я собирался обсудить с вами? Мариста ждала, и сердце ее стучало так сильно, что она боялась, он услышит, как оно бьется. Она надеялась, что сейчас граф разрешит ей жить в Довкот-Хаусе бесплатно, но вместо этого он спохватился. — Да, и, конечно, поместье! Я уже поговорил со своим управляющим и велел набрать чернорабочих, предпочтительно из тех, кто работал здесь при вашем отце. Фермы и дома будут отремонтированы, а пенсии увеличатся. Это в точности соответствовало тому, что сделал бы ее отец и, услышав от графа эти слова, она невольно прослезилась. — Какой вы.., чудесный! — произнесла она дрогнувшим голосом. И вдруг, повинуясь внезапному порыву, опустилась перед графом на колени. — Я была.., готова на коленях умолять вас о милости, — с чувством молвила она, — но теперь хочу на коленях поблагодарить вас и.., повторить тысячу раз: «Спасибо, спасибо!» Граф посмотрел на нее, не пытаясь ее поднять. — Мне осталось сказать вам еще одну вещь, Мариста… — Я.., я… Простите, что я перебила вас, — пробормотала она. — Я собирался сказать, что, когда в поместье все будет устроено должным образом, мы могли бы преподнести его седьмому баронету в качестве свадебного подарка. В первое мгновение смысл его слов ускользнул от нее. Она смотрела на него сквозь слезы и чувствовала, что не может отвести взгляд от его лица. — Я сказал «мы», — произнес граф. — Вы меня слышали? — Я.., я.., не понимаю, — прошептала Мариста. — Тогда, возможно, мне удастся лучше объяснить, не прибегая к помощи слов. Граф протянул руки, поднял ее с колен и прижал к себе. Мариста чуть слышно ахнула, а в следующий миг его губы завладели ее губами. Он целовал ее, пока она, как накануне ночью, не почувствовала, будто он уносит ее в небеса и вновь становится средоточием всего, что она любит, образцом совершенства и красоты. Он целовал ее, пока она не осознала, что он подарил ей мерцающее золото моря и солнца. Солнечные лучи, казалось, пронизывали насквозь ее тело, даруя наслаждение, которого ©на никогда раньше не знала, наслаждение столь острое и восхитительное, что казалось воистину неземным. А когда граф оторвался от нее, она посмотрела на него и пролепетала изменившимся голосом: — Я.., люблю вас! Я даже не знала, что любовь… может быть так прекрасна! — Как и я не подозревал об этом. — И он снова принялся ее целовать. Мариста, переполненная незнакомыми доселе чувствами, положила голову ему на плечо. — Вы изумительный… — твердила она. — И совсем не такой, как мы думали… Как это может.., быть? — Вы околдовали меня. Или, может быть, правильнее сказать — очаровали. До сих пор я понятия, не имел, что женщина способна пробудить во мне такие чувства. Мариста слегка отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Это.., правда? — С тех пор как мы встретились, — признался граф, — ваше лицо преследует меня повсюду, и я не могу думать ни о ком, кроме вас. — То, что вы.., говорите… — прошептала Мариста. — Неужели мне все это не снится? Неужели это все наяву? — Это все наяву, — заверил ее граф. — Когда я вез сюда мою сестру, я даже на минуту не мог предположить, что найду в этом замке две вещи, которые искал всю свою жизнь. — Какие же? — Вас! И Любовь! Я уже почти отчаялся встретить свой идеал женщины и изведать чувство, о котором столько слышал, но которого сам никогда не испытывал. — Не испытывали? — с сомнением переспросила Мариста. — Я говорю о любви, той любви, что сильно отличается от простого желания, — объяснил граф. Увидев, что она не понимает его, он добавил: — Не стану делать вид, мое сокровище, что в моей жизни не было женщин, и я знаю, какова моя репутация и почему вы боялись, что я буду устраивать оргии в замке. Мариста покраснела и спрятала лицо у него на груди. — Простите меня, — пробормотала она. — Это было весьма естественно, — заметил граф, — ; и я уверен, многие из тех, кого я приглашал к себе, по части удовольствий могли бы поспорить с древними римлянами. Она почувствовала, как напряглись его руки. — Я с первого взгляда понял, — продолжал он, — даже зная о вашей ненависти ко мне, что встретил живое воплощение всего, о чем мечтал. — Откуда же вы.., могли это знать? — Я думаю, нам обоим известно, что только интуиция всегда говорит нам правду и никогда не обманывает. — Это действительно так, — согласилась Мариста. — И теперь я не могу взять в толк, почему я ненавидела вас вместо того, чтобы сразу понять, какой вы замечательный человек. — Если я такой, как ты говоришь, — перешел на доверительный тон граф, — то лишь потому, что ты сделала меня таким. К тому же ты слишком красива, и я боюсь тебя потерять. Поэтому хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Он почувствовал, как Мариста вздрогнула при этих словах. Она нерешительно промолвила: — Вы.., уверены, что.., поступаете правильно? Вы не боитесь во мне разочароваться? — Ты всерьез предлагаешь мне уехать в Лондон и оставить тебя здесь? Мариста инстинктивно протянула руку и взялась за отворот его сюртука, словно испугалась, что он вот-вот уйдет. — Сегодня утром я подумала, что если ты уедешь, это будет для меня невыносимой пыткой, и я никогда… не полюблю никого другого. Но будет еще хуже, если я… разочарую тебя и ты будешь меня стыдиться. — Разве можно стыдиться цветов в саду или солнца над морем? — улыбнулся граф. — Ты само совершенство, Мариста, и до сих пор я не нашел в тебе ни одного изъяна. — Тогда, пожалуйста.., пожалуйста, не ищи слишком усердно! И все же… Она умолкла. — Продолжай! — спокойно повелел граф. — Я.., боюсь выходить за тебя замуж, — прошептала она, — ведь ты занимаешь такое важное положение в обществе. Думая, что он не понимает ее, она быстро прибавила: — Я люблю тебя, я тебя обожаю. Ты.., такой.., я всегда о тебе мечтала: сильный.., уверенный в себе и при этом самый добрый и внимательный из всех мужчин, которых я встречала. Он коснулся губами ее лба, но ничего не сказал, и она продолжала: — Но.., ведь я выйду замуж не просто за мужчину, а за графа Стэнбрука, очень важного человека, про которого папенька говорил: «Он бросает вызов!» Что, если я окажусь недостойной его, если я не смогу… Граф прижал ее к себе так крепко, что она едва могла дышать. — — Ты думаешь, я не буду заботиться о тебе, защищать тебя и уберегать от ошибок? Ты моя, Мариста, моя целиком и полностью, и когда ты станешь моей женой, я буду любить тебя и поклоняться тебе до конца моих дней. — Ты в самом деле говоришь эти чудесные слова мне? — изумилась она. — Мне кажется, я сплю.., или грежу наяву. — — Это только малая часть того, что я буду говорить тебе, — молвил граф, — и поверь, я сам поражен своим красноречием. Наверное, он давно знал о своих чувствах, хоть и не сразу признался в них себе самому. Она подняла руку и коснулась его щеки. — Ты совершенно уверен, что хочешь быть моим мужем? — спросила она. — Я люблю тебя так сильно, что мне легче умереть, чем причинить тебе зло. — Голос ее, дрожал от волнения. — Вчера ночью, когда я думала.., что тебя могут убить, я испытала такие мучения, каких никогда в жизни не испытывала, и если я вдруг не угожу тебе чем-нибудь, то буду терзаться точно так же. — Ты не можешь мне не угодить, моя любимая. ибо я знаю, нас с тобой благословила сама-судьба, и нет на свете людей, более достойных друг друга, чем мы с тобой. Он не стал ждать