«Но я белый человек, а не краснокожий, что бы там ни говорили, — думал Элвин. — И гниль у нас под ногами или твердая почва, эта земля — все, что мы имеем, а наш народ — это тот народ, который у нас есть».

Повернувшись, Элвин зашагал вниз по берегу Воббской реки, зная, что там, где в эту реку вливаются воды Типпи-Каноэ, он найдет своих папу и маму, своих братьев и сестер, которые ждут не дождутся его, гадая, что же случилось с ним за целый год, который прошел с тех пор, как Элвин направился в Хатрак, чтобы стать подмастерьем у кузнеца.

Вопреки всем ожиданиям Наполеон прибыл во Францию не в оковах и не в цепях. Спал он во второй каюте и ел за одним столом с губернатором Лафайетом, который с радостью делил общество генерала. В один из жарких полдней, пока судно пересекало Атлантику, Лафайет поделился с Наполеоном, лучшим другом и товарищем, планами готовящейся революции, а Наполеон, в свою очередь, выдвинул ряд очень ценных предложений, которые помогут революции свершиться быстрее и обеспечить ей успешный исход.

— То, что случилось, весьма прискорбно, — сказал Лафайет в тот день, когда впередсмотрящий заметил на горизонте берег Бретани, — но во всем этом есть и хорошая сторона. Мы теперь друзья, и революция непременно удастся, поскольку к ней присоединились вы. Подумать только, однажды я не верил вам, считая вас инструментом в руках короля. Инструментом Карла! Но вскоре вся Франция узнает о ваших подвигах и проклянет короля и Фредди, которые отдали американцам Детройт. Вся территория очутилась в руках протестантов и дикарей, но мы предложим народу Франции новый, лучший путь, по которому наших сограждан поведут настоящие вожди. Ах, Наполеон, сколько лет я ждал такого человека, как вы, сколько лет я составлял планы прихода своей родной страны к демократии. Чего нам, фельянам, недоставало, так это вождя, человека, который сможет направить нас, который приведет Францию к истинной свободе.

Лафайет вздохнул и удовлетворенно откинулся на подушки кресла.

Однако к удовлетворению, с которым Наполеон воспринял эту речь, примешивалась капелька грусти. Он-то думал, что Лафайет не поддается его чарам, поскольку внутри этого человека кроется какая-то неведомая могущественная сила. А оказалось, все дело в каком-то глупом амулете. Когда дело дошло до честного противостояния Наполеону, Лафайет держался не дольше остальных. Но теперь, когда амулет упокоился в общей могиле на окраинах Детройта, надетый на разлагающуюся шею Фредерика де Морепа, Наполеон понял, что нет ему равных в этом мире, за исключением самого Господа Бога и Природы. Ни один человек не сможет противостоять ему. Поэтому болтовню Лафайета Наполеон воспринимал с едва заметной горечью — он мечтал о том человеке, которым Лафайет когда-то себя показал.

Матросы на палубе засуетились, забегали, что-то зазвенело, застучало, затрещало — судно коснулось берега. Наполеон наконец-то вернулся во Францию.

Такумсе не было нужды опасаться плотной пелены тумана, в которую он вошел, достигнув устья Гайо и оказавшись в водах Миззипи. Сильное течение закружило его каноэ и увлекло за собой. Но река не обманет его. Такумсе знал, куда надо держать путь, — надо неуклонно плыть на запад, и та земля, что встретится вскоре, подарит ему убежище и кров. Там Такумсе проведет последние дни своей жизни.

Ибо впереди его уже ничего не ждало. Земля к западу от Миззипи принадлежала его брату, и ни один бледнолицый не посмеет ступить на нее. Земля, вода, всякая живая тварь будет препятствовать бледнолицым, если те по глупости решат, что краснокожих можно разбить снова и отогнать еще дальше. Однако теперь краснокожим скорее нужен дар Пророка, нежели искусство воина, которым всю жизнь был Такумсе. Может быть, на востоке, среди падших краснокожих и глупых бледнолицых, о нем ходят легенды, но здесь, на западе, он тот, кто есть на самом деле. Неудачник, человек, чьи руки по локоть в крови. Человек, который обрек собственный народ на бессмысленное уничтожение.

В бок каноэ плеснула вода. Неподалеку раздалась песенка иволги. Туман приобрел ослепляюще белый цвет и вдруг расступился; ударившее в глаза солнце на некоторое время ослепило Такумсе. Три удара веслом, и каноэ ткнулось в берег, где сидел и ждал его какой-то человек, чей силуэт длинной тенью протянулся по траве в лучах клонящегося к горизонту светила. Краснокожий поднялся, ухватил каноэ Такумсе за борт и подтащил лодку к берегу, после чего помог Такумсе выбраться на землю. Такумсе не видел его лица, яркие лучи солнца еще слепили его, но он понял, кто его встречает. Понял по касанию руки. И по голосу, произнесшему:

— Пусть каноэ плывет себе. На другой берег нам больше не переплывать, брат мой.

— Лолла-Воссики, — воскликнул Такумсе.

Расплакавшись, он встал перед братом на колени. Все страдания, вся скорбь выплеснулись из него рекой слез, тогда как возвышающийся над ним Лолла-Воссики, Тенскватава, Пророк пел песнь печали, песнь, в которой оплакивалась смерть пчел.

Еще на подходе к городу Элвин заметил постигшие эти места перемены. На видном месте, на обочине Воббского тракта, была установлена огромная доска со строчками: