Но во время всех этих событий, угрожавших судьбе Карла V, между ним и Франциском I были возобновлены переговоры. Оба монарха встретились в Эт-Морте, и Франциск I, желавший мира, в котором, как он чувствовал, больше всего нуждается Франция, решил отныне добиваться цели не оружием, а дружескими переговорами.

Итак, он велел предуведомить Карла V о том, что к нему обратились жители Гента, и предложил ему в то же время пройти через Францию во Фландрию.

Вот по этому-то поводу и заседал совет, когда Бенвенуто явился в Лувр; Франциск I, предупрежденный о приходе великого мастера и верный своему обещанию, приказал впустить его. Таким образом, Бенвенуто услышал конец обсуждения.

– Да, господа, – говорил Франциск I, – да, я согласен с господином де Монморанси: я тоже мечтаю о заключении длительного союза с императором, избранным на престол, я мечтаю о том, чтобы мы оба властвовали над всем христианским миром и чтобы перед нашим лицом исчезли все эти корпорации, все эти коммуны, все эти народные сборища, которые желают ограничить нашу королевскую власть и заставить наших подданных отказывать нам то в солдатах, то в деньгах. Я мечтаю привлечь в лоно религии под верховной властью папы всех еретиков, которые причиняют горе нашей святой матери церкви. Я мечтаю, наконец, объединить все свои силы против врагов Христа, изгнать из Константинополя турецкого султана – тогда-то я докажу, вопреки слухам, что он мне не союзник, – сделать Константинополь столицей второй империи, соперничающей с первой по могуществу, блеску и величине. Вот моя мечта, господа! Я говорю «мечта», чтобы не слишком обольщаться надеждами на успех и не слишком разочаровываться, если будущее покажет, что все это невозможно. Но если только моя мечта осуществится… да, если она осуществится, коннетабль, если под властью моей будут Франция и Турция, Париж и Константинополь, Запад и Восток, согласитесь, господа, это будет прекрасно, величественно и возвышенно!

– Итак, сир, решено, – сказал герцог де Гиз, – что вы отказываетесь от прав сюзерена, которые вам предложили жители Гента, а также от исконных владений Бургундского дома?

– Да, решено: император увидит, что я честен и как союзник и как враг. Но прежде всего, поймите, я хочу, я требую, чтобы мне было возвращено Миланское герцогство. Оно принадлежит мне по праву наследования и в силу того, что было передано во владение французских королей. Даю слово дворянина, я получу его, но, надеюсь, не порывая дружбы с моим братом Карлом!

– И вы предложите Карлу Пятому пройти через Францию, чтобы покарать восставших жителей Гента? – спросил Пуайе.

– Да, господин канцлер, – ответил король. – Сегодня же пошлите господина Фрежюса к императору, пусть передаст ему от моего имени это предложение. Покажем императору, что для сохранения мира мы готовы на все! Ну, а если он жаждет войны…

Грозный и величественный жест сопровождал эти слова, но тут Франциск I на миг замолчал, заметив художника, скромно стоявшего у дверей.

– Но если он жаждет войны, – продолжал король, – клянусь Юпитером, вести о котором принес мне Бенвенуто, клянусь, что война будет кровопролитная, ужасная, ожесточенная!.. Ну, Бенвенуто, где же мой Юпитер?

– Сир, – отвечал Бенвенуто, – я вам принес модель вашего Юпитера. Но знаете, о чем я мечтал, смотря на вас и слушая вас? Я мечтал о фонтане для вашего Фонтенбло. Представьте: над фонтаном возвышается исполинская статуя в шестьдесят футов, в правой руке она держит сломанное копье, а левой опирается на эфес шпаги. Статуя изображает Марса [80] – иными словами, вас, ваше величество, ибо вы олицетворение храбрости, сир, и этой храбростью вы пользуетесь в справедливом деле – священной защите вашей славы… Подождите, сир, это еще не все. По углам пьедестала статуи я вижу четыре сидящие фигуры: поэзию, живопись, скульптуру и щедрость. Вот о чем я мечтал, глядя на вас и слушая вас, сир!

– И вы воплотите эту мечту в мраморе или бронзе, Бенвенуто! Такова моя воля, – сказал король повелительно, но улыбаясь искренней и приветливой улыбкой.

Все члены совета встретили эти слова рукоплесканиями, ибо находили короля достойным статуи, а статую – достойной короля.

– А пока, – произнес король, – взглянем на нашего Юпитера.

Бенвенуто вытащил из-под плаща модель и поставил ее на стол, за которым только что решалась судьба мира.

Франциск I смотрел на нее с восторгом – в выражении его лица трудно было ошибиться.

– Наконец-то я нашел мастера по сердцу! – воскликнул он и, похлопав Бенвенуто по плечу, продолжал: – Друг мой, кто чувствует себя счастливее: король, которому удалось найти художника, понимающего все его замыслы, – словом, такого художника, как вы, – или художник, который встретил короля, способного его понять? По правде говоря, мне кажется, что моя радость сильнее…

– О нет, сир, позвольте! – воскликнул Бенвенуто. – Моя радость, без сомнения, сильнее.

– Нет, моя, Бенвенуто!

– Не смею противоречить вашему величеству: однако ж…

– Ну согласимся же, что наша радость одинакова, друг мой.

– Сир, вы меня назвали своим другом… – сказал Бенвенуто. – Одно лишь это слово оплачивает сторицей все то, что я уже сделал для вашего величества, и все, что я еще сделаю для вас.

– Так вот, я хочу доказать тебе, что это не пустое, случайно сказанное слово, Бенвенуто, и, если я назвал тебя своим другом, – значит, ты действительно мой друг. Я жду Юпитера. Заканчивай работу как можно скорей, и ты получишь, даю слово дворянина, все, что пожелаешь, если только это будет в королевской власти… Слышите, господа? И если я забуду о своем обещании, напомните мне о нем.