ответа, он просто поцеловал ее так, что все мысли исчезли, и осталось только одно, главное чувство — что они едины и никто не сможет их разделить. «Я люблю тебя, люблю!» — хотелось кричать Маристе. Сердце ее выстукивало эти слова, и луч солнца, проникший сквозь окно, явился как благословение Всевышнего. «Я люблю тебя! Люблю!» Они повторяли эти слова, словно хвалебную песнь свершившемуся чуду. * * * Мариста и граф стояли на ступенях замка и смотрели, как по дороге удаляются от них экипажи. В первом уезжали леди Лэмптон и Летти, во втором — Энтони и Перегрин. Резвые кони довезут их до места назначения к пяти часам. Они останутся на ночлег у друга графа, который жил недалеко от Дувр-Роуда, и завтра уже будут в Лондоне. Там Летти ждут полные шкафы нарядов, в которых ей предстоит щеголять в свете под опекой леди Лэмптон. — Как все это интересно! Как все это волнующе! — повторяла Летти. — Я сама не знаю, на каком я свете! Но я люблю Перегрина, а он любит меня, и сколько бы нам ни пришлось ждать, мы все равно будем любить друг друга. Мариста думала, что это вполне может оказаться правдой. И в то же время она могла понять, почему граф хочет дать Летти шанс встретить других мужчин, — на тот случай, если ее любовь к Перегрину была лишь страстным увлечением, которое со временем пройдет. Желая его поддразнить, она сказала: — Я не совсем понимаю.., почему ты считаешь, что Летти может передумать, а я — нет? Граф приподнял ее подбородок и посмотрел в глаза. — Ты хочешь передумать? Мариста не могла продолжать дальше эту игру. — Если бы все мужчины мира сложили сердца к моим ногам, это ничего не изменило бы в моих чувствах к тебе. — Ив моих к тебе, — произнес граф. — Но если ты думаешь, что я собираюсь идти на такой риск, то ошибаешься. Ты моя, Мариста, и, поскольку я чрезвычайно ревнив и всегда буду таким, я запрещу тебе смотреть на других мужчин, пока ты не станешь моей женой. Разумеется, все устроил граф, и хотя Мариста была чрезвычайно счастлива повиноваться всем его желаниям, та скорость, с которой он заставил развиваться события, слегка выбила ее из колеи. Все, чего он хотел, происходило словно по мановению волшебной палочки. Он сказал Маристе, что они поженятся в маленькой норманнской церкви, где ее крестили, зная, что ее это обрадует. — Никого звать не будем. — Но твои друзья сочтут это странным, — заметила Мариста. — Будем только ты, я и твои близкие. А из всех моих бесчисленных родственников позовем только мою сестру и Перегрина. Его решительность избавила Маристу от страха перед первой встречей со светским обществом, где, как она думала, его друзья отнесутся к ней без особой симпатии. Словно угадав ее мысли, граф промолвил: — Я хочу, чтобы ты была только моей, и мне представляется, лучше всего нам провести медовый месяц в замке. А потом мы сможем поехать в любой из моих домов, которые я хочу тебе показать. — Медовый месяц в замке… Это было бы изумительно! Мариста была уверена, узнав о том, что он собирается вернуть поместье Энтони, ее родители благословили бы их союз. И все предки Рокбурнов, взирающие "а них с фамильных портретов, явно с одобрением отнеслись бы к тем переменам, которые граф собирался произвести в замке. Так как все это делалось ради Энтони, она была тронута до слез. Слов не хватало, чтобы выразить охватившие ее чувства, поэтому она просто поцеловала графа. Губы ее были мягкие, сладкие и невинные, этот поцелуй разительно отличался от тех, что женщины дарили графу до сего дня. И хотя она пробуждала в нем желание, это был не только пылающий огонь, но и некое духовное переживание, неведомое ему прежде. Граф был достаточно умен, чтобы понимать: любовь, которую он испытывает к Маристе, — то самое идеальное чувство, в существование которого он верил в юности, но уже отчаялся встретить, вступив в скучный и циничный высший свет, где все перед ним пресмыкались. Высокие порывы, доселе не находившие выхода, теперь побуждали его защищать ее не только от других мужчин, подобных Дэшфорду, но и от самого себя. Невинность и чистота окутывали ее подобно лунному свету, из которого она явилась в ту памятную ночь и спасла его от верной гибели. Теперь Мариста навсегда поселилась в его сердце, где долго царила унылая пустота. Когда он говорил, что преклоняется перед ней, это была чистая правда. Граф был твердо намерен начать новую жизнь, вовсе не похожую на прошлую, навсегда забыть свои буйные вечеринки и беспутных друзей. Они поселятся в доме его предков в Букингемшире, и с годами он превратит его в обитель счастья не только для них, но и для их детей. Маристе понравятся его лошади, и она будет радоваться их победам на скачках. Она с удовольствием будет совершать вместе с ним верховые прогулки по его владениям, и, вне всякого сомнения, ее будут уважать и любить все его арендаторы и слуги. — Я люблю ее! — повторял граф, лежа один на широкой кровати, той самой, на которой он спал, когда Мариста явилась его спасти. — Я люблю ее, я буду нежен и предан ей, и мы будем любить друг друга, покуда не превратимся в степенных и благообразных старичков. Он посмеялся над собственными мечтами, понимая, что именно этого ему хочется на самом деле, Они обвенчались ранним утром в маленькой норманнской церкви. И хотя на улице их ждала толпа местных жителей, внутри, кроме них самих, были только их близкие и, разумеется, Ханна. Платье Маристы, которое граф заказал в Лондоне, было столь роскошно и изящно, что она чувствовала себя в нем сказочной русалкой, вышедшей из моря и поселившейся среди людей. Как только старый пастор прочитал над ними положенные слова, граф поднял ее вуаль и, встретив застенчивый взгляд, полный любви, осознал, что отныне будет служить ей до конца своих дней. Когда они вышли из церкви и отправились завтракать в замок, лицо Маристы сияло от счастья. Энтони произнес превосходную речь, и граф ответил остроумно, иронично и с той искренностью, которую Мариста уже успела в нем узнать и полюбить. Затем гости собрались уезжать. Летти выглядела очаровательно в новом платье и шляпке, присланных из Лондона вместе со свадебным платьем Маристы. — О дорогая, — сказала она, — просто не верится, что все это происходит на самом деле, после того как мы жили впроголодь и боялись, что нас выгонят из Довкот-Хауса. Мариста, взяв мужа под руку, ответила: — А ведь это ты, Летти, отправила меня к графу просить о милости. Летти рассмеялась. — О такой милости я с удовольствием просила бы еще и еще! — Не надо жадничать! — привычно одернула ее Мариста, и Летти снова расхохоталась. — Попытка не пытка. Потом она поцеловала графа, сказав ему на прощание: — Спасибо, спасибо! Ни у кого нет такого щедрого и замечательного зятя, как вы. Единственная моя ошибка заключается в том, что я не пошла в замок сама, вместо того чтобы посылать Маристу! — Вы распутница! — У графа насмешливо заблестели глаза. — Надеюсь только, у Перегрина хватит воли держать вас в узде. — Если она будет плохо себя вести, — пригрозил Перегрин, — я привезу ее сюда и буду держать в заточении в одной из темниц норманнской башни, пока она не исправится. — Ой, напугал! — хихикнула Летти. — Попробуй только начать выкидывать всякие штучки, — распалился Перегрин, — и ты узнаешь, на что я способен! Они смешно пикировались друг с другом, а глаза их лучились такой любовью, что было ясно: Летти нашла мужчину, с которым будет счастлива всю жизнь. Пока они молоды, им хочется смеяться и танцевать, значит, так оно и должно быть. — До свидания, Энтони, — промолвил граф. — Я написал полковнику, моему старинному другу. Думаю, когда ты завтра приедешь в казармы, тебя там ждет теплый прием. — Даже не знаю, как вас благодарить, — ответил Энтони. — Берегите Маристу. Она заслуживает всего, что вы для нее сделали, ведь это она укрепляла наш дух в тяжелые времена. — Я буду ее беречь, — пообещал граф. Его жена понимала: для него это такая же серьезная клятва, как та, что он дал перед алтарем. Помахав гостям, Мариста и граф рука об руку вернулись в дом. — Я пойду сниму свадебное платье, — сказала Мариста. Граф ничего не ответил и молча пошел по лестнице вслед за ней, а когда она хотела зайти в спальню матери, которая теперь принадлежала ей, он увлек ее в хозяйскую спальню, где она не была с той самой тревожной ночи. Теперь здесь лежал новый ковер и висели новые красные бархатные портьеры. Это был идеальный фон для белых лилий, стоявших в каждом углу и на каждом столике Мариста удивилась, увидев все это, и вопросительно посмотрела на графа. — В этой комнате, моя любимая, — объяснил он, — я впервые понял, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя — Ты хочешь сказать, что понял это, когда.., поцеловал меня? — Когда мои губы коснулись твоих губ, я понял, что ты отдала мне свое сердечко, и отныне мы с тобой одно целое. — Но ты.., любил меня раньше? — Я любил тебя, но думал, ты меня ненавидишь, и боялся, что никогда не смогу заслужить твою любовь. Он обнял ее. — Это был самый чудесный поцелуй в моей жизни. Мы соединились с тобой через вечность, и теперь я знаю — мы созданы друг для друга. Даже смерть не разлучит нас. — Я чувствую то же самое, и теперь я люблю тебя так сильно, что мне кажется, весь мир полон любовью, когда ты со мной Это как сон… Я до сих пор не могу поверить, что стала твоей женой. — Сейчас ты поверишь, — нежно взглянул на нее граф. Он снял с ее головы флердоранж и вуаль из невесомых кружев, в которой венчались все невесты Рокбурнов. Она стояла перед ним в белом подвенечном платье и выглядела так соблазнительно и в то же время невинно, как никакая женщина в целом мире. Он ласково обнял ее за талию и привлек к себе. — Я обожаю тебя, моя прекрасная жена, но не хочу, чтобы ты испугалась или обиделась. Если я когда-нибудь увижу в твоих глазах ненависть, какую увидел при нашей первой встрече, мне останется только покончить с собой Мариста протестующе вскрикнула — Как ты можешь так говорить? Я тебя люблю, и ты никогда ничем не обидишь меня. Я твоя… Я полностью и безраздельно твоя. В ее голосе прозвучал какой-то новый оттенок. Она подставила губы, и, поцеловав ее, граф заметил, что в ней впервые вспыхнул огонек страсти. Он крепче прижал ее к себе, чувствуя, как она тает в его объятиях. Сердце ее бешено забилось, когда он осторожно расстегнул свадебное платье. Оно упало к ее ногам, и граф, продолжая целовать, отнес молодую жену на ту самую кровать, где Рокбурны любили, рождались, умирали и снова рождались, Когда его сильное тело прильнуло к ней, она почувствовала: они не только окружены любовью и благословением предков, но сам Господь озаряет их своим божественным светом. Граф прижимал ее к себе все сильнее, все крепче, его поцелуи пробуждали в ней странные ощущения, каких она еще никогда не испытывала, и тело ее двигалось в такт музыке, слетавшей с небес, и шуму прибоя. Теперь не только тела, но и души их слились воедино. Эта всепобеждающая любовь пребудет с ними всегда — до скончания века.