И тут она сообразила, что у них найдется нечто общее — пожалуй, важнее, чем все остальное, — любовь к лошадям. Разве можно держать школу верховой езды, проводить в ней, как она уже слыхала, все дневные часы — и не любить этих благородных животных?

Рассматривая недостатки своего плана, Канеда честно призналась себе в том, что слишком мало знает французов.

Конечно, сама она наполовину француженка, но после школы общалась исключительно с англичанами, к тому же довольно традиционно настроенными.

А ей предстояло обольстить француза. Коль верить книгам, все французы готовы приволокнуться за хорошенькой женщиной, а если удается — и соблазнить ее.

Канеда не очень хорошо представляла себе, что это значит, хотя прочла несколько пылких и страстных поэм, обнаруженных среди принадлежащих матери книг.

Еще она прочла энное количество французских романов, которые подруги-француженки вроде мадам де Гокур дарили или давали на время Клементине Лэнг, чтобы она была в курсе всего, что обсуждалось в салонах Парижа.

— Любовь — очень важное дело для всякого француза, — однажды сказала ей мать. — Он думает о прекрасных женщинах. мечтает о них, в то время как его английский ровесник интересуется только спортом да еще лошадьми.

— Папа любит тебя, мама, — отважилась напомнить Канеда.

— Так-то так, моя дорогая, — засмеялась мать, — однако иногда мне кажется, что какая-нибудь лошадь вот-вот обойдет меня!

В эту минуту в комнате появился отец. Обняв жену, он повернул ее лицом к себе.

— Ты хочешь, чтобы я доказал обратное и немедленно пообещал, что больше не сяду ни на одну лошадь?

— Конечно же, нет! — воскликнула Кле-ментина. — Будет вполне достаточно, если ты скажешь, что я стою на первом месте в твоем сердце, а твои четвероногие друзья остались далеко позади.

— Ты уже летишь к финишу, а они остаются возле стартового столба, — успокоил ее Джеральд Лэнг и поцеловал.

Когда отец выпустил жену из объятий, Канеда успела заметить румянец, проступивший на ее щеках, игривые искорки в ее глазах и поняла, что мать очень счастлива.

Но она почти ничего не рассказала своей дочери о французах.

Тогда Канеда утешилась тем, что ее предприятие может иметь хотя бы чисто спортивный интерес.

Она отправилась в свою уютную постель, но не могла уснуть, невзирая на усталость, еще раз не обратившись мыслями к своему плану.

Она все время прокручивала его в уме по прибытии во Францию, прекрасно сознавая, что посвящать в свой замысел Гарри или даже мадам де Гокур было бы непростительной ошибкой — до самого последнего мгновения, когда они уже не сумеют остановить ее.

И вот наконец она оказалась всего в каких-то двух милях от замка де Сомак и, лежа во тьме, пыталась представить себе, каким окажется герцог.

— Если замок останется закрытым передо мной, — говорила она себе, — значит, там до сих пор царит гадкий и мстительный нрав его отца.

Гнев, который она всегда испытывала при мысли о том, как обходился герцог с ее родителями, вспыхнул в груди Канеды жарким пламенем отмщения.

— Я заставлю его страдать, — пробормотала она, — и все его муки не перевесят терзаний моего отца за все прошедшие двадцать пять лет.

Она уснула только перед рассветом, и когда первый солнечный луч позолотил неторопливые воды Луары, Бен на одной из самых незаметных лошадей отправился вдоль берега реки к мосту, о местонахождении которого узнал заранее.

Он прибыл в Сомак как раз в то время, когда домовладельцы начали открывать окна и двери, а на улице появились торговцы, разносчики и подметальщики.

Сомак — небольшое селение с милыми островерхими домиками, обступившими старинную церковь, — жался к подножию горы, на которой возвышался огромный замок. Островерхие башни с бойницами в соответствии со словами Канеды именно вырисовывались на фоне неба.

Стены этой крепости видели немало битв, разыгравшихся здесь в конце XVI столетия.

Теперь замок казался скорее прекрасным, чем грозным; лучи утреннего солнца, отражавшиеся от узких окон, в которые превратились былые бойницы, придавали ему даже некую элегантность, весьма далеко уводившую от прежнего — военного — предназначения.

Впрочем, Канеда не требовала от Бена предпринять попытку проникновения в замок.

Школу верховой езды Бен отыскал без особого труда. Здания, о которых рассказывала Канеда, как и располагавшиеся рядом с ними конюшни, являли собой отличные образцы архитектуры восемнадцатого века.