Голос герцога прозвучал резко, словно удар хлыста. Сирилла настолько испугалась, что самообладание окончательно покинуло ее.

Издав приглушенный крик, она бросилась перед герцогом на колени.

— Позволь мне остаться с тобой, папа!.. Пожалуйста, не прогоняй меня, — взмолилась она, простирая к нему руки. — У меня нет денег, мне некуда идти… Если ты меня не примешь, мне придется поступить так, как хочет он! А я знаю, что это нехорошо, хотя и люблю его всем сердцем!..

Эти слова напомнили Сирилле о маркизе, навсегда, как она считала, для нее потерянном, и девушка снова разразилась слезами.

Опустив голову герцогу на колени, Сирилла рыдала так отчаянно и безутешно, как плачут беспомощные маленькие дети, заблудившись в лесу или отстав от взрослых на улице.

И вдруг она почувствовала, как герцог погладил ее по голове, стараясь утешить, и этот простой жест помог ей успокоиться.

— А кто этот человек?

Голос герцога донесся до Сириллы словно издалека. Она начала шарить в сумочке в поисках платка, но не нашла, и герцог, достав из кармана белоснежный платок с вышитым вензелем, вложил его девушке в руку.

Платок был из тонкого батиста и пах лавандой. Сирилла прижала его к глазам, пытаясь унять слезы.

— Расскажи, что тебя так расстроило, — предложил герцог совсем другим тоном, не таким резким, каким он говорил до сих пор.

— Он сказал, что любит меня, и я поверила, а потом оказалось… — сбивчиво начала Сирилла и тут же пристыженно умолкла.

Похоже, герцог догадался, о чем она не договаривает, потому что спросил тем же спокойным тоном:

— Ты хочешь сказать, что он предложил тебе выйти за него замуж?

— Нет…

— Что ж, это неудивительно, если учесть… Герцог осекся, но Сирилла прекрасно поняла, что он имеет в виду.

— Он ничего не знал о… маме, — поспешно пояснила она. — Об этом вообще никто не знал… Да и кому мы могли бы рассказать? Друзей у нас не было…

— Твоя мать поступила так, как считала нужным, — произнес герцог прежним сухим тоном. — Но сейчас речь не о ней, а о тебе. Кто этот человек? И если, как ты говоришь, у вас нет друзей, где ты с ним познакомилась?

— Он сам пришел к нам в дом… интересовался картиной…

— И как он себя назвал?

— Маркиз Фейн…

Герцог побледнел. На мгновение ему показалось, что он ослышался.

— Что? Фейн?! Да что ему от тебя понадобилось? Подумать только, этот развратник, этот соблазнитель, этот сердцеед… Неужели ты думаешь, что я позволю своей дочери иметь дело с таким негодяем?

— Но я люблю его, папа, и ничего не могу с этим поделать… Так уж случилось…

— И очень жаль, что случилось, — безапелляционным тоном отрезал герцог. — Запомни, Сирилла, — никогда, ни при каких обстоятельствах я не позволю этому человеку переступить порог моего дома!

Наступила пауза. Сирилла пыталась осмыслить то, что только что услышала, а затем робко спросила:

— Означают ли твои слова, папа, что ты… разрешаешь мне остаться у тебя?..

Герцог молчал, и она жалобно добавила:

— Только в этом случае я буду иметь возможность с ним не видеться… Ну пожалуйста, папа, не прогоняй меня!

— Если ты и останешься здесь, — веско произнес герцог, — то вовсе не затем, чтобы спрятаться от маркиза Фейна, а потому, что ты моя дочь. Мне часто приходило в голову, Сирилла, что я допустил ошибку, позволив твоей матери забрать тебя с собой.

— Но ведь она оставила тебе Эдмунда… Кстати, как он?

— Путешествует по Европе, — лаконично ответил герцог. — И все же все эти годы мне не хватало именно тебя, моей дочери…

— О папа! Неужели это правда?

— Да.

Сирилла взглянула на герцога и увидела в его глазах выражение истинной муки. Помолчав, она спросила шепотом:

— Наверное, тебе не хватало и мамы…

Герцог шевельнулся в кресле.

— Твоя мать меня бросила, и я не желаю о ней говорить!

— Я понимаю тебя, папа. Ты знаешь, иногда мне казалось, что хотя она была очень счастлива с… Франсом Винтаком, ей все же недоставало и тебя, и Эдмунда. Впрочем, сама она никогда об этом не говорила…

— Хватит об этом, — резко перебил ее герцог. — Расскажи лучше о себе.

Сирилла улыбнулась сквозь непросохшие слезы. Казалось, луч солнца выглянул из-за туч после дождя.

— Да нечего особенно рассказывать, — просто сказала она. — Жили мы в маленьком доме в Айлингтоне — который, кстати говоря, Ханна ненавидела всей душой, — и все было хорошо, пока мама не заболела. А когда это случилось, все разом изменилось…

Герцог встал и подошел к камину, а Сирилла осталась сидеть на полу у его кресла.