— Неужели? — сказал д'Артаньян.

— Да. Это ничтожная личность, бывший лакей кардинала Бентиволио, путем интриг вылезший в люди; выскочка, человек без имени, он думает не о Франции, а только о самом себе. Он награбит денег, разворует казну короля, выплатит самому себе все пенсии, которые покойный кардинал Ришелье щедро раздавал направо и налево, но ему не суждено управлять страной ни по праву сильного, ни по праву человека великого, ни даже по праву человека, пользующегося всеобщим уважением. Кроме того, по-видимому, у этого министра нет ни благородного сердца, ни благородных манер, это какой-то комедиант, Пульчинелле, Панталоне. Вы его знаете? Я совсем не знаю.

— Гм, — ответил д'Артаньян, — в том, что вы говорите, есть доля правды.

— Мне очень лестно, что благодаря природной проницательности мне удалось сойтись во взглядах с вами — человеком, живущим при дворе.

— Но вы говорили мне о его личности, а не о его партии, не о его друзьях.

— Это правда. За него стоит королева.

— А это, мне кажется, уже кое-чего стоит.

— Но король не за него.

— Ребенок!

— Ребенок, который через четыре года будет совершеннолетним.

— Дело в настоящем.

— Да, но настоящее не будущее; да и в настоящем он не имеет на своей стороне ни парламента, ни народа, то есть — денег; ни дворянства, ни знати, то есть — шпаги.

Д'Артаньян почесал за ухом. Он должен был сознаться, что это не только глубокая, но и верная мысль.

— Вот видите, дружище, я еще не потерял своей обычной проницательности. Может быть, я напрасно говорю с вами так откровенно: мне кажется, вы склоняетесь на сторону Мазарини.

— Я? — вскричал д'Артаньян. — Ничуть!

— Вы говорили о поручении.

— Разве я говорил о поручении? В таком случае я плохо выразился. Нет, я всегда думал то же, что вы. Дела запутались; не бросить ли нам перо по ветру и не пойти ли в ту сторону, куда ветер понесет его? Вернемся к прежней жизни приключений. Нас было четыре смелых рыцаря, четыре связанных дружбой сердца, соединим снова не сердца, — потому что сердца наши всегда оставались неразлучными, — но нашу судьбу и мужество. Представляется случай приобрести нечто получше алмаза.

— Вы правы, д'Артаньян, совершенно правы, — ответил Арамис, — и доказательство я вижу в том, что у меня самого была та же мысль. Только мне она была подсказана другими, так как я не обладаю вашим живым и неистощимым воображением: в наше время все нуждаются в посредниках. Мне было сделано предложение: кое-что из наших былых подвигов стало известно, и затем, скажу вам откровенно, я проболтался коадъютору.

— Господину де Гонди, врагу кардинала? — вскричал д'Артаньян.

— Нет, другу короля, — ответил Арамис, — другу короля, понимаете? Так вот, требуется послужить королю, а это — долг каждого дворянина.

— Но ведь король заодно с Мазарини, мой дорогой.

— На деле — так, но против воли; поступками, но не сердцем. В этом и состоит западня, которую враги короля готовят бедному ребенку.

— Вот как! Но вы предлагаете мне просто-напросто междоусобную войну, милый Арамис!

— Войну за короля.

— Но король встанет во главе той армии, где будет Мазарини.

— А сердце его останется в армии, которой будет командовать господин де Бофор.

— Господин де Бофор! Он в Венсенском замке.

— Разве я сказал — Бофор? Ну, не Бофор, так кто-нибудь другой; не Бофор, так принц Конде.

— Но принц уезжает в действующую армию, и он всецело предан кардиналу.

— Гм, гм! — ответил Арамис. — У них сейчас как раз какие-то нелады.

Но даже если и не принц, то хотя бы господин де Гонди…

— Господин де Гонди не сегодня-завтра будет кардиналом; для него испрашивают кардинальскую шапку.

— Разве не бывало воинственных кардиналов? — сказал Арамис. — Поглядите на стены: вокруг вас четыре кардинала, которые во главе армии были не хуже господ Гебрнана и Гассиона.

— Хорош будет горбатый полководец!

— Горб скроют латы. К тому же вспомните, Александр хромал, а Ганнибал был одноглазым.

— Вы думаете, эта партия доставит вам большие выгоды? — спросил д'Артаньян.

— Она мне доставит покровительство могущественных людей.

— И проскрипции правительства?

— Парламент и мятежи помогут их отменить.

— Все, что вы говорите, могло бы осуществиться, если б удалось разлучить короля с его матерью.

— Этого, может быть, добьются.