Дон Хуан облокотился спиной на скалу и, наклонив голову, продолжал говорить так, как будто кроме меня тут еще кто-то был.

— Еще одна вещь. Только я могу срывать его. Ты, может быть, будешь нести мешок и идти впереди, я еще не знаю. Но завтра ты не будешь указывать на него, как ты сделал сегодня.

— Прости меня, дон Хуан.

— Все в порядке. Ты не знал.

— Твой благодетель учил тебя всему этому о Мескалито.

— Нет. Никто не учил меня об этом. Это был сам защитник, кто был моим учителем.

— Тогда значит Мескалито вроде человека, с которым можно разговаривать?

— Нет.

— Как же тогда он учит?

Некоторое время он молчал.

— Помнишь то время, когда он играл с тобой? Ты понимал его, не так ли?

— Да.

— Вот так он и учит. Только ты этого не знал. Но если бы ты был внимателен к нему, то он бы с тобой говорил.

— Когда?

— Тогда, когда ты в первый раз его увидел.

Он, казалось, был очень раздражен этими вопросами. Я сказал, что задаю ему их, так как хочу узнать все, что можно.

— Не спрашивай меня, — улыбнулся он. — Спроси его. В следующий раз, когда ты встретишься с ним, спроси его все, что ты пожелаешь.

— Тогда Мескалито является, как человек, с которым можно поговорить…

Он не дал мне закончить. Он отвернулся, взял флягу, сошел со склона и исчез за скалой. Я не хотел оставаться тут один и, хотя он не звал меня, последовал за ним. Мы прошли около 150 метров к небольшому источнику. Он помыл лицо и руки и наполнил флягу. Он прополоскал во рту, но не пил. Я набрал в ладони воды и стал пить, но он остановил меня, сказав, что пить не обязательно.

Он вручил мне флягу и отправился обратно. Когда мы пришли на место, то снова уселись лицом к долине, а спиной прислонились к скале. Я спросил, не можем ли мы развести костер; он отреагировал так, словно тут бессмысленно было задать такой вопрос. Он сказал, что этой ночью мы гости Мескалито, он позаботится, чтобы нам было тепло.

Было уже темно. Дон Хуан вынул из своего мешка два тонких одеяла, бросил одно из них мне на колени и сел, скрестив ноги и накинув другое одеяло себе на плечи. Под нами долина была в темноте, и края ее тоже расплылись в вечерних сумерках.

— Дон Хуан сидел неподвижно, обратясь к долине с пейотом. Равномерный ветер дул мне в лицо.

— Сумерки — это трещина между мирами, — сказал он легко, не оборачиваясь ко мне.

Я не спросил, что он имел в виду. Мои глаза устали. Внезапно я почувствовал себя покинутым, и имел странное всепобеждающее желание плакать. Я лег на живот: каменное ложе было твердым и неудобным, мне приходилось менять свое положение через каждые несколько минут. Наконец, я сел, скрестив ноги и накинув одеяло на плечи. К моему удивлению эта поза была в высшей степени удобной, и я заснул.

Когда я проснулся, я услышал, что дон Хуан что-то говорит мне. Было очень темно. Я не мог его хорошо видеть. Я не понял того, что он мне сказал, но я последовал за ним, когда он спустился вниз со склона. Мы двигались осторожно или, по крайней мере, я из-за темноты. Мы остановились у подножья скалы. Дон Хуан сел и знаком показал мне сесть слева от него. Он расстегнул рубашку и достал кожаный мешок, который открыл и положил перед собой на землю.

После долгой паузы он поднял один из шариков. Он держал его в правой руке; потирая его несколько раз между большим и указательным пальцами он тихо пел. Внезапно он издал оглушительный крик: «амиииии!» это было неожиданно. Это испугало меня. Смутно я понимал, что он положил шарик пейота в рот и начал жевать его. Через минуту он наклонился ко мне и шепотом велел взять мешок, взять один Мескалито, положить затем мешок опять перед ним и делать все точно так же, как это делал он.

Я взял шарик и тер его так, как это желал он. Тем временем он пел, раскачиваясь взад и вперед. Несколько раз я пытался положить шарик в рот, но чувствовал себя не в своей тарелке из-за необходимости кричать.

Затем, как во сне, невероятный вопль вырвался у меня: «амиииии!». Какой-то момент я думал, что это кто-то другой крикнул. Опять я почувствовал последствия нервного потрясения у себя в желудке, я падал назад. Я терял сознание.

Я положил шарик пейота себе в рот и разжевал его. Через некоторое время дон Хуан достал из мешка другой шарик. Я почувствовал облегчение, увидев, что он после короткой песни положил его себе в рот.

Он передал мешок мне, и я, положив его перед нами, взял один шарик. Этот круг повторялся пять раз, прежде, чем я заметил какую-либо жажду. Я поднял флягу, чтобы напиться, но дон Хуан сказал, чтобы я лишь прополоскал рот, но не пил воду, так как меня иначе вырвет. Я несколько раз прополоскал рот. В какой-то момент желание попить стало ужасным искушением и я проглотил немного воды… Немедленно мой желудок стал сжиматься. Я ожидал безболезненного и незаметного излияния жидкости у меня изо рта, как это было при первом моем знакомстве с пейотом, но к моему удивлению, у меня было лишь обычное ощущение рвоты. Однако, она не длилась долго.