Шрифт:
О мой родитель! О моя родина! О дом Приама, пышный чертог! Храм с дверьми на звонких штырях! Со стенами, сверкающими золотом и слоновой костью! Я видел, как сокрушила вас рука варвара! Я видел, как вы стали добычей пламени!
И внезапно смех умолк, уступив место слезам: сколь ни была разнузданной оргия, она затихла перед этой невинностью и страданием. После этого участь Британика была решена. В одной из римских темниц содержалась знаменитая отравительница, чьи преступления были широко известны. Нерон вызвал к себе Поллиона Юлия [165] и поручил ему надзор за ней, – сам он еще не решался, будучи императором, вступать в переговоры с этой женщиной. На следующий день Поллион Юлий принес ему яд, и воспитатели Британика собственноручно вылили его в кубок мальчика. Но убийцы, то ли из страха, то ли из жалости, не решились на злодеяние: питье не было смертельным. Тогда Нерон, император, – ты только вдумайся! – Нерон, этот бог, как ты его сейчас называла, велел привести отравителей к себе во дворец, в свои покои, где стоит алтарь богов – покровителей домашнего очага, и там, да, там, приказал им готовить яд. Сначала его испытали на козле – он прожил пять часов, и за это время зелье поставили на огонь и уварили, чтобы сделать крепче. Потом его дали кабану – после этого тот не прожил и минуты!.. Тогда Нерон отправился в баню, надушился благовониями, оделся в белое. А затем с улыбкой на устах возлег за стол, рядом с тем, за которым ужинал Британик.
165
Поллион Юлий (правильнее: Юлий Поллион) – трибун преторианской когорты.
– Но если так, – дрожащим голосом перебила ее Актея, – если Британик действительно был отравлен, почему же раб-отведыватель не испытал на себе действие яда? Говорят, у Британика с детства была падучая болезнь, быть может, у него случился припадок, и…
– Да, да, именно так и утверждает Нерон!.. Именно в этом проявилась его адская предусмотрительность. Да, все напитки, все кушанья, поданные Британику, первым пробовал раб-отведыватель. Но Британику принесли такое горячее питье, что, хотя раб его и попробовал, мальчик пить не смог; тогда в кубок добавили холодной воды, и в этой-то холодной воде содержался яд. О! Этот яд действовал быстро и был приготовлен умело: без единого крика, без единого стона Британик закрыл глаза и упал навзничь. Некоторые сотрапезники необдуманно убежали. Но самые хитрые остались; они побледнели, дрожали, они поняли все. Нерон пел в это время. Он умолк, наклонился над ложем Британика, вгляделся в мальчика и сказал:
– Ничего страшного, сейчас он очнется и снова станет видеть.
И он продолжал петь.
А сам между тем заранее позаботился обо всем необходимом для погребения – на Марсовом поле был сложен костер. И той же ночью туда принесли труп мальчика, весь в лиловых пятнах; но боги, можно подумать, отказались быть сообщниками в братоубийстве: разразился ливень, и он трижды гасил костер! Тогда Нерон приказал обмазать труп смолой и варом, костер зажгли в четвертый раз, и пламя, пожирая труп, взвилось вверх – казалось, на этом огненном столбе возносится в небо разгневанный дух Британика!
– Но Бурр! Но Сенека!.. [166] – воскликнула Актея.
– Бурр, Сенека!.. – с горечью повторила незнакомка. – Им нагрузили руки серебром, заткнули рот золотом, и они промолчали!..
– Увы! Увы! – прошептала Актея.
– С этого дня, – продолжала та, кому, по-видимому, все эти страшные тайны были хорошо известны, – с этого дня Нерон стал настоящим сыном Агенобарбов, [167] достойным потомком этого племени людей с медной бородой, железным лицом и свинцовым сердцем. Он развелся с Октавией, [168] которой был обязан троном, сослал ее в Кампанию, [169] где ее стерегли, не спуская глаз, и, всецело предавшись утехам в обществе цирковых возниц, гистрионов и гетер, начал вести такую разгульную и развратную жизнь, что она уже два года приводит в ужас весь Рим. Ибо тот, кого ты любишь, девушка, твой прекрасный олимпиец-победитель, тот, кого мир называет своим императором, а придворные чтут как бога, с наступлением ночи выходит из дворца в одежде раба, в колпаке вольноотпущенника. [170] Он спешит на Мульвиев мост, [171] или в какой-нибудь кабак Субуры, и там, среди распутников и блудниц, среди носильщиков и уличных фигляров, под кимвал жреца Кибелы [172] или под флейту гетеры, божественный Цезарь воспевает свои подвиги на поле брани и на поприще любви. Затем во главе этого сброда, разгоряченного вином и похотью, рыщет по улицам города, оскорбляя женщин, избивая прохожих, грабя дома, так что, когда он возвращается в свой Золотой дворец [173] на лице у него порой видны позорные следы, оставленные грязной палкой какого-нибудь неизвестного мстителя.
166
По предложению Агриппины воспитанием юного Нерона занимались префект претория еще при Клавдии (и сохранивший первое время эту должность при Нероне) известный юрист Секст Афраний Бурр (ум. в 62 г.) и знаменитый философ Луций Анней Сенека. После восшествия Нерона на престол они во многом определяли политику страны, но молодой император стремился освободиться от их опеки. В 62 г. Бурр умер (или был убит?), а Сенека отошел от дел. Позднее близкий друг Нерона сенатор Гай Калытурний Пизон (ум. в 65 г.) организовал заговор против императора, заговор был раскрыт, репрессии обрушились на заговорщиков. Неясно, был ли действительно в их числе Сенека, но Нерон заподозрил его и приказал ему покончить с собой.
167
Агенобарб значит «рыжебородый». «Человеком с медной бородой, языком (не лицом! – Комм.) из железа и сердцем из свинца» был прозван прапрапрадед Нерона, Гней Домиций Агенобарб, консул 122 г. до н. э.
168
Октавия (42–62) – дочь императора Клавдия и Мессалины; в 53 г. вышла замуж за Нерона, который развелся с ней в 62 г. и сослал; в том же году по его приказу она была убита.
169
Кампания – область на юго-западе Италии; главный город – Неаполь; считалась самой благодатной землей на Апеннинском полуострове.
170
В Древнем Риме, когда отпускали раба на волю, на него надевали особый, т. н. фригийский колпак с загнутым верхом, но это не означало, что надо было постоянно его носить.
171
Мульвиев мост – самый северный из римских мостов через Тибр, место кабаков и притонов; через него идет Фламиниева дорога в Этрурию.
172
Участие в обрядах восточных культов, например богини Кибелы, считалось неподобающим для римлянина.
173
Одержимый манией величия, Нерон построил в центре Рима дворец около километра длиной, в вестибюле которого стояла статуя императора высотой 36 м. Дворец сгорел, был перестроен в 64 г. и только тогда назван Золотым домом.
– Не может быть! Не может быть! – воскликнула Актея. – Ты клевещешь на него!
– Ошибаешься, девушка, я говорю правду, и притом еще не всю правду.
– И он не наказывает тебя за то, что ты раскрываешь такие тайны?
– Когда-нибудь это может случиться, и я готова к этому.
– Почему же ты ведешь себя так, словно не боишься его мести?..
– Потому, что я, наверно, единственная, кому нельзя убежать от него.
– Кто же ты в таком случае?
– Я его мать!..
– Агриппина! [174] – воскликнула Актея, вскакивая с ложа и бросаясь на колени. – Агриппина, дочь Германика! Сестра, вдова и мать императоров! Агриппина – и она стоит здесь передо мной, бедной гречанкой! Скажи, чего ты хочешь? Говори, приказывай, я все исполню. Нет, не все: если ты прикажешь не любить его, это будет мне не по силам. Потому что, несмотря на все, что ты мне рассказала, я люблю его по-прежнему. Но в этом случае, раз я не смогу повиноваться тебе, то смогу, по крайней мере, умереть.
174
Агриппина, дочь полководца Германика, была сестрой Калигулы, вдовой Клавдия и матерью Нерона.
– Напротив, дитя мое, – возразила Агриппина, – продолжай любить Цезаря той же преданной, безграничной любовью, какой любишь Луция, ибо на эту любовь вся моя надежда, ведь только непорочность одной женщины может противостоять развращенности другой.
– Другой! – в ужасе вскричала Актея. – Значит, Цезарь любит другую?
– А ты не знала этого, дитя мое?
– Ах! Откуда мне знать?.. Я последовала за Луцием, так зачем мне было спрашивать о Цезаре? Что за дело мне было до императора! Я любила простого певца, я вручила ему мою жизнь, думая, что он может вручить мне свою!.. Но кто же эта женщина?
– Дочь, отрекшаяся от отца, жена, предавшая мужа! Женщина роковой красоты, которой боги дали все, кроме сердца, – Сабина Поппея. [175]
– О да, да! Я слышала, как люди называли это имя. Я слышала, как рассказывают эту историю, когда еще не знала, что сама стану ее участницей. Однажды мой отец, думая, что я вышла из комнаты, тихонько рассказал об этом другому старику, и оба они залились краской! Верно ли, что эта женщина покинула своего мужа Криспина и ушла к любовнику Отону?..? [176] Верно ли, что этот ее любовник во время ужина продал ее Цезарю за должность наместника в Лузитании [177] .
175
Отец Сабины Поппеи был квестор Тит Оллий; дочь позаимствовала свое имя у деда со стороны матери, поскольку отца погубила дружба с Сеяном, всесильным временщиком при Тиберии.
176
Поппея Сабина была замужем за Руфрием Криспином (ум. в 65 г.), префектом претория (до 51 г.) при Клавдии, затем за Марком Сальвием Отоном (ум. в 69 г.), другом Нерона и будущим недолговечным (с 15 января по 16 апреля 69 г.) императором (после Гальбы).
177
Отон по приказу Нерона развелся с женой и был отправлен им в качестве почетной ссылки наместником в Лузитанию – нынешнюю Португалию.
– Верно! Верно! – воскликнула Агриппина.
– И он ее любит! Он ее все еще любит! – горестно прошептала Актея.
– Да, – ответила Агриппина, и в голосе у нее послышалась ненависть, – да, он все еще любит ее, любит по-прежнему, и за этим кроется какая-то тайна, какое-то приворотное зелье, какой-то проклятый гиппоман, [178] вроде того, которым Цезония опоила Калигулу!..
– Праведные боги! – воскликнула Актея. – Как я наказана, как я несчастна!..
178
Гиппоман – слизистое выделение половых желез кобылицы, использовавшееся для приготовленния приворотных снадобий. Ср.:
Тут-то тягучий течет, называемый меж пастухамиВерным названьем его, «гиппоман», из кобыльей утробы, —Мачехи злые тот сок испокон веков собирали,Всяческих трав добавляли к нему и слов не безвредных.(Вергилий, «Георгики», III, 280–284. – Перевод С. Шервинского.